– Женщины скоро здесь появятся. Что же до твоего солдата, то он наказан смертью не только за вожделение, но и за тупость. Всякий, вздумавший напасть на чародея, должен быть готов к худшему. Мегера – Белая волшебница, она могла бы изжарить его на месте, – Креслин умолкает, но видя, что Джориса его ответ не убедил, – продолжает: – Присмотрись как-нибудь, только незаметно, к ее запястьям. Там шрамы. Они появились оттого, что она практиковала свое искусство, скованная холодным железом.
Джорис ежится:
– Неужто она так сильна?
– Может быть, мы еще слишком молоды и во многих отношениях неопытны, – со вздохом отвечает Креслин, – но неужели ты думаешь, что герцог взял бы и доверил нам остров просто так?
Джорис прокашливается:
– Ты что-то говорил о женщинах?
– Все будет, и женщины, и припасы, – кивает Креслин.
– Интересно, господин регент, а чем ты собираешься за эти самые припасы платить? – язвительно любопытствует Хайел. – Вяленой рыбой? Никаких других богатств на нашем острове не водится.
– Часть припасов мы получим в подарок. Часть... – Креслин пожимает плечами, вспомнив про золотую цепь, что сберегла Лидия и вернул ему Клеррис. – Часть придется оплатить мне.
– Как я погляжу, ты строишь насчет этого пустынного острова большие планы.
Глаза Креслина вспыхивают. Он сыт по горло предостережениями, сомнениями и скептицизмом. Резко повернувшись к рослому капитану, он несколько мгновений молчит, а когда начинает говорить, его слова звучат преувеличенно мягко:
– Ты сомневался в моих способностях, пока я не уложил твоего громилу. Ты сомневался и в возможностях моей соправительницы, пока и она не оставила у твоих ног труп. Долго ты еще собираешься сомневаться? Сколько трупов я должен приволочь тебе, чтобы ты в меня поверил?
Хайел отводит глаза, но упрямо бормочет:
– Еще ни одному человеку не удавалось толком освоить и обжить Отшельничий... господин регент.
– А я тебе не «один человек», Хайел, – со смехом заявляет Креслин. – А уж Мегера тем более, – он кивает обоим собеседникам и добавляет: – Мне бы хотелось получить пергамент и перья, да поскорее. И подумай над моими словами, хорошенько подумай.
Юноша направляется следом за Мегерой, хотя встречаться с ней особо не рвется. Как бы рьяно ни выступал он в ее защиту, в голове его продолжает звучать вопрос Джориса. Справедливо ли карать смертью вожделение, пусть даже сопряженное с насилием? Но какой выбор был у Мегеры? И чем отличается одна смерть от другой? «Смерть есть смерть», – она сама говорила что-то в этом роде.
Ноги сами несут юношу по тропе, взбирающейся к восточным утесам, а он думает о том, так ли уж отличается сам от того безымянного стража. Ведь и ему случалось смотреть на Мегеру с... особыми мыслями. И насколько тонка грань между мыслью и действием?
LXXIV
– Можешь ли ты укоренить гармонию в растениях? – спрашивает Креслин, рассматривая положенный перед ним Клеррисом рисунок. – Ведь с тем голубым цветком ты сделал что-то в этом роде?
Клеррис кладет лист на место, поверх комплекта чертежей и рисунков с необходимыми пояснениями, касающимися устройства резиденции соправителей. В окно залетает ветерок, который так и норовит сдуть лист, так что магу приходится придавить бумагу по краям камушками.
– Ну, чтобы лучше росли и плодоносили. Были устойчивее к непогоде... и все такое, – поясняет Креслин.
– А, это. Да, могу. У Лидии такое получается лучше, но я тоже справлюсь. А зачем?
– Скоро здесь будет больше людей. А людям нужна еда.
– Креслин, – медленно произносит Клеррис, – здесь слишком сухо, чтобы рассчитывать на хороший урожай, даже в том случае, если зима окажется мягкой, без сильных морозов.
– Но ведь ты говоришь об обычных растениях... – пытается возразить юноша, но тут его окликает Мегера. Он поднимает глаза от стола – как подозревает, единственного устойчивого стола на острове, реквизированного для нужд соправителей у Хайела и, вместе с тремя стульями, занимающего почти всю хижину.
– Планы резиденции – прежде всего, – напоминает она своему соправителю. – Если ты, конечно, не хочешь рано или поздно умереть во сне.
– Да, да, – Креслин снова сосредоточивается на чертеже. – Что это за большая комната?
– Трапезная. Тебе придется принимать гостей и устраивать пиры, – поясняет Клеррис.
– А эта? – спрашивает Мегера.
– Гостевая спальня, – признается Черный маг. Глаза Мегеры вспыхивают:
– Мы же договорились, что спальни у нас с Креслином будут отдельные, а для размещения гостей позже построят отдельные дома.
– Ладно, – добродушно соглашается Клеррис. – Тогда пусть это будет личный кабинет.
– Вот пусть и будет. Мне он непременно понадобится.
– Но это потребует некоторой доработки.
– Тебе придется привлечь солдат.
– Только после завершения основных работ.
– Тут ты прав, – соглашается Мегера и вновь всматривается в наброски на столе.
– Как насчет уборки камней и грязи? – спрашивает Креслин.
– Этим могу заняться я, – говорит Мегера. Клеррис кивает.
– Если хочешь...
– Мне лучше заняться этим прямо сейчас? – голос Мегеры звучит так странно, что никто не отвечает. Спустя несколько минут она прерывает молчание и на сей раз говорит совсем о другом: – Как может быть, чтобы Креслин использовал свою силу для убийства людей и оставался при этом Черным магом? Или Серым? Я всегда думала, что истребление и разрушение – это свойства хаоса.
– Дело не в том, КАКАЯ используется магия, а в том, КАК она используется, – терпеливым тоном привычного к наставлениям учителя отвечает Клеррис. – Магия гармонии связана с упорядочением вещей и явлений, сотворением, созиданием, иногда переустройством или переустановкой. Магия хаоса стремится к разрыву существующих связей, зачастую с помощью огня и тому подобных стихий. Креслин, – спрашивает он юношу, – как ты использовал свои силы, когда тебе приходилось убивать?
Растерявшись от столь прямо поставленного вопроса, Креслин откидывается на стуле и отвечает:
– Я всегда вызывал ветра.
– И чего ты от них хотел?
– Хотел сотворить бурю, иногда с градом или ледяным дождем.
– Поняла? – спрашивает Черный маг, глядя на Мегеру.
– Но так не должно быть! Получается, что злой человек может использовать гармонию, чтобы убивать и разрушать.
– Увы, в известных пределах – может. Но лишь очень могущественный маг, способный к предвидению и планированию.
– Пожалуйста, поясни, – просит Креслин. Он знает ответ, но хочет, чтобы Мегера услышала это от кого-то другого.
Клеррис пожимает плечами:
– Возьмем Креслина и предположим, что сейчас из-за этой двери на него набросятся десятеро вооруженных головорезов. В этом случае его магия окажется бесполезной, поскольку вызвать бурю мгновенно невозможно. На это требуется время, и при разной погоде разное. А любой Белый маг изжарит всех десятерых в мгновение ока.
Мегера призадумывается.
– Но если ты говоришь, что дело не в типе магии, а в том, как она применяется, то почему один и тот же чародей не может использовать и ту, и другую магию? И Черную, и Белую попеременно?
Клеррис смеется:
– Очень трудно представлять собой две личности одновременно. Ты, например, можешь некоторое время и любить Креслина, и ненавидеть его, но если оба чувства сохранятся долгое время, это может разорвать твое «Я». Двойственные чувства проявляются у многих, но рано или поздно остается либо любовь, либо ненависть. То же самое справедливо и по отношению к магии. Одни изначально склонны к гармонии, иные к хаосу, а некоторым дано выбирать. Я знал только одну Серую волшебницу, да и та умерла очень молодой. В теории это возможно, но я сомневаюсь, чтобы нашлось много магов, способных справляться одновременно и с тем, и с другим началом, – он печально улыбается и добавляет: – А для того чтобы использовать силы гармонии, необходим прежде всего здравый ум. Не доброта, не сострадательность, а здравый ум.
– Но это неправильно!
Поняв, что кроется за этим восклицанием, Клеррис говорит:
– Для тебя, к счастью, хаос – не предопределение. Тебе дано выбирать, а вот у Креслина такого выбора нет.
– Что ты имеешь в виду?
– А почему ты считаешь, что Креслину не нравится использовать свою силу для убийства?
– Ему делается плохо, – кривится Мегера. – Это я знаю слишком хорошо, но не могу взять в толк, почему человека выворачивает, если он убивает кого-то с помощью вызванной им бури, но сделав то же самое клинком, тот же человек чувствует себя превосходно.
– Не совсем так, – возражает Креслин. – Я вообще не люблю убивать, и в случае с клинком тоже мучаюсь, хотя и меньше. А ты не ощущаешь этого потому, что, когда я берусь за меч, твои чувства затуманивает твой же гнев.
Отсутствие признаков тошноты служит для юноши подтверждением правоты его слов.
– Но почему? – не унимается Мегера.
– Потому, – отвечает Черный маг, – что смерть есть форма хаоса, и если гармоническое явление приводит к смерти, получается, что хаос рождается из порядка, а такого рода внутреннее противоречие плохо переносится магом. Вот почему Черные маги стараются не применять силы гармонии как оружие, причем чем они старше, тем реже это делают. Молодым и здоровым легче перенести порожденный противоречием внутренний разлад, но это не может продолжаться вечно.
– Ладно... – вздыхает Мегера. – Но коль скоро у меня есть выбор, скажи, как мне научиться магии гармонии.
– Жаль, что у меня нет простого ответа, – говорит Клеррис. – На свете не так много людей, которым удалось совершить такой переход, и никто из них не был склонен делиться подробностями. Однако первый шаг должен заключаться в полном отказе от использовании магии хаоса, даже в виде глупых мелочей, вроде огоньков на кончиках пальцев.
– Я должна отказаться... – Мегера качает головой. – Не знаю.
Мужчины молчат. Креслин отворачивается к маленькому окну, выходящему на северный склон и башню, которую предстоит перестраивать и расширять, так что ни Клеррис, ни Мегера не замечают влаги на его щеках.