– Тебе наплевать на то, что я говорила насчет принуждения – и меня, и всех прочих. Тебе всегда наплевать, как и всем мужчинам. Нужно тебе – ты выказываешь понимание и сочувствие, а нет – значит, нет. О конечно, ты всегда просишь прощения, но это не более чем пустые слова!
Ожесточенно жестикулируя, Мегера непроизвольно берется за рукоять клинка, который приохотилась носить на манер стражей.
Креслин напрягается, отметив, что ей легко дается прикосновение к холодной стали, ибо окружавшая ее прежде белая аура почти истаяла, сменившись той же чернотой, что и у Лидии. Хотя порой вокруг Мегеры и мелькают язычки белого пламени.
– Вот и сейчас – ты даже не слушаешь...
– Я слушал, просто вдруг заметил, как сильно ты изменилась.
– Ты хотел сказать, как сильно ты меня изменил.
– Я такого не говорил.
– Но имел в виду.
Мегера все же отпускает клинок, и Креслин переводит взгляд на восток, к облакам, висящим на горизонте над темно-зеленым морем.
– Пока ты не научишься слушать, по-настоящему слушать, ничего не изменится!
С глубоким вздохом юноша провожает взглядом стройную фигуру, удаляющуюся по направлению к ристалищу стражей.
По мере того как солнце движется к западу, облака на востоке делаются все гуще.
LXXXIX
Сломав простую восковую печать, Мегера читает следующие строки:
«Записано рукою Хелисс со слов Алдонии, верной служанки Мегеры, суб-тирана Сарроннина и регента Отшельничьего...»
«Интересно, – задумывается Мегера, – кому пришло в голову вставлять в письмо все эти титулы? Хелисс могла употребить их в ироническом смысле, тогда как Алдония – в знак искреннего почтения...»
«...Хотя роды были нелегкими, у меня родилась дочь, которую я назвала в твою честь Линнией, и умоляю тебя, если со мной, как то бывает с недавними роженицами, что-то случится, позаботиться о том, чтобы ее будущее не зависело от прихоти чужих людей. Однако, по словам повитух, менее чем через сорок дней мы сможем пуститься в путь. Как раз в то время отплывает корабль, и мы с дочуркой поплывем на нем. Если, конечно, обе будем здоровы. Линния красивая девочка, а волосики у нее рыженькие. Думаю, потемнее, чем у тебя. С нетерпением жду возможности увидеть тебя и служить тебе...»
Снизу приписана еще одна строчка: «У них обеих все хорошо. Хелисс».
Мегера Линния поджимает губы, моргая повлажневшими глазами, подходит к темному окну и, прижав к груди сложенный листок пергамента, долго прислушивается к шуму прибоя.
XC
Что ни скажи, а путь – это путь,
Как Запада горы, как Башни Заката.
Путь – это путь, и с него не свернуть,
Надо идти и идти куда-то.
Ведь путь есть жизнь, а жизнь есть печаль,
А печаль – это радость, манящая вдаль...
– Путь – это путь... – юноша с серебряными волосами повторяет эту строку, вступив в тень, о существовании которой и не подозревал, пока не задумался о печали. Но стоит ему снова выйти на свет, как солнце слепит глаза, а из-под сапог поднимается пыль.
Подняв очередной камень, он осторожно – что трудно представить, глядя на бугрящиеся мускулы и натруженные ладони, – опускает его на плиту.
Ограда террасы завершена, и теперь Креслин обтесывает камни для недостроенных гостевых домов. Работает, прерываясь лишь на завтрак, обед и беспокойный сон, ибо в трудах ищет забвения. После памятного ночного разговора на террасе Мегера еще более отдалилась и стала еще упорнее в своем одиноком стремлении к совершенству. По утрам она делает более длинные пробежки, чем он, а в искусстве боя на мечах скоро превзойдет старших стражей.
Удар молота скалывает породу по точно намеченной линии. Тихонько напевая, Креслин ощупывает камень чуткими пальцами и вкладывает в удар ровно столько силы, сколько необходимо.
– Путь – это жизнь... – мурлычет он себе под нос. Наконец юноша откладывает инструменты и направляется к наружной умывальне. Доносящийся снизу шум прибоя заглушает его шаги.
Проводя бритвой по щекам, он снова и снова задается вопросом: честно ли то, что им задумано? И снова и снова отвечает себе: нет, нечестно. Но другого выхода, похоже, нет и не предвидится. Все, что предлагалось на сей счет Лидией и Клеррисом, не удалось. В конце концов, ему нужна от Мегеры не дружба, а нечто иное. И в любом случае он не собирается до конца дней своих опасаться ее языка и собственных чувств.
Холодная вода охлаждает разгоряченное сознание, так что он обретает достаточное спокойствие, чтобы не насторожить Мегеру, остро чувствующую любое его возбуждение. Юноша переходит на край террасы, откуда можно полюбоваться тем, как играют на поверхности моря лучи утреннего солнца. Он ждет ее появления.
Равно как и прихода Клерриса, не знающего, зачем Креслин его позвал.
«...А печаль есть радость...» Ему хочется в это верить, однако, думая о том, что предстоит сделать, юноша ежится. Можно ли поступить иначе? Наверное, можно, только знать бы – как... Он слушал и Мегеру, и Лидию, но их советы не помогли.
Отдаленный топот бегущих ног. Мегера. Она заходит в дом, потом идет умываться, а Креслин так и не трогается с места. Оборачивается он лишь когда она появляется на краю террасы.
На загорелой коже юноши нет ни единой морщинки, но под глазами мешки, что сильно его старит.
– Ты вроде как не в себе, – замечает Мегера, держа руку на рукояти меча.
Креслин по-прежнему предпочитает носить меч в заплечных ножнах, однако в последнее время почти не надевает портупею. Мегера же, напротив, расстается с клинком только на время сна и утренней пробежки.
– Ты права, – кивает он, – так больше продолжаться не может.
Мегера хмурится:
– По-моему, все идет неплохо. Скоро можно будет собирать урожай пряностей, торговый склад уже построен...
– Я имею в виду себя и тебя.
– Опять ты меня понукаешь.
– Я принял кое-какие решения... – сделав шаг вперед, Креслин берет ее за руку, словно собираясь куда-то увести.
– Я в помощи не нуждаюсь.
Креслин молча берет ее за подбородок и поворачивает ее лицо к своему.
Она пытается отстраниться, но мускулы Креслина крепче стали.
– Ты не заставишь меня... – Мегера тянется к рукояти короткого меча, но Креслин перехватывает ее руку.
Она пинает его сапогом, и юноша кривится от боли, но не выпускает Мегеру, сосредоточившись на том, чтобы проникнуть в ее душу.
– Нет... нет! – истошно кричит она и лишается чувств. Подхватив легкую, как перышко, женщину, Креслин несколько мгновений стоит неподвижно, глядя, как колышется ее грудь. Потом относит Мегеру в спальню и кладет на постель. Глаза его полны слез.
Меряя шагами комнату и выглядывая в окно, юноша нетерпеливо поджидает Клерриса. Тот появляется не один. Лидия, хоть ее и не звали, заходит в комнату следом.
– Не делай этого, – умоляюще произносит она. – Вторая жизненная связь убьет вас обоих.
Креслин смотрит на нее, стараясь открыть всю свою душу, и говорит:
– Я никогда не прикасался к ней, разве что раз, в мыслях, не зная, кто она такая. Я пытался стать ей другом. Пытался ухаживать за ней, старался быть уступчивым, нежным, пел ей песни. Но положение не улучшилось, а скорее ухудшилось. Я мог бы умереть, но моя смерть убьет ее... а продолжать жить по-прежнему – значит неизбежно возненавидеть друг друга. Что из этого, по-твоему, лучше?
Лидия отводит глаза. Клеррис молчит, не вмешиваясь в разговор.
– Можешь ты обещать, что положение улучшится? – спрашивает Креслин.
– Нет. Обещать не могу.
– А можешь ты с уверенностью сказать, что если я буду чувствовать ее так же, как она меня, все станет еще хуже?
– То, что ты замыслил, либо убьет вас в считанные дни, либо...
– Либо?
– Не знаю. Никто еще не пробовал устанавливать двойную связь.
– Скажи мне, что я не прав.
Лидия смотрит на Креслина, глаза ее глубоки и ясны.
– Ты собираешься прибегнуть к насилию, чтобы исправить последствия насилия. Зло, причиненное в начале, было настолько велико, что, возможно, это – единственный ответ. Из чего, однако, не следует, что он правильный.
– Я всегда был только орудием – орудием Черных, своего отца, маршала... Разве у меня нет права попытаться обрести свое счастье и свою любовь? – порывисто спрашивает Креслин.
– Молодым не свойственно терпение, – медленно и спокойно произносит Клеррис.
– Особенно мужчинам, – сдержанно добавляет Лидия.
В комнате воцаряется молчание. Черные переглядываются, потом Лидия пожимает плечами.
– Ну что ж, так будет быстрее.
– Быстрее?
– Ну... на самом деле связь между тобой и Мегерой уже начала формироваться. То, что ты хочешь сделать, ускорит и углубит процесс, но не обязательно что-то изменит. Ты этого по-прежнему хочешь?
«Связь уже формировалась, – ошеломленно думает юноша. – Вот оно что... А я даже не принимал в расчет приходящие извне мысли и чувства, видя в этом только случайность...»
– Ты уверен, что хочешь этого? – настойчиво повторяет человек в черном. – Зная ее нрав, ты должен понимать, что результат может оказаться непредсказуемым.
– Я уверен, что совсем не хочу этого, – с нажимом произносит юноша. – Просто, не будь это сделано, все может обернуться гораздо хуже.
– Ты еще молод, – качает головой Клеррис, – и не понимаешь, что на свете много вещей похуже, чем существование кого-то, кого приходится остерегаться.
– Не так уж и много, – возражает Креслин, закатывая рукав, – особенно если этот «кто-то» – Мегера.
– Ты просто не представляешь, что тебя ожидает, – печально улыбается Лидия. – Но не исключено, что потрясение добавит тебе понимания.
Клеррис, покачивая головой, открывает принесенный с собой маленький футляр.
– Я не завидую тебе, Креслин. У нее очень сильная воля.
Юноша не отвечает. Его душат слезы.