— Вино, которое опьяняет, — вслед за Али повторил дервиш. — Человеческая кровь. Иблис черпает жизненную силу из тех неисчислимых тысяч убитых Тимуром и войском его. Отсюда минареты голов, отсюда всепоглощающая страсть к убийству.
— Я рассказал все, — завершил речь узник. — Моему отцу посчастливилось вернуться, ибо через день скитания ему встретился в пустыне караван, он указал место, где люди Таргая разыскали сокровища сбившегося с пути караван-баши. Впоследствии Аллаэддин зажил тихо и мирно в землях Полистана, как человек сильный и богатый. Мне неведомо, откуда Таргаю и сыну его стало известно, что отец мой жив. Но они искали его и нашли спустя много лет. Отец погиб от их стрел. Мне удалось спастись, выскочив из горящего дома, в чем был.
Подобно всем предкам моим, я взялся за меч и был лучшим в своем ремесле, покуда коварный предатель не продал несчастного Али, сына Аллаэддина, императору Мануилу. Я знаю, Тамерлан ищет меня. Однако на сей разя спрятался так глубоко, что даже его всевидящее око не в силах отыскать. — Али рассмеялся и хохот его перешел в долгий неудержимый кашель. — Мне немного осталось, Хасан. И все, чего я хочу, — умереть с мечом в руках. Ты обещал мне это, дервиш.
— Я держу слово, сын Аллаэддина. Для начала мы снимем цепи.
— Но ключи…
— Пустое. Ты же знаешь, дервиши умеют творить всякие чудеса.
Камдил устало опустился на ступеньки трапа. Выжившие члены команды «Святого Климента» под наблюдением мастеров клинка сбрасывали трупы за борт.
— Мой господин прикажет своему покорному слуге вернуться в кольцо? — в утренней туманной дымке из сереющего воздуха сгустилось толстогубое лицо с крючковатым носом.
— Это ты, асур? — Камдил привстал от неожиданности. — Прости, в суматохе я даже не успел толком поблагодарить тебя за спасение.
— Я раб кольца, мой добрый повелитель.
— Ну что ты заладил «раб кольца»! Не я тебя сюда упек и не в моих силах отпустить…
— Не отпускай меня, о славный рыцарь. Ибо только здесь я начал вспоминать, каким был, и ужаснулся тому, кем стал. — Асур окончательно сгустился, приобрел вполне человеческий облик и присел на ступеньки рядом с Камдилом. — Спасибо и тебе за спасение, мой славный господин. Ты спас больше чем жизнь. Ей по велению Аллаха ничего не угрожает. Ты спас то, что некогда я именовал собой.
— Признаться, я не понимаю тебя. О чем ты?
— В твоей пище, той, которую ты любезно предложил мне в Дижоне, не было лотоса.
— Конечно, не было.
— Первые дни я мучился без него, но потом начал вспоминать. И ужаснулся: как мог я, асур, дух пустыни, великий и могущественный, пасть так низко. Ведь я многие тысячи лет назад, еще до того, как Аллах покарал мятежного Иблиса, превратив его в Азазеля, и, заселив землю людьми, велел народу джиннов покоряться воле человека. Еще до всего этого я склонился пред словами пророка Худа, одного из нашего племени, и всегда был покорен воле Аллаха, милостивого, милосердного.
Как же мог я служить порождению Иблиса? Горе мне и терзания. Нет и не будет тому прощения ни нынче, ни во веки веков.
— Постой-постой. Ты хочешь сказать, что знаешь о происхождении Тамерлана?
— Да. Я вспомнил, что сломило волю мою в день, когда я первый раз увидел его. Кровь шайтана омывает его сердце и движет мыслями. С каждой отсеченной головой, с каждым замученным и растерзанным потомком Адама крепнет сила Азазеля, и возрождает он к жизни сокрушенное воинство свое. Когда Господь сотворил человека и велел ему править Землей, он вдохнул в порождение свое искру огня предвечного. Похищая эти искры, Иблис жаждет уподобиться Богу и вернуть себе власть над Землей, как было до сотворения человека. Как мог я помогать Азазелю? Велика моя вина, и нет ей прощения.
— Погоди, асур. Насколько я помню, Аллах милостив и милосерден, и никто, кроме него, не может судить о том, чему есть прощение, а чему нет. Но, скажи, когда бы тебе предложили пресечь козни Иблиса…
— Сила моя не столь велика, как мощь шайтана, прародителя всего шайтанского рода, но вера укрепит меня, и я сделаю все, что смогу для того.
— Честно говоря, я надеялся на подобный ответ, — улыбнулся Камдил. — Скажи, тебе известна местность, именуемая пустыней Аль-Ахкаф?
— Я же асур, — улыбнулся собеседник Вальдара. — Мне известны все пустыни. А уж та, которую Аллах сотворил на месте цветущей земли народа адитов, и подавно известна всякому асуру. «И воздвиг он башни из вихрей стоячих, и запечатал меж них обиталище Азазеля…»
— Ты мог бы помочь нам попасть туда?
— Лишь прикажи, мой добрый повелитель. Едва только мы окажемся по ту сторону пояса Береники, я в считанные мгновения легко перенесу тебя и друга твоего, да хоть бы и всю армию, к башням страны Ад. Но ответь, о храбрейший господин кольца, неужто ты и впрямь решил сразиться с Иблисом?
— Мы решили, — уточнил Вальдар. — Ты тоже будешь участвовать.
— Слушаюсь и повинуюсь, мой добрый хозяин, — склонил голову асур. — И когда Азазель пожрет вас, я напишу о том песнь горя и страдания, которую все акыны будут распевать еще сотни лет.
— Надеюсь, этого не потребуется. А пока вернись в кольцо, мне необходимо подумать.
Камдил чуть заметно коснулся рукой груди.
— Джокер-1 вызывает Ваганта.
— Вагант на связи. Что там у вас?
— У нас рассвет, впрочем, как и у вас.
— Чрезвычайно тонкое наблюдение. Долго думал?
— Не очень. Однако кое-что придумал.
— Даже так?
— Да. Я полагаю, самое время вступить в переговоры с монсеньором де Монтоне.
— А смысл?
— Я знаю, как помочь ему с пользой для нас сохранить лицо.
— Боюсь, если Сфорца до него дорвется, то сохраненное лицо при отсутствии головы Монтоне не поможет.
— Дражайший кузен и кум, вот ты и позаботься о том, чтобы синьор Джиакомо не наломал дров, а я постараюсь приготовить яичницу, не разбив яиц.
— О, точно, перекусить не помешало бы, — раздался на канале связи голос Лиса.
Глава 27
«Если мы не решим проблем, проблемы порешат нас».
Сквозь небольшие отверстия в своде каземата ветер доносил унылый вой, которому бы позавидовала любая волчья стая. Грохот прекратился, настала ночь. Лишь изредка резкие удары над головой раздавались снова. Это с дежурным обходом по тюремному двору шла стража.
— «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч», — речитативом, точно заклинание, начал Хасан, перебирая волокна толстой веревки, заменявшей ему пояс. — А, да, вот оно. — Он потянул одну из прожилин, поскоблил ее пальцем и, найдя замочную скважину на кандалах Али ибн Аллаэддина, начал с аккуратной тщательностью выдавливать в отверстие нечто желеобразное.
— Что ты делаешь, многомудрый дервиш? — поинтересовался разбойник.
— Какой нелепый вопрос. Открываю замок.
— Веревкой?
— Если у тебя есть ключ, Али, можешь дать мне его. Так и впрямь будет намного быстрее.
— Еще никому не удавалось открыть замок веревкой.
— И землю никому не удавалось создать, пока ее не сотворил Аллах, милостивый, милосердный. Помолчи немного, любезный, а я закончу читать заклинание. — Хасан подождал еще немного, пока затвердел пластик, и, ухватившись за конец пояса, быстро повернул сформировавшийся ключ в замке, освобождая руки пленника. Тот удивленно потер запястья, словно не веря собственным ощущениям.
— Ты настоящий чародей.
— Я лишь дервиш, — отмахнулся Хасан. — Ну что, готов ли ты идти?
— У меня осталось мало сил, мой избавитель, — вздохнул Али. — Нет и сотой части тех, что были прежде. Но того, что осталось, хватит для последней схватки. — Он оскалился в хищной ухмылке. — Конечно, если ты дашь мне оружие и сможешь открыть двери темницы.
— Я обещал тебе это. — Хасан Галаади сел на прелую солому, брошенную ему в качестве подстилки, и развязал поношенные сандалии на толстой подошве из пробкового дуба.
— Ты что же, собираешься поразить врага этим, словно таракана?
— Зачем? — Дервиш что-то еще забормотал, ухватился за подошву и после каких-то странных пассов легко разнял ее, демонстрируя спрятанный внутри нож длиной с пол-локтя. — А вот и еще один. — Он достал второй клинок из левой сандалии. — Можешь посмотреть, они остры как бритва и сделаны из прекрасной стали.
Али только развел руками и жадно ухватился за оружие. Хасан невольно усмехнулся, глядя на его радостное лицо. Разбойник просто не знал, что и сказать. Он был счастлив. Хасан вернул подошвы в прежнее положение, едва заметно сдвинув одну половину вдоль другой, и тут же из пробки, казавшейся монолитной, выступило шесть острых шипов.
— Теперь, Али, сын Аллаэддина, делай то, что я велю, и вскорости ты будешь на свободе.
— Все, что скажешь, о премудрый Хасан.
— Приладь цепи к себе на руки так, будто они все еще заперты. Ложись на пол и притворись мертвым. А я сделаю так, чтобы гяуры открыли дверь.
Али безропотно повиновался приказу наставника. Хасан, удовлетворенный видом распластанного перед ним тела, прищелкнул пальцами и, бросившись к двери, забарабанил в нее кулаками:
— Скорее! Скорее!
— Что еще такое? — послышался из-за двери недовольный голос надзирателя.
— Скорее сюда! Я поймал его!
— Кого?
— Шайтана, безумцы, шайтана! Тамерлан прислал меня сюда изловить шайтана, которым был обуян этот несчастный. Давай скорее, пока я держу его!
— Да что скорее?
— Ты должен услышать и передать все от слова до слова. Это о Великом амире. Давай скорее! Или ты думаешь, что держать шайтана все равно что чесать за ухом? Если он вырвется из трупа Али, никому из нас несдобровать. Быстрее, быстрее!
Лязгнул ключ в замке. Охранник с обнаженным мечом влетел в камеру. Его напарник остался в дверях, также с оружием наготове. Хасан склонился над «мертвецом» и начал распевно:
— Агла Он Тетраграмматон… Тайными именами Бога заклинаю тебя и принуждаю говорить правду.