Я думаю о том моменте, когда наконец увижу это, когда дело рук моих получит жизнь…
"Одна из тех страшных защитных систем, которые сжигают мозг Ангелов"… - вспоминаются мне слова человека, которого, кажется, звали Акиро.
Да, пожалуй. Я как раз дописываю модуль 485-S, посвященный сканированию разных вариаций нейрочипов, с которыми система может столкнуться…
Иногда я думаю о себе. При этом я часто сопоставляю, сравниваю друг с другом две фразы: "Могла ли я представить в самом страшном сне, что со мной такое случится?!" "Могла ли я помыслить об этом в самых дерзких мечтах?"
И вижу, как первая, испуганно-злая, неумолимо теряет свою истинность, перетекая в восторженную вторую… Нет, я не осуждаю то прошлое, когда я хотела быть Ангелом, я - как странно - по-прежнему отношусь к нему хорошо… и тем не менее то, что я сейчас делаю, никак не вписывается в прежнюю систему ценностей… вот каким я мучаю себя вопросом. Мучаю… и каждый раз нахожу странное удовлетворение в том, что не чувствую жажды возвращения к прежнему, в то время как моя уверенность в правильности того, что происходит в настоящем - растет…
Я сама стесняюсь говорить об этом с собой, но иногда все-таки пытливо задаю себе вопрос, неужели действительно, без принуждения, но лишь потому, что мне это нравится, я делаю то, что раньше казалось кощунством - работаю на корпорацию? Но нахожу в себе одно только "да"… Это состояние может быть охарактеризовано словом "растерянность".
Я думала, что я ненавижу… и эта ненависть превращается в преданность… и даже любовь.
Хочу спросить об этом Шинтаро Дзайхицу, когда он приходит; я спрашиваю и сразу стесняюсь глупости своих вопросов, и неудобно ему этим надоедать; он кивает головой, говоря, что хорошо бы мне все-таки поумерить восторги, и делает какие-то пометки у себя в планшете. "Ну почему же все-таки так происходит?" - выпытываю я его.
– Откуда ж я знаю? - отвечает он с улыбкой человека, который все знает, но не скажет ни за что и никогда. Иногда может прибавить "Карма такая…" или "А ты догадайся… а я послушаю".
"Я раньше думала, что это невозможно. Подчиняться системе, радеть о деле фирмы, трепетать перед боссом"…
"А что, тебе приходится подчиняться системе? Радеть о деле фирмы? Трепетать перед боссом?" - он откровенно смеется, и я понимаю, как мои слова звучат глупо в этой надоблачной цитадели. "Тебя кто-то заставляет делать что-то подобное?" "Нет.. совсем не заставляет"…
"Ну так и правильно… это здесь никому и не нужно. Просто будь сама собой, предпочитая те случаи, когда это особенно полезно. Показывай свои таланты. Разумеется, приходится находиться в некоторых рамках. Но их довольно скоро перестаешь ощущать…"
То ли он говорит серьезно, то ли посмеивается надо мной, но слова его, как бы невзначай, остаются, нанизываются на ниточку в памяти.
"Когда я приехала в город и взяла с собой только клавиатуру и нейрочипы… я думала тогда, что это какой-то знак… что мне нужно принести с собой знак, чтобы показать городу… миру… что я хочу делать и где находиться".
"Ну вот и прекрасно. А где ты сейчас находишься?"
Я замолкаю. Я не могу ему отвечать, глядя на его улыбку, а он уже касается рукой монитора:
"Мне надо идти. Как-нибудь еще поговорим. С тобой интересно беседовать. Больше, чем со многими другими. А вот здесь поправь,"
он указывает на какую-то строчку во фрагменте кода, я впиваюсь туда взглядом.
"Ой. Спасибо". Но он уже уходит…
Akusira. Так называется место, где я нахожусь. Обломанный клык, хищно скалящийся на небо. Я не помню, откуда этот образ; это было слишком давно. Это отходит в область видений, так же, как капли дождя и лучи солнечного света. Я помню их названия, но память о них и значения неумолимо ускользают… я не хочу о них думать.
Иногда я щурюсь, и тогда могу разглядеть свое тусклое отражение на ближнем мониторе. Вижу большие, впалые глаза, и иголку автоматического корректора зрения, торчащую справа. Вижу - кажется, светлые, короткие вьющиеся волосы, и вокруг головы - тонкий венок проводов. Они сплетаются, как змейки. В чем-то это красиво…
Справа - словно чудовищный зверь с клешнями-манипуляторами и щупальцами-шлангами, старая, но надежная жизнеобеспечивающая система. Я привыкла к ней… хорошо, когда не нужно отвлекаться на такие примитивные вещи, как пить или есть. Хорошо, когда можно закрыть глаза, и все равно продолжать видеть мой неоконченный замок на мерцающих сетках внутренних матриц. Хорошо откинуться в кресле, повторяющем изгибы спины, когда приходит время погрузиться в недолгий сон…
Потом я вспоминаю тех, кого называют Ангелами, и улыбаюсь. Я понимаю, почему они одновременно и хотят и бояться проникнуть в нерушимые твердыни корпораций - нет, не в виртуальности, но в реале;
они догадываются, что здесь рай…
Некоторое время назад, когда мне еще было интересно выходить из комнаты и прогуливаться по коридору, окружающему по периметру один из выступов "клыка" огромного здания, мне было интересно смотреть вниз, на помаргивающий ночными огнями город. С неба непрестанно шел дождь, и его косые линии оставались на стеклах. Здесь был рай… Тот, что кому-то казался адом.
Друг с другом здесь не говорили.
Здесь, в поднебесье, в обители нейропрограммистов и просто программистов Akusir'ы, не было того, что привычно рисует воображение при мысли о жизни внутри корпораций. Мне не следовало знать своих "коллег", если можно бы было их так называть. Никто не заговорил со мной первым, и я не заговорила тоже. У меня было то, что мне надо было делать. У меня была комната и тишина, касания упругих трубок от системы жизнеобеспечения к вене, и сияющий денно и нощно ряд мониторов.
Это было, кажется, несколько месяцев назад. Кажется, так. Я помню, что по коридору мимо меня провезли больничную каталку с лежащим на ней человеком - может быть, он был мертв, но может быть, все-таки жив, потому что позже мне показалось, что я заметила его. Я запомнила его грязно-русые волосы, ложившиеся на плечи неровными прядями; он вышел ненадолго в коридор, пошатывающейся походкой, и смотрел сквозь меня отсутствующим взглядом. В этом взгляде была пустота и безразличие - но отсутствовала искорка разума. Кто-то появился вслед за ним из комнаты, его взяли за руки и увели назад. Я заметила на виске у него поблескивающий кружок с черно-красным знаком Yamato.
И вернулась назад. Разгадывать тайны - это было не для меня.
Пальцы танцуют над клавиатурой, я рисую огненные стены, закрыв глаза, и вижу их то вокруг себя, то перед собой. Я чувствую свою систему так, как скульптор чувствует Галатею в глыбе мрамора. Я хочу оживить ее, но лишь могу представить себе ее жизнь…
Мой давний друг Натори сказал мне, "С каждым новым имплантом в тебе все меньше остается человека"… Это было давно. Слишком давно. Даже не в прошлой, а позапрошлой жизни; я и прошлой-то уже не помню, куда мне возвращаться в памяти столь далеко? Я забываю ненужное, чтобы освободить место для новых необходимых мне данных. Старые воспоминания теснятся и сами уходят, и я не чувствую к ним жалости… Но эту фразу я помню; неужели я никогда не смогу простить его?
Наверное, никогда, слишком уж запомнился мне тот день. Когда он повторил эту фразу, глядя на меня своими огромными грустными глазами, именно тогда, когда я пришла похвастаться перед ним рубиновой каплей инфракрасного порта на ладони… я не хотела больше выносить этот взгляд. Он смотрел на меня так, словно хоронил меня заживо и это доставляло ему какое-то извращенно-мрачное удовольствие. "Значит, ты не видишь во мне человека? Тогда мне этого и не нужно. Прощай"…
И вот уже экспресс спешит, увозя меня прочь от первой жизни, в город…
Здесь воспоминания начинают размываться, словно капли дождя падают на акварель. Зачем это все? Убрать. Я трясу головой. Но мне не удается сосредоточиться… Индикатор времени безразлично помаргивает на стене. Хорошо. Еще несколько минут… пусть… я откинусь на кресло.
Вот и все… Все гаснет, все сплетается в чудовищном хороводе вокруг одной-единственной мысли, когда я вижу на мгновение эту вспышку:
Yamato Initialization Loading Done
Последнего done я уже не вижу. Оно улетает сквозь меня. Или я - сквозь него…
Я блуждаю в своем замке, срывая цифровые цветы программных роз. Огонь кода защитной системы ласкает мне руки. Нет - нету уже никаких рук. Есть все, что я захочу; мое сознание - и машина, мое сознание - и сеть. Я снаружи и внутри; возможно, душа моя парит сейчас над безжизненным телом на тоненьком канале, как на ниточке, и может оторваться, но меня это не заботит. Я говорю с машиной, говорю на ее языке, языке, понятном мне и ей, языке, который ищут и не находят; я знаю его, хотя мне не пришлось его учить. Yamato говорит за меня, и я слышу переливчатый шепот сети и говорю с ней; моего слова, намека, пожелания достаточно, чтобы система послушно изменялась и перестраивалась снова…
Это не может длиться долго. Приход в себя - как после внезапно холодного душа; после нирваны виртуального пространства - вновь этот жалкий мир. Так, наверное, думает каждый, возвращаясь из мира, который дарит Yamato; я иногда думаю, что будет, если он забудет меня однажды вернуть, и сознание мое, воспарив, останется там…
Теперь я отбрасываю эти мысли и просматриваю получившиеся строчки нового кода. Того, что рождается на языке Yamato (Вы когда-нибудь слышали, как звучит нейроассемблер?!), то, что я говорю компьютеру напрямую…
Транслятор почти безупречен. И все же я снова правлю и дополняю код. Впереди у меня еще четыре часа, до того момента, как манипулятор слева вновь шевельнется, и механическая рука, дрогнув, вновь направит зажатую цепкими "пальцами", словно сокровище, половинку серебристой капли к разъему. Я буду ждать этого момента; так, наверное, как первобытный человек с надеждой и верой ждал восхода солнца после холодной ночи. Я знаю. Когда я снова устану, когда мысли вновь смешаются и будут мешать мне строить программу, когда воспоминания вспенятся, цветным калейдоскопом