янное невежество и дикое желание познать. Отдаться. Взять.
Ему пришлось выпустить ее руку, чтобы открыть и закрыть калитку из сада во дворик. Засов издал тихий металлический звук, где-то у фасада дома залаял Макмиллан. Он снова взял ее за руку. Когда они молча проходили мимо мастерской, он увидел сквозь северное окно длинную черную тень незаконченного полотна «Кермесса». Потом — снова сад. Недоверчивый пес-неврастеник продолжал лаять. Они подошли к дому и вошли внутрь. Она высвободила руку, нагнулась и сняла сапоги. Сверху сюда проникал слабый свет лампочки. Она выпрямилась, и он попытался разглядеть в полумраке ее глаза. Он сказал:
— Это ничего не решит. Но все же я хочу к вам в постель. Можно?
Она долго смотрела на него, потом потупилась и покачала головой.
— Почему нет?
— Странствующие рыцари не должны лишаться своих доспехов.
— И их фальшивого блеска?
— Я не сказала, что он фальшивый.
— Как самоочищение.
— Я не желаю очищаться.
Он высказал вслух то, что, как ему казалось, скрывалось за судорожным сплетением пальцев и ее молчанием. Обладание телом значит больше, чем слова; то, что происходит сейчас, значит больше, чем то, что может произойти завтра или послезавтра. Он сказал:
— Вы же знаете, что это не просто для того…
— Вот из-за этого тоже.
Он все еще не понимал.
— Оттого, что я не решился сразу?
Она покачала головой и посмотрела ему в глаза.
— Я вас никогда не забуду. И эти два дня.
Она неожиданно шагнула и схватила его за руки, чтобы не дать ему обнять себя. В тот же миг он почувствовал прикосновение ее губ к своим губам; затем она направилась к лестнице. Поставив ногу на ступеньку, обернулась — Дэвид шел за ней — и стала подниматься дальше. Миновала комнату Генри и пошла, не оглядываясь, дальше по коридору. У двери его комнаты остановилась спиной к нему.
— Дайте мне хотя бы обнять вас.
— Будет только хуже.
— Но всего час тому назад вы…
— Час тому назад это были не вы. И я была другая.
— Но те, другие, были правы.
Она бросила взгляд в конец коридора.
— Где вы будете завтра в это время, Дэвид?
— Я все же хочу к вам, Диана.
— Из жалости.
— Я не могу без вас.
— Переспать и забыть?
— Зачем так жестоко? — спросил он с обидой.
— Потому что мы не животные.
— Раз не животные, то у нас и будет иначе.
— Будет еще хуже. Это не забудется.
Он подошел и положил руки ей на плечи.
— Послушайте, все эти осложнения — одни слова. Я хочу раздеть вас и…
На один короткий миг ему показалось, что он нашел ответ. Где-то в глубине души она еще колебалась. Его сводили с ума ее близость, ее молчание, их никем не нарушаемое уединение; несколько шагов до ее комнаты, а там — полумрак, торопливое сбрасывание одежды, обладание, облегчение…
Не поворачиваясь к нему, она быстро сжала его правую руку, лежавшую на его плече. И пошла прочь. Не веря очевидному, он в отчаянии прошептал ее имя. Но она продолжала идти. Он хотел догнать ее, но не смог пошевельнуться, словно рок пригвоздил его к полу. Вот она вошла к себе в комнату и закрыла за собой дверь, оставив его одного — измученного, опустошенного, бесцеремонно отвергнутого уже после того, как он принял важное решение. Он шагнул за порог своей комнаты и остановился в полумраке, взбешенный сознанием упущенной возможности; взглянув в старое зеркало в золотой раме, увидел смутные очертания своего лица. Призрак, не человек.
Весь ужас заключался в том, что он все еще чего-то ждал, что-то предвкушал, в чем-то хотел разобраться. Такие психические явления изредка бывают: читаешь о них, рисуешь в своем воображении — и не замечаешь, когда они в конце концов становятся фактом. Одна частица его существа силилась преуменьшить неудачу, истолковать ее всего лишь как отказ капризной женщины; другая ощущала всю остроту и огромность утраты — им пренебрегли, с ним расправились, безмерно обидели… и обманули. Дэвид сгорал от желания — и понимал, что момент упущен; его невыносимо жгло то, что на самом деле не существует, мучило чувство, которое до сих пор казалось ему таким же анахронизмом, как давно вымершие дронты43. Он сейчас понимал: происшедшее с ним — куда больше чем просто интрижка; это нечто противоречащее логике, процесс, порождающий из ничего новые солнца, новые эволюции, новые вселенные. Это что-то метафизическое, существующее помимо девушки; страдание, жизнь, лишенная свободы, истинную природу которой он только что постиг.
Впервые он познал нечто выходящее за рамки существования — страстное желание жить.
А пока — здесь, сейчас — его охватило неодолимое мстительное чувство, желание наказать себя, девушку, находившуюся так близко, и Бет, находившуюся так далеко, в ночном Лондоне. То слово, которое она употребила… он снова увидел ее сидящей на диване, понуро стоящей у садовой калитки, ее лицо в полутемном холле… невыносимо, невыносимо, невыносимо.
Дэвид вернулся в коридор, бросил взгляд на дверь комнаты Генри и пошел в противоположную сторону. Он не стал стучать и попробовал войти так — дверь не подавалась. Он снова нажал на ручку и выждал несколько секунд. Потом постучал. Никто не отозвался.
Проснулся он от звука открываемой двери, которую оставил на ночь незапертой. Часы показывали четверть девятого. К постели подошла Уродка и, когда он сел, протянула ему стакан апельсинового сока. Несколько мгновений он приходил в себя; потом вспомнил.
— К вам с ранним визитом, Ваша светлость.
— Благодарю, — сказал он и отпил большой глоток сока.
На ней были джемпер с высоким воротом и юбка до колен, что придавало ей непривычный деловой вид. Она пристально посмотрела на него, потом неожиданно присела у него в ногах. В руке у нее был вырванный из блокнота листок бумаги. Она вслух прочла: «Передай Генри, что я уехала за покупками. Вернусь после ленча». Она перевела взгляд на стену возле двери, старательно избегая смотреть Дэвиду в глаза, и терпеливо ждала его объяснений.
— Ее уже нет?
— Похоже, что да, не правда ли? — Не дождавшись от него ответа, Уродка продолжала: — Так что же произошло?
Он помолчал в нерешительности, потом ответил:
— Что-то вроде размолвки.
— Так. Из-за чего?
— Пусть она сама вам расскажет.
Но на Уродку его грубоватый тон явно не действовал.
— Вы разговаривали? Просто любопытно знать, почему она так спешно уехала.
— Ясно почему. Не хотела видеть меня.
— Но почему, черт побери? — Уродка бросила на него укоризненный взгляд. — После вчерашнего. Я же не слепая. Обычно Ди дичится незнакомцев. Только чудо может заставить ее открыться.
— Я это так и понял.
— А вы поговорили — и все. — Уродка снова кольнула его взглядом. — Как это низко с вашей стороны, честное слово. Дело тут совсем не в сексе, я же знаю. Ей хороший мужик нужен. Только один. Чтобы он мог сказать ей, что с ней все в порядке, все у нее в норме, что она возбуждает мужчин.
— По-моему, она и сама это знает.
— Тогда почему же она сбежала?
— Потому что нам нечего больше друг другу сказать.
— А вы не могли забыть про ваши чертовы принципы хотя бы на одну ночь.
Он произнес, обращаясь к стакану в руке:
У вас превратное мнение обо мне.
Она пристально посмотрела на него, потом стукнула себя ладонью по лбу.
— О господи. Не может быть. Она не…
— Не захотела, — пробормотал он.
Она наклонилась вперед и взялась руками за голову.
— Сдаюсь.
— Не надо сдаваться. Вы ей нужны сейчас. Более чем когда-либо.
Она выпрямилась, посмотрела на него с кривой усмешкой, тронула рукой его ногу под одеялом.
— Извините. Мне следовало самой догадаться.
Она встала с кровати и подошла к окну. Открыла ставни и долго смотрела во дворик. Не поворачивая головы, спросила:
— А старик Генри?
— Все по-прежнему.
— Значит, мне это не привиделось?
Он лежал, опершись на локоть, глядя на простыни. Он чувствовал себя нагим в буквальном и переносном смысле и все же желал высказаться до конца.
— Не думал, что такие вещи возможны.
— Это вам Котминэ. Как в сказке. Когда впервые сюда попадаешь. А потом начинаешь понимать, что это — всего лишь дурной сон. — После долгой паузы Уродка добавила: — Господи, что за грязь, правда? — Она окинула взглядом голубое небо. — Этот старый садист… А вы казались такой хорошей парой. И нуждались друг в друге. — Она с упреком посмотрела на него. — Зря вы не воспользовались случаем, Дэвид. Хотя бы раз в жизни. Назло старому ублюдку. Хотя бы ради меня.
— Недостает нам вашей решимости, Энн. В этом все дело.
— О да, конечно. Я же умственно ограниченная.
— Чепуха, — мягко возразил он.
Она отошла от окна и стала в ногах его кровати.
— Не понравилась я вам, когда вы только что приехали?
— Первые впечатления сглаживаются.
Она испытующе заглянула ему в глаза, присмотрелась к его улыбке. Потом решительно сжала губы и взялась рукой за край джемпера. На талии, повыше юбки, обнажилось коричневое тело.
— Хотите, я заменю вам ее? По-быстрому?
Он засмеялся:
— Вы просто невозможны.
Она стала коленом на край кровати, скрестила руки, как бы готовясь снять с себя джемпер, и склонилась к нему. Ее глаза задорно блестели.
— Я знаю все приемы.
Он протянул ей пустой стакан.
— Попробую представить их себе. Когда буду бриться.
Она прижала руки к сердцу и закатила глаза. Потом выпрямилась и взяла у него стакан. Постояла глядя на него сверху вниз.
— По-моему, Ди рехнулась. — Она потормошила его за кончик носа. — А вы недурны. Хотя и врожденный святоша.
И тут последовал второй парфянский удар. Уже выйдя в коридор, она снова открыла дверь и просунула голову.
— Кстати, не могла не обратить внимания. На пляже было на что посмотреть.
Ее доброта, ее откровенность; блаженны невоспитанные. Не успели утихнуть ее шаги, как ощущение теплоты и симпатии исчезло. Дэвид лег на спину и уставился в потолок. Он силился разобраться в происшедшем, понять, где сделал ложный шаг и почему она отвергла его. Он чувствовал себя глубоко разочарованным, подавленным и потрясенным. Впереди — невыносимый день. Ее тело, ее лицо, ее душа, ее зов: она где-то там, среди деревьев, ждет его. Это невероятно, но он действительно влюбился; и если не совсем в нее, то, по крайней мере, в идею любви. Как бы он поступил, если бы он