– Кажется… – Его голова закружилась, но он хотя бы мог говорить, что уже было хорошо. – Кажется, доктор сказал не кормить меня.
– Ну и что? – Она опустила поднос, а затем и сама опустилась на кровать рядом с ним. – Готова поспорить, ты не подавишься. Кто угодно, только не мой брат. И потом, бабуля испекла чёрные трюфельные вафли.
– Пахнет здорово.
– На вкус не хуже. Давай, открывай рот.
Несколько минут двое двенадцатилеток жевали в унисон.
– Я тут подумала, – сказала Лена. – Знаешь, что мы с тобой сделаем, ты и я?
– Что?
– Угадай.
– Попросим бабушку испечь ещё?
– Когда мы вырастем, я хочу открыть красивую мастерскую, – сказала она. Ветер дохнул в окно, прядь за прядью перебирая её волосы. – Будем делать стулья и столы, как на тех картинках из столицы. Может быть, даже шкафы.
– Принцесса-плотник.
Даже в темноте он смог угадать намёк на улыбку.
– Ну давай. Смейся, смейся – поднос с вафлями-то у меня. – Она замолчала, и он увидел отражение в её глазах – луну или звёздный свет, а может, будущее. – Я просто не хочу, чтобы мама расстраивалась, покупая новую мебель. И я хочу, чтобы мастерская принадлежала тебе и мне, братец. Я хочу, чтобы это место было твоим и моим.
– Это ведь не предательство, правда?
Белый росчерк во дворе оуэнбегского замка – незнакомая Шэю женщина ждала кого-то или чего-то.
Он прислонился к оконной раме.
– Сестрёнка, мне нужно с кем-нибудь поговорить. Я уже знаю, что они мне ответят – Эйдан, Бриэль. Так что я притворюсь, что она… – он указал на женщину пустой бутылкой из-под виски, – …это ты. Скажи мне, можно ли простить то, что я собираюсь сделать.
Перед его мысленным взглядом под золотыми огнями кружились силуэты, мужчины и женщины сходились и расходились в танце.
– Я хочу быть там. При королевском дворе на Красном холме. Всегда хотел. Мы оба чего-то хотели от жизни, правда ведь? Ты понимаешь. Я и не мог представить, что моё изгнание – это проверка, сестрёнка.
Разве за восемь лет, проведённых на Холме, он хоть раз видел, чтобы кто-нибудь прекращал вальсировать? «Забавно, что в танце ты совершаешь каждый шаг по своей воле, – подумал Шэй, – но при этом всё время движешься по пути, который для тебя наметил кто-то другой».
– Проклятье, сестрёнка… я могу стать преемником Дэлин, можешь себе представить? Если я верно разыграю свои карты, если спасу башню. Если исправлю то, что наворотил раньше. Слушай, мы можем… мы ведь можем поступить так…
Женщина повернулась и посмотрела в его сторону. Он выпрямился – «Она меня услышала?» – и легонько потянул за занавеску.
– Давай поступим вот как, – прошептал он. – Теперь, когда я здесь, всё по-другому. Я знаю риски. Я лично прослежу, чтобы все, кто работает с «тюльпанами», были должным образом подготовлены. Не будет ни несчастных случаев, ни искорёженных стен, никакой больше крови. Мы ведь можем так сделать?
«Я пытаюсь заключить сделку с собственной совестью, да?»
Внизу во двор вышел мужчина; он подбежал к женщине и закружил её в своих объятиях.
– Я могу достать новые устройства дракири, – сказал Шэй. – Но ты должна пообещать мне, что не позволишь подмастерьям работать без присмотра.
– Обещаю. Я обещаю. – Бриэль сидела на диване, на том же самом месте, где он нашёл её две недели назад с наполовину выпитой бутылкой вина. Только теперь её плечи были расправлены, от отчаяния не осталось и следа. – Что заставило тебя передумать?
Шэй не ответил и посмотрел на Эйдана, стоявшего у окна. Тот произнёс:
– Вы всё ещё не сказали нам, где собираетесь взять эти устройства.
– Это имеет значение?
– Для меня имеет.
«Из-под люка из палисандра», – почти ответил Шэй.
– Они в заброшенной мастерской в Мускусной долине.
– В Мускусной долине? – Затянутые в перчатку пальцы скользнули между занавесок, и Эйдан глянул на что-то снаружи. – Там, кажется, город… как же его? Оуквейл?
– Оуквиль.
– О скольких устройствах идёт речь? – спросила Бриэль.
– Тридцать или тридцать пять, я точно не помню.
Рука в чёрной перчатке отпустила занавески.
– Этого хватит?
– Это лишь малая часть того, что уничтожил герцог, – сказала она, – но если мы сосредоточим их все в одном месте, на вершине башни, то, думаю, сможем создать достаточную вертикальную тягу, которая стабилизирует конструкцию. Но мне, конечно же, нужно провести расчёты.
– Разве это не опасно, класть все яйца так близко друг к другу? – спросил Эйдан.
– Да, но и контролировать легче. Однако нам всё ещё нужно убедить герцога.
– У меня есть пара идей, как это сделать. – Эйдан скосил глаза на Шэя. – Что связывает вас с Оуквилем?
– Я на допросе?
– А если и так?
– В таком случае, – сказал Шэй, – я бы отказался сотрудничать.
– Послушайте, я пытаюсь помочь. У нас элементарно нет времени. И мне бы хотелось понять, не столкнёмся ли мы в Оуквиле с Патриком Номер Два.
– С чего бы там взяться Патрику Номер Два?
– С того, что мне кажется, будто вы чего-то недоговариваете. Эта мастерская принадлежала вам? Вашей семье? Почему она заброшена? Там что-то произошло?
– Что связывает тебя с Оуквилем, Шэй? – эхом отозвалась Бриэль.
– Оуквиль – мой дом.
Вот и всё, что он им сказал.
Позже, в другой комнате, Шэй перекатился по мокрой от пота простыне, и пухлый ангел уставился на него с потолка.
Его плеча коснулась рука.
– Спасибо.
– За что? – сказал он, не отрывая глаз от картины.
– Было приятно.
– В этот раз было по-другому. Ты другая, Лена.
– Какая?
– Мягче… нет, погоди, не то. Счастливее, наверное.
Она приподнялась на локте, не пытаясь прикрыть грудь.
– Я и правда счастлива. Мне хочется выбежать голышом во двор и смеяться, смеяться, смеяться.
– Этого всё же лучше не делать.
– Не буду. – Она провела кончиками пальцев по его щеке.
Он повернулся к ней:
– Я тебя не понимаю. Та книга из поселения – это же просто легенда. Ты ведь не можешь всерьёз верить в Башню-близнеца.
«Разве я могу ей сказать?» Разве он мог сказать ей, что собирается всё вернуть, разбить её счастье вдребезги?
Она помедлила, что-то обдумывая.
– Представь, что ты живёшь у подножия огромного вулкана. В деревне, городке, большом городе – не важно. И это – весь твой мир, другого ты не знаешь. А затем, однажды, тебе говорят, что через пять лет случится извержение. И всё исчезнет – дома, люди, деревья, ручей, в котором ты купался ребёнком.
– Я бы куда-нибудь переехал.
– Не получится, в этом-то и беда. Пепел закроет небо, пока сама земля не остынет.
– Тогда я бы стал есть, пить и заниматься любовью столько, сколько смог бы, прежде чем наступит конец.
– Поверь мне, не стал бы. Я много лет жила с таким знанием, Шэй. Оно ломает тебя. Каждый раз на закате заставляет реветь, как дитя.
– Но я ведь об этом и говорю, – сказал он. – Это не знание, Лена. Это немного текста и пара картинок. Ты даже не знаешь, насколько та копия, которую ты мне показала, соответствует оригиналу.
– Помнишь, что я тебе рассказывала о моей матери?
– Ты говорила, что она была знаменитой пейзажисткой.
– Было время, сразу после кончины моего отца, когда она не могла писать, и поэтому стала браться за любую работу. Одной из них была реставрация. Она реставрировала всё – от картин до старых книг.
– Так это её книга. – Шэй изучал её лицо, чёрные волосы, ниспадавшие на подушку. – Она познакомила тебя с этой легендой, да?
– Башня-близнец существует, Шэй. Мы были на волосок от конца света.
Что-то горькое поднялось в нём и кислотой плеснуло в горло.
– Ты – дитя. Прекрасное, гордое, заблудшее дитя.
Он сразу же пожалел о своих словах, о неуклюжей попытке задеть её. «Ты себя пытаешься задеть, – подумал он, – мерзавец, из-за того, что собираешься сделать».
Он открыл рот, чтобы извиниться, но она лишь улыбнулась ему, и в её глазах промелькнуло нечто материнское.
– Тебе когда-нибудь приходила мысль, – сказала она, – что вселенная может оказаться гораздо сложнее, чем мы готовы признать?
Он вспомнил детство. Последний день весны, когда ему было семь лет. Его учитель биологии вошёл в класс с двумя дагерротипами под мышкой.
«Здесь, дети, запечатлён осьминог. А что вы видите теперь?» – подняв изображение аквариума (а в нём – нечто, у которого конечностей гораздо больше, чем полагалось живому существу), он подменил картинку с ловкостью циркового трюкача.
«Я вижу только камни».
«Приглядитесь хорошенько. Вот этот камень слева – это он. Осьминог имитирует своё окружение. Живая материя способна на чудеса, дети».
«А камни тоже могут имитировать жизнь?»
«Нет, конечно, нет».
Но за окном класса лучи солнца проникали сквозь ветви яблоневого дерева, плетение которых напоминало Шэю вены на тыльной стороне ладони его бабушки, и тогда в его голову прокралась мысль – расплывчатая и неопределённая, как это и бывает в голове у семилетнего ребёнка, – которая повторяла то, что только что сказала Лена: что, возможно, в жизни куда больше граней, чем думали даже учёные люди.
– Это не важно. – Лена села на кровати. – Теперь всё хорошо. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем кто-нибудь попытается начать столь масштабное строительство.
«Разве я могу ей сказать? Разве у меня ещё есть право на близость с ней?»
Он вспомнил, как сравнил себя с телегой в колее, у которой нет иного выбора, кроме как двигаться дальше, – во время разговора в зале совета, когда он сказал герцогу избавиться от устройств дракири. Теперь же он возвращался по собственным следам, повторяя па в золотом танце.
– Я хочу уехать из Оуэнбега, – сказала Лена. – Я хочу попутешествовать по миру, теперь, когда он у меня снова есть. Ты мог бы присоединиться ко мне.
– Поехать с тобой?
– Да. Зачем оставаться? Ты сам говорил, что королева обвинит тебя в падении башни. Зачем дожидаться этого? Давай сбежим вместе.