Её глаза загорелись, и бальная зала в его воображении пошатнулась.
– Увидишь, это будет чудесно. Мы отправимся с караваном куда-нибудь к океану, станем жить в домике на пляже, слушать крики чаек по вечерам. Давай сбежим, Шэй. Завтра утром.
Внезапно шаги танца показались ему бессмысленными. Он представил себе, как будет вдыхать запах её кожи, глядеть на звёзды сквозь локоны её волос. Он видел её в лёгком льняном платье, по щиколотку в воде. Сидел с ней, свесив ноги, на краю фургона каравана, а мимо них проплывали полные солнечного света сосны.
Затем он снова взглянул на ангела, на оливковую ветвь, протянутую охотнику. «Картины – ложь. Они застыли во времени, но ничто не стоит на месте, всё движется и стремится к своей далёкой цели».
– Мне нужно уехать на неделю, – сказал он. – Давай поговорим снова, когда я вернусь.
Он услышал свою сестру до того, как увидел её, – точнее, услышал ропот толпы, доносившийся с площади Солнца. Шэй ждал Лену ещё утром, но, должно быть, её что-то задержало. Было уже поздно. Вечер втиснулся в щели черепицы и запёкся на ней коркой, такой же золотистой и терракотовой, как ягоды в винограднике у них дома.
Он отвернулся от улицы и нырнул обратно в полумрак мастерской. В этот час помещение напоминало ему брюхо какого-то огромного корабля; тени очерчивали колёса, подвешенные к потолку, и тянувшиеся между ними верёвки.
– Дэнни!
Единственный человек, который всё ещё работал, поднял голову от песочно-желтого шкафчика.
– Она подъезжает. Пора.
Дэнни соображал немного туго. Он был доброжелательным, добросовестным, трудолюбивым, но медленным. Прошло несколько секунд, прежде чем он кивнул, вытер руки о фартук и вышел за Шэем наружу.
Ропот: судя по тому, как разносился звук, в двух улицах от них.
Деревянная телега, выкатившись на площадь и остановившись перед мастерской, приволокла за собой с дюжину зевак, похожих на стайку утят, семенящих за матерью. Лена восседала на груде чего-то большого, тёмного, яйцевидной формы.
Сияя, она помахала Шэю.
– Только посмотри на это, братец!
На мгновение для него она превратилась в девочку, с которой он играл в прятки в винограднике, и он понял, что уже улыбается ей в ответ. Шэй взял её за руку и помог спуститься на землю.
– Ты одна, сестрёнка?
– Да, а что? – Она отряхнула штаны.
– Представление окончено, – сказал он, выбрав глазами самую высокую фигуру в толпе – женщину в льняном чепчике. Затем обратился к Лене: – Я думал мы договорились, что ты приведёшь кого-нибудь из дракири, чтобы нам помочь.
– Ты что, боишься пары цветочков?
– Цветочков?
– «Тюльпанов». – Лена похлопала одну из тёмных штуковин на телеге. – Они ведь похожи на тюльпаны, как думаешь?
– Не уверен. По-моему, больше на яйца.
– Подожди, пока они расцветут.
– Так ты знаешь, как с ними управляться?
– Конечно, – сказала она. – И если я чего-то не знаю, мы разберёмся в этом вместе.
Он помедлил, внимательно посмотрел на неё, на устройства.
– Ладно. Давай тогда их разгружать. Дэнни, ты не мог бы…
– Не нужно. – Лена повернулась и коснулась клапана на поверхности «тюльпана».
Другой рукой она легонько толкнула рычаг. Оба движения казались естественными, лёгкими, как будто она ткала или перебирала струны арфы.
Тёмное яйцо зажужжало и поднялось в воздух, подобно гигантскому шмелю, и всё ещё остававшиеся на площади люди разом ахнули.
– А потом можно сделать… вот так. – Она протянула руку и хлопнула парящую штуку по боку, отправив её по воздуху к Шэю. – Лови его, братец! Дэнни, лови! Ловите!
Лена хохотала, а они бежали – или, в случае Дэнни, ковыляли – за устройством дракири, направившимся в сторону глухого переулка.
– Сейчас, – сказал Шэй. – Ещё два холма, и мы её увидим.
«Место, где река встречается с землёй, где склон, как ложкой, зачерпывает солнечный мёд и игрушечные белые лодки скользят по волнам».
Он не знал, кому это говорил – уж точно не хладнокровному молчанию, сидевшему за столиком напротив него.
Эйдан выудил кусок мяса из своей тарелки, не сводя глаз с окна воздушного челнока. Чёрные перчатки он не снимал даже во время еды.
В ресторане находилась ещё одна пассажирка – пожилая леди с крупными жилистыми руками. Несмотря на то что она держала вилку, казалось, она ничего не ест – всякий раз, когда Шэй переводил на неё взгляд, это была всё та же поза, та же опущенная голова, словно она начала движение, но не смогла закончить его.
– Похоже, вас что-то беспокоит, – сказал Эйдан. – Я могу поинтересоваться, что?
Его недавние слова эхом раздались в голове Шэя: «Боюсь, нам придётся избавиться от Патрика».
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что нас объединяет общая цель, и я не хочу, чтобы что-то поставило её под угрозу. И потому что я до сих пор ничего не знаю об этой вашей мастерской.
Внизу проплывали залитые солнцем холмы; деревья на таком расстоянии превращались в позолоченный мех.
– Мускусная долина – мой дом, – сказал Шэй.
– Ладно, не рассказывайте. – Эйдан сложил свою салфетку. – Вы, похоже, решительно не желаете, чтобы я вам помогал.
– Что вы хотите услышать? Послушайте, когда я убеждал герцога уничтожить устройства дракири, я верил в то, что говорил. Эти штуки опасны. Одним небесам известно, сколькие пострадали на башне, возможно, даже были погибшие. У вас есть информация?
– Нету. Но не то чтобы меня это сильно волновало.
Пожилая леди вздрогнула, как во сне. Вилка звякнула о тарелку, и она наконец начала есть.
– Какого чёрта я вообще делаю? – сказал Шэй. – Везу в Оуэнбег новые устройства.
– Шанс на корону для вас совсем ничего не значит, да? Тогда подумайте вот о чём: если башню не завершить в ближайшие два года, Дума совершит попытку вторжения.
Шэй фыркнул:
– Бросьте, неужели вы один из тех кретинов, что верят, будто в Думе больше страдающих манией величия на единицу населения, чем в любой другой стране?
– Я ни во что не верю. – Эйдан скривил рот, судя по всему, ища в зубах застрявший кусок мяса. – Я знаю. Дума – моя родина, я провёл там первые тринадцать лет жизни. Я знаю, как они думают и что они думают о других странах, о вас.
– Что ж, заняться нам всё равно нечем, так что почему бы вам не попытаться убедить меня, что они – воплощение мирового зла.
– Я расскажу вам одну историю, Шэй. – Эйдан чуть ссутулился в кресле, и одна из чёрных перчаток сжалась в кулак, смяв салфетку. – Мой отец принял решение покинуть страну, когда кронпринц – на тот момент пятнадцатилетний мальчишка, всего на три года старше меня, – принял командование королевским кавалерийским батальоном.
Люди тогда посходили с ума. Вы знаете, как это бывает: народ охватывает восторг, все говорят, что появился новый лидер. Отцу всё сразу стало понятно. Одним утром в конце лета я проснулся и увидел его в окно, на солнце; он обменивался бумагами с каким-то незнакомым мне человеком.
Они пожали руки и разошлись. Когда отец исчез за краем окна, я понял, что через секунду хлопнет дверь, и этот момент был для меня – я понимаю, звучит избито, – это была потеря невинности. Мои сёстры, Мария и Изабель… – Он помолчал. – Мария и Изабель спали в другой комнате. Я помню игрушку – медведя, сидевшего на столе.
Дверь хлопнула, и отец вошёл, точнее, метнулся в прихожую. Я слышал, как он что-то громко сказал матери – обычно по утрам он вёл себя тихо, боялся потревожить наш сон.
Когда я прокрался по ледяному полу в гостиную, мама собирала вещи, всякую ерунду – снимала картины со стен, фарфоровых кошек с полок. Отец велел ей остановиться, сложить одежду и разбудить нас.
Карета уже ждала снаружи. Наша повариха обмахивала передником лицо, а конюх, Майкл, бежал за нами, размахивая руками. Именно он когда-то усадил меня на коня и научил ездить верхом.
Эйдан отодвинул тарелку.
– За городскими воротами отец расслабился. Даже улыбнулся мне. Изабель попросила достать свою куклу. Тогда и разорвалась бомба.
Он провёл пальцем по узору на столе.
– Что-то ударило меня по голове, и я вылетел через дверь кареты, как мешок. Я сидел на дороге и рыдал, размазывая сопли по лицу. Я оглох. И знаете, что хуже всего? Я даже не помню тел. Я помню, как мимо меня прокатилось колесо, как к нам бежали люди, но не помню тел.
Мать и отец выжили – Изабель и Мария нет. Бомбу подложил Майкл. Они выяснили, что отец хочет уехать, и подкупили нашего конюха, чтобы тот нас взорвал.
– Мне жаль, Эйдан, – сказал Шэй.
– Не стоит. Это произошло двадцать пять лет назад; я исцелился. Что подводит меня к другой мысли… – Он ущипнул край перчатки. – Вы боитесь, что рабочие на башне так и не научатся управляться с устройствами дракири? Так вот, с этими штуками можно бок о бок прожить целую жизнь.
Одним движением он стянул перчатку. Пожилая леди за соседним столом ахнула, и её вилка зазвенела как маленький колокольчик.
Рука Эйдана заканчивалась у запястья; то, что следовало за ним, ветвилось металлом с лиловыми прожилками, искрилось и приблизительно повторяло контуры человеческой руки. Узловатые «пальцы» перекатились в воздухе, словно перебирая аккорд.
Эйдан осторожно вернул перчатку на место и улыбнулся пожилой леди, которая сидела с выпученными глазами.
Шэй выдохнул:
– Боже. Я и не знал.
– Теперь знаете. Бомба покалечила меня, и один странствующий умелец-дракири смастерил мне этот протез, когда мне был двадцать один год.
– Вы сказали, что бомбу подложил Майкл. Что вы с ним сделали?
Эйдан не ответил, но его улыбка стала жёстче, а глаза подёрнулись льдом.
«Изабель, Мария. Лена. – Шэй застыл, поражённый параллелью. – Я мог стать Эйданом. Если бы Лену у меня отнял человек, я скорее всего стал бы им».
А потом они миновали следующий холм, и, конечно же, была рябь на воде, и белые паруса, и седловина долины, на которой кто-то мастихином набросал контуры города.