Огромная платформа, отшлифованная до идеальной белизны под осенним солнцем, поддерживала линию подбородка башни.
Он наконец понял, почему сестра называла их «тюльпанами». Эти выпуклости на недостроенной стене были не устройствами дракири или «похожими на яйца штуковинами» – они были цветами, проросшими в камне, готовыми распуститься. И рядом, по колено в лиловом тумане, который растекался по деревянным подмосткам, стояли садовники.
Два человека смотрели через край вниз.
Один из них повернулся и помахал:
– Лорд Эшкрофт. Что происходит? – Он подбежал, неуклюже, не то шагом, не то бегом, словно пародируя походку дракири. – Почему все уходят? Нам сказали, что устройства вот-вот схлопнутся…
– Так и есть, – сказал Шэй.
– Но это не так. – Мужчина протянул руки, сложив ладони горстью. – Мы проверили каждое устройство. Всё в пределах…
– Давно вы здесь работаете? – Шэй посмотрел ему в глаза, и тот опустил руки.
– Мы…
– Вы допустили ошибку.
– Милорд…
– Это не обсуждается. С этой техникой нельзя рисковать.
«Паранойя. Не знаю, как твоя, а наша раса выживает только так, Лена».
– Мы же их все проверили, – почти шёпотом.
Шэй указал на лестницу.
– Покиньте площадку.
– А вы, милорд?
– А я попытаюсь предотвратить катастрофу.
Мужчина напомнил ему рабочего с глазами грустного лабрадора, которого он заставил активировать устройство месяц назад. Те же мешковатые штаны, тот же напуганный взгляд. Та же готовность следовать приказам, куда бы они ни вели.
Когда оба рабочих исчезли на лестнице, он позволил себе перевести дух.
Ему показалось или лиловая дымка сгустилась? «Тюльпаны раскрываются навстречу солнцу?»
Он подошёл к ближайшему устройству. «Сейчас, давай покажу», – сказала она и коснулась тёмной поверхности, легко, словно плела или перебирала струны арфы.
Он положил руки на вентиль. Позволил себе секунду поколебаться. А затем раскрутил вентиль до упора.
Ему показалось, что он услышал пение синиц, но, конечно же, на такой высоте это было невозможно.
Что-то загудело в артериях башни. Что-то пробудилось в камне, шелохнулось и расправило плечи.
– Отойдите от устройства, сейчас же.
Шэй повернулся.
«Четыре минуты, сорок секунд».
Спокойными, размеренными шагами Эйдан поднялся по лестнице и шагнул на платформу.
– Отойдите от устройства, Шэй. Проклятье… Мне следовало догадаться. Любому идиоту было бы ясно, что вы слишком слабы, чтобы держать в руках власть.
– Башню нужно уничтожить. Я был в…
– Сделайте всё как было. Что бы вы только что ни сделали, исправьте это.
– Я не могу. И не стану этого делать… снова.
– Мне следовало догадаться, – сказал Эйдан, стягивая с руки перчатку, – ещё тогда, в самом начале, в столице. Когда вы отказались применить газ на толпе. На тех плебеях. Я бы это сделал, даже глазом не моргнув.
Он надвигался, сгибая и разгибая «пальцы» узловатого приспособления, которое заменяло ему руку.
– Мне нужна эта башня.
«Четыре минуты».
– Надо было просто прикончить вас и самому исполнить указ королевы.
Он широко замахнулся, и Шэй поймал его за запястье – сразу же осознав, насколько тщетной была эта попытка. Всё равно что пытаться остановить лошадь на всём скаку.
Рука, сделанная дракири, весила, должно быть, по меньшей мере полтора килограмма, и Эйдан умел ею пользоваться. Шэю удалось лишь на дюйм отклонить удар; несколько секунд ему казалось, что голова существует отдельно от тела, как оторванный от тряпичной куклы кусок. Затем нахлынула боль, и он врезался лбом в каменную стену.
Он поскользнулся, восстановил равновесие.
– Это вы бы исполнили её приказ? – Шэй сплюнул кровью на белые доски. – Да герцог избавился бы от вас, как пытался избавиться от меня.
Эйдан улыбнулся.
– Боюсь, сейчас старине герцогу нездоровится. Что-то с едой, я слышал. Больше он меня не побеспокоит.
«Три минуты».
Ещё один замах – на этот раз Шэй пригнулся, и из-под кулака Эйдана в воздух взметнулось облако каменной крошки.
– Подумайте о вашей стране!
– Вы слепы на один глаз из-за ненависти к Думе. – Шэй ткнул пальцем в собственное окровавленное лицо. – Вбейте же себе в голову: они на нас не нападут.
– А мы и не станем этого ждать. – Эйдан крутанул рукой, будто готовился метнуть камень из пращи. – Отсюда мы нанесём превентивный удар. Мы сами нападём на них.
– Вы чёртов сумасшедший.
– Верните всё, как было, идиот!
– Не верну.
«Две минуты».
Удар пришёлся на левый бицепс Шэя, и боль распространилась по туловищу, подобно пожару: внутри треснула кость.
Он согнулся пополам в судороге, и в этот момент жар лизнул его в лицо. Он замер. «Тюльпан», который он активировал, открывался: раздувался, словно стена пыталась выдавить из себя бородавку, и разрывал себя на части в процессе. Жар исходил из расширявшейся щели, и Шэй вспомнил, как оплавилась кожа на пальцах, когда он коснулся другого устройства, в другой жизни.
Он перевёл взгляд на Эйдана.
– Время вышло, – сказал его противник, поднимая кулак. – Вы отвернулись от того, что должно было принадлежать мне.
– Оно мне не нужно, подонок. Хочешь – забирай.
На этот раз он не пытался отразить удар. Здоровой рукой Шэй схватил Эйдана за запястье, направив движение прямиком в лиловый излом.
Костяшки со скрежетом вошли внутрь. Эйдан поперхнулся, пытаясь высвободиться, но в этот момент «тюльпан» сменил песню. Он словно расширился, затем съёжился, мечась между двух концов невидимой сжатой тропы.
Устройство выплюнуло руку Эйдана. Та отскочила по широкой дуге, как деревянная игрушка.
На полпути она взорвалась.
Стена со стоном начала гнуться, и туман у её основания собрался в воронку.
К тому моменту, как его тело коснулось платформы, Эйдан был уже мёртв.
Шэй замер, глядя на изуродованный ком – мечты, амбиции и воспоминания под плёнкой крови и белой ткани, колыхавшейся на ветру. Мгновение он колебался, думая, не оттащить ли Эйдана в безопасное место. Затем понял, что времени уже не осталось. Следующий «тюльпан» раскрылся, втянутый в радиус схлопывания первого. Затем ещё один – началась цепная реакция.
Прекрасный сад, который хотела увидеть его сестра, расцвёл.
Шэй бросился к лестнице, по доскам под его ногами пробежала рябь, и он почти успел – добрался до первой ступени, когда почувствовал, как его тащит назад.
«Только не так. Только не так», – не обращая внимания на раскалённую добела боль в левом плече, он взмахнул руками, как крыльями, и, оттолкнувшись, бросил тело вперёд.
Даже в свободном падении, пока мимо него проносилась темнота, он ощутил толчок, сотрясший исполинское сооружение. Обрушение началось.
«У меня получилось, Лена. У меня получилось».
И, к его удивлению, бездна ответила.
«Возвращайся домой», – сказала она голосом Лены, только он уже не знал, которой из двух.
«Разве это важно?» – подумал он, наслаждаясь тем, как немеет тело под ударами воздуха. Он позволил голосу нести его и вспомнил пса, которого видел в свой предпоследний день в столице, несчастную дворнягу, пытавшуюся достать до фонарного столба. Он поразился тому, что тогда не смог распознать это желание – стремление достичь чего-то огромного, но совершенно бесполезного.
Порыв ветра развернул его. Ступальное колесо, спираль лестницы. Лиловое сияние наверху, расцветающее в последний раз.
«Это танец», – осенило его. Не тот, к которому он стремился – к иллюзиям, лоску и пустым надеждам, – а нечто настоящее, в сравнении с чем даже его ошибки и прежние сомнения оказались незначительными.
– Это танец! – прокричал он, и ветер тут же подхватил его слова.
«И кто знает, может быть, последнее па – это не падение».
Возможно, настоящий танец поведёт его по залам, всё дальше и дальше, пока он не окажется в комнате, где девушка, чьим рукам впору ткать или играть на арфе, с волной чёрных волос, ниспадающей на плечи, поднимет голову и улыбнётся ему.
И скажет: «С возвращением домой».
Рассказы
Где не цветёт сирень
(впервые опубликовано в 86-м выпуске журнала Grantville Gazette, ноябрь 2019-го)
В витрине экспоната мигал алый огонёк.
Питер окинул взглядом водонагреватель, защитный костюм, Жука – все устройства умерли ещё за десятки лет до его рождения. Однако на дисплее размером с ладонь, который находился на «пузе» Жука, мигал огонёк – восемь букв, начиная с «Н» или «П».
В обязанности Питера – помощника смотрителя – входило уговаривать посетителей купить миниатюрные копии предметов из коллекции музея; и на них лампочки горели. Настоящие же экспонаты оставались сломанными оболочками, покрытыми пылью цвета высохшей крови и экскрементов, артефактами старого мира. Он моргнул, но буквы никуда не делись. Слева охнул мужской баритон. Тем утром к ним зашли двое посетителей, семейная пара; на женщине была блузка в цветочек, и до этого момента она была единственным ярким пятном в зале.
А теперь древняя панель мерцала алым.
Питер попытался сделать шаг в сторону Жука, но его ноги словно стали ватными.
«Должно быть, я сплю, – подумал он. – Я всё ещё в своей спальне, и мне нужно разбудить Дженис и отвести её в школу».
Но он уже разбудил свою сестру. Он мельком посмотрел на ладонь, на кончики пальцев, которые помнили, как стряхивали охристую пыль с её кожи, с простыней. Пыль просачивалась сквозь полуденную дымку Нью-Лондона, пропитывала ветер, рисовала циклоны в кружке с водой. Пыль, поднимавшаяся с терраформирующих полей – их единственный урожай.
– Я должен увезти тебя из этого выжатого города, – сказал он Дженис утром.
Его вывел из ступора высокий, нервный голос:
– А что это за красненькая штучка мигает?
Он сделал шаг. Ещё один.
Впереди женщина, рука об руку со вторым посетителем, подошла к высокому, в три метра, выставочному стенду с Жуком. Питер никогда прежде их не видел, но они скорее всего приехали из столицы – купить в Нью-Лондоне такую женскую блузку было невозможно.