«Вы знали, что наш город был первым поселением на этой планете?» – гласила табличка на стене.
– Сэр! Так и должно быть? – Мужчина помахал ему.
– Уже иду, – сказал Питер.
Механизм, который четыре поколения назад открыл проход со Старой Земли, и правда напоминал жука – такого, какого можно увидеть в пьяном бреду. Шесть ног-опор, гладкая поверхность с почти органическими изгибами, коровье брюхо.
Питер ощутил, как его ноги остановились – они словно принадлежали марионетке. Мигающий алый огонёк действительно передавал слово: П-О-М-О-Г-И-Т-Е.
Женщина произнесла что-то неразборчивое.
Питер машинально потянулся к своему телефону. Тот упал с глухим стуком, и он начал шарить по полу, не сводя глаз с Жука.
Когда он поднял трубку и приложил её к уху, она показалась ему ледяной.
– Миссис Хенстридж, вы нужны мне в музее.
– Что-то случилось, Питер?
– Пожалуйста, подойдите как можно скорее.
– Уже иду. Буду на месте через…
– Это шутка? – Посетительница втянула воздух. – Какой-то рекламный ход?
Панель в последний раз мигнула и погасла.
– Что это было?
Питер не знал, кто это сказал – кто-то из посетителей или он сам.
– Что это было? – ладно, это сказала женщина. Не получив ответа, она стиснула бицепс своего спутника, как птицы сжимают когтями жёрдочку в клетке.
Мужчина ничего не сказал, он застыл среди экспонатов, словно сам стал одним из них.
– Он ожил, – сказала женщина. – Привратник ожил.
Она потянулась к витрине.
Питер скользнул между ней и Жуком.
– Мэм, пожалуйста, отойдите.
– Что происходит? – спросил мужчина. – Неужели Привратник только что… Он что, работает?
– Конечно, нет. Возможно, всё дело в… Пожалуйста, отойдите от стенда.
– Не смейте так с нами разговаривать, – сказал мужчина.
– Это может быть опасно. Мне нужно, чтобы вы оба успокоились.
Хлопнула входная дверь, и по половицам вестибюля застучали каблуки.
– Чем я могу помочь, Питер?
Миссис Хенстридж уверенно вошла в зал. С самого первого дня, как они начали работать вместе, смотрительница напоминала ему бутылку традиционного пива из их экспозиции – крепкая, темнокожая, словно выдутая мастером из прочного стекла.
Посетительница потянулась к ней, будто хотела вцепиться в её руку так же, как в своего спутника.
Миссис Хенстридж не отшатнулась – напротив, она шагнула вперёд.
– Что-то случилось?
– Привратник заработал, – сказала женщина. – Я видела на этой панели какое-то слово.
Не моргнув глазом:
– Не вижу ничего необычного.
– Оно только что было здесь.
– Что ж, сейчас ничего нет.
– Тут было слово!
– Какое?
Посетительница уставилась на неё, затем вздёрнула подбородок и прищурилась, глядя на Жука. Свет газового гиганта, проникавший в окно, проливался на гусиные лапки вокруг её глаз. Питер понял, что она близорука.
У него самого зрение было –0,50, выше среднего, и он знал, что видел слово «Помогите», но тоже уставился на миссис Хенстридж. Она вела себя необычно: отвечала слишком быстро, не делала обычных пауз и не взвешивала сказанное. Не раздумывала ни секунды.
Словно ей уже доводилось сталкиваться с подобной ситуацией.
– Я не разглядела, – сказала женщина.
– Сейчас здесь есть слово?
Наконец, мужчина бархатистым баритоном негромко сказал:
– Нет.
– Вот видите, – сказала миссис Хенстридж. – Пожалуйста, я могу попросить вас зайти на минутку в мой кабинет?
«Её кабинетом» называлась боковая комнатушка размером чуть больше кладовки.
– Жди здесь, – сказала она Питеру одними губами.
«Жди здесь». Он и подумать не мог о том, чтобы уйти. Когда три человека скользнули за дверь на противоположной стороне зала, он шагнул к Жуку. По полу застучали его каблуки; звук казался почти осязаемым, пророс мурашками по коже.
Ни ручки, ни замка, ни каких-либо шлюзов. Ни он, ни миссис Хенстридж никогда не открывали стенд, чтобы его почистить. Из витрины на Питера глазами загипнотизированного животного уставилось его собственное отражение.
Он встряхнулся и попытался пошатать витрину, сначала легонько, одними кончиками пальцев, затем навалившись на неё всем весом. Его ладони оставили на стекле влажные отпечатки и грязные разводы от охристой пыли. Больше ничего не изменилось. Клетка Жука была намертво прикручена к полу.
Он вытер руки о брюки.
За окном газовый гигант плавал в вареве полудня, отбрасывая акварельные тени на экспонаты.
Дверь в кабинет снова открылась, и парочка вышла. Миссис Хенстридж последовала за ними. Провожая их через зал, она говорила что-то монотонным приглушённым голосом. Женщина секунду поколебалась, глядя на Жука. На Питера она даже не посмотрела.
– До свидания, – услышал он голос миссис Хенстридж, доносившийся из вестибюля. – До свиданья. Приходите как-нибудь ещё.
Секунду спустя она снова вошла в зал.
– «Ожил, ожил, Привратник ожил», – передразнила она посетительницу. – Говорю тебе, дай им лет двадцать, и они превратят музей в храм. Но я могу с кем угодно договориться.
– Как вы убедили их уйти? – спросил Питер.
– Ты сам-то как думаешь? Кое-что им дала, конечно же. Умеренно радиоактивные шестерёнки из здания Врат на Земле. Видимо, в столице игрушек недостаточно.
– Вы дали им побрякушки из старого зала?
Она промолчала.
– Миссис Хенстридж. – Питер выпрямился. – Там правда было слово. Я тоже его видел.
– Я знаю.
Она поправила волосы, собранные в пучок, и повернулась к Жуку.
– Вот, что ты сейчас сделаешь, Питер, – сказала она, не глядя на него. – Найди в подвале какую-нибудь тряпку, накрой его, запри главный вход и иди домой.
– Миссис Хенстридж, я его видел. Там было написано «помогите», миссис Хенстридж! Объясните, что это!
Она посмотрела на него и облизнула губы:
– Ты не хочешь этого знать.
Питер открыл и закрыл рот:
– Мы должны сообщить об этом. Нужно… Куда нам звонить? В столицу? С кем нам связаться?
– Никому мы звонить не будем.
– Никому…
– Послушай, Питер. Мне нужно, чтобы ты меня услышал. Чтобы построить будущее, необходимо распрощаться с прошлым. – Она помедлила. – Кажется, я тебе не рассказывала – мой дед был среди последней дюжины, покинувшей Старую Землю. Он был на орбите, когда в Африке расплавился реактор пятого поколения, когда целый континент вплавило в тело планеты.
– Миссис Хенстридж…
– Вот, что я пытаюсь сказать: если на Земле ещё и осталось что-то живое, то только кустарники. Кустарники в пустыне. И мы не хотим – отцы нашего города не хотят, – чтобы то же самое произошло здесь.
– Я понятия не имею, что такое «кустарники».
– Это не важно. Там не осталось жизни и, самое главное, ничего ценного. Никакой техники. Вот в это и нужно верить людям.
– На Земле могут быть выжившие? Мы должны сообщить об этом, мы должны сообщить об этом сейчас же.
– Ты меня вообще слышишь, Питер? Дело не в том, что я не хочу сообщать об этом. Дело в том, что я хочу и дальше здесь работать. У меня есть чёткие указания, касающиеся… Особенно сейчас, за неделю до выборов в городской совет. Тебе нравятся пылевые поля? Или у тебя есть другие карьерные перспективы – в столице, например?
Он мельком взглянул на неё.
– Неужели ты думал, я не знаю о том, что ты подал документы на междугороднюю эмиграцию, Питер? Все хотят заполучить место там, где терраформирование по-настоящему удалось. Где есть апельсины, виноград, краска из улиток, да? Может быть, платье в цветочек для Дженис? Ты надеешься, что благодаря стажу здесь сможешь подойти под критерии отбора? – Она шагнула к нему. – Сколько месяцев тебе осталось, прежде чем ты действительно сможешь подойти под критерии?
Он уставился в пол.
– Двадцать шесть.
– Ну вот, пожалуйста. Слушай, эта работа… Ты ведь понимаешь, почему я тебя взяла, да? Потому что ты напоминаешь мне моего Янника, моего бедного Янника. – Она выдохнула. – Ты напоминаешь мне моего сына, вот и всё. Накрой чем-нибудь стенд, запри двери и иди домой.
Она крутанулась на каблуках и зашагала по залу, но на полпути остановилась и снова повернулась к Питеру.
– Я помню, что мне однажды сказал мой дед. Он находился в куполе МКС, на смотровой площадке, и он видел поверхность планеты сквозь белый глаз иллюминатора. Он сказал, что из космоса Африка была гигантской открытой раной.
Здание Врат на Земле стоит на вершине древнего сооружения в месте, которое когда-то называлось Сектором Газа. После расплавления реактора достичь его было бы физически невозможно… ну, очевидно, почти невозможно. Кто бы там ни был, у них осталось несколько часов.
Питер молчал.
– Накрой стенд, – сказала миссис Хенстридж. – Иди домой.
Тени плясали, подёргивались, кружились, пожирали друг друга.
«Помогите».
Не снимая ботинки, он прошёл по квартире в спальню. Восьмилетняя малышка Дженис сидела на полу, перед ней – плюшевый кролик. Локоны на плечах её некогда белого платья, как пряди кофе в молоке.
«Помогите».
Питер присел и провёл ладонью по дощатому полу. Собрал пальцы в щепотку и потёр друг о друга. Он мог и не смотреть – знал это ощущение наизусть, как будто кто-то приклеил к коже наждачную бумагу. «Должно быть, у неё в волосах пыль, – подумал он, – в кофе и молоке». Им обоим понадобится целая жизнь, чтобы вытравить её всю.
– Дженис, вставай.
Она посмотрела на него так, словно только что заметила. Их родители умерли от рака лёгких два года назад, когда Питеру было всего девятнадцать, и с тех пор он заботился о ней. Он слышал, что в столице есть такая штука, как «социальные службы»; здесь были лишь поля и люди, ухаживающие за анорексичными деревцами и дышавшие пылью.
– Пит, кролику грустно. Ты почитаешь нам книжку?
– Дженис, ты уже достаточно взрослая и можешь сама почитать книжку. Вставай. Сколько раз нужно говорить… Пол грязный.