— Я пока что по другую сторону колючей проволоки, — заметил Смирнов, уже привыкший к тому, что Павлов все время жалуется. Но опер делал то, что ему поручали, быстро и тщательно, никогда не халтурил, так что на него можно было положиться — а это дорогого стоит.
— Только это тебя и спасает! — проворчал Павлов. — Ладно, говори, что нужно. Я записываю.
— Узнай, в какую спортивную секцию ходят дети Самсоновых.
— А сам ты их спросить не можешь? Мне и так дел хватает.
— Хочу быть уверенным, что получил подлинную информацию.
— Думаешь, они тебе наврут, что ли?
— Мало ли.
— Господи, как же ты достал, Валера! Ладно, узнаю.
— Побыстрее.
— Дай мне пять минут. Может, десять.
Павлов перезвонил через четверть часа.
— Они ходят в три секции, — сообщил он. — Не считая театральной студии. Во-первых, легкая атлетика, во-вторых, рукопашный бой — кстати, они уже кандидаты в мастера спорта, — в-третьих, спортивный альпинизм. Кроме того, Максим занимается в радиотехническом кружке.
Смирнов осторожно перевел дыхание.
— Теперь слушай, что ты еще должен узнать, — проговорил он ровным голосом.
— Тоже срочно?
— Да, прямо сейчас.
— Жаль, что я не джинн! — вздохнул Павлов.
— Почему?
— Твои три желания уже давно закончились бы, и я был бы свободен.
— Хорош трепаться, это важно!
— Ладно, извини.
— Выясни, один приезжал Самсонов в НИИ в субботу утром или с детьми.
— Ладно. Дались тебе их дети.
— Работай.
— Только это и делаю.
Смирнов ждал двадцать минут. Впереди показался «Фаэтон». Катер нагонял его, подпрыгивая на волнах. Полицейский смотрел на теплоход, не в силах отвести взгляд: что там, на борту? Не пора ли позвонить Дымину и начать действовать решительно, даже если он ошибается? В конце концов, чем он рискует? Ну будет выглядеть дураком — подумаешь, велика беда.
Смирнов уже хотел набрать номер опера, но в это время зазвонил телефон — это был Павлов.
— Ну?! — почти крикнул Смирнов.
— Да, с детьми.
— Спасибо, — проговорил следователь, чувствуя, как сердце начинает колотиться в груди.
— Может, объяснишь?
— Потом обязательно.
— Ладно. Еще что-нибудь надо? Говори уж сразу.
— Запиши номер телефона. Проверь, чей он.
— Это легко. Давай.
Смирнов вытащил блокнот и продиктовал оперу телефон, который взял у Вырина.
— Уже забиваю в базу данных, — пробормотал Павлов. — Не вешай трубку. Та-ак… ага, вот. Блин, Валер! Знаешь, чей это номер?!
— Базарова?
— Да! Ты знал?
— Догадывался.
— Что это значит? Где ты взял этот номер?
— Потом все объясню, сейчас некогда.
— Ладно, как скажешь. Еще что-нибудь узнать надо?
— Пока нет. Если что, я позвоню.
Павлов фыркнул в трубку.
— Кто бы сомневался!
«Фаэтон» был совсем близко. Можно было различить матросов, мелькающих на палубах.
— Сколько еще плыть? — спросил Смирнов водителя катера.
Тот откинул капюшон желтого дождевика и обернулся. Оскалился.
— Минут пять, не больше!
— Отлично, — пробормотал Смирнов.
Пять минут ничего не решали, можно было подождать, пока его примут на борт. Когда катер подошел к правому борту, с теплохода уже спустили веревочную лестницу. Следователь ухватился за нее и принялся карабкаться вверх. Одновременно его подтягивали матросы. Не прошло и минуты, как Смирнов оказался на палубе. Он понимал, что ему нужен тайм-аут — небольшой перерыв, чтобы привести в порядок мысли и принять окончательное решение. Он чувствовал, что над ним витает ощущение опасности, но не мог понять, в чем оно заключается. Для этого нужно было полностью возвести башню-версию — так, чтобы ни один кирпичик не вываливался.
Итак.
Театр. «Гамлет». Цитата о флейте. Спортивные ботинки небольшого размера, которые лучше всего подходят для карабканья вверх — по склонам гор. И ведь Дымин уже упоминал о театральной студии и альпинизме — он тогда не придал этому значения. Плюс рукопашный бой. Сильные, ловкие дети, не боящиеся насилия. Умеющие забираться по стенам, имеющие возможность открыть окна в лаборатории, когда были там вместе с отцом, затем спустить оттуда бутыли со спиртом, взять ключи от «Волги» и гаража. Присматривавшие за сумкой Викуловой, пока она плясала с Кожиным. Сумкой, где лежали ключи. Откуда они взяли сведения о Големе? Наверняка в своей школе для особо одаренных детей или из книги Майринка, найденной дома у Самсоновых. И еще иллюстрация с Фаэтоном, вырванная из книги о мифах, — тема, которую они проходили в прошлом году. Это Смирнов знал со слов Нины, которая была всего на год младше близнецов. Скорее всего, они читали ту же книгу, что и она, только на год раньше.
Все складывалось в единую картину преступления — каждая деталь. Чувствующий свою вину перед детьми Базаров написал им письмо — покаялся в грехах. И дети узнали правду. О том, что их подменили, что пичкали препаратами, пытаясь подогнать под стандарты генетической программы. Военной программы. Они смотрели фильмы и мультики, читали комиксы. Они поняли, что их готовят на роль идеальных солдат, убийц. И они решили соответствовать этой роли, наказать своих создателей их же оружием. Так сказать, за что боролись, на то и напоролись. Вот откуда ассоциации с Големом, восставшим против своего творца! Умные дети, обозленные дети, дети, побеждающие Жеребина в стратегических играх. Они придумали план и сделали это быстро. Обида заставила их оставлять знаки — им хотелось, чтобы люди понимали, что их обидчики наказаны за дело.
Кто стал их жертвами? Те, кто стоял у истоков. Марухин, Кожин, Базаров, которого не спасло даже покаяние, Липин, лишивший их настоящих родителей. Кто был на очереди? Ответ пришел сразу: Самсоновы! Они заплатили акушеру и изображали родителей двойняшек. Стало ясно и то, почему профессор так боялся, что Жеребин узнает правду: контора четырнадцать лет оплачивала программу, которой на самом деле не существовало. Марухину со товарищи не удалось клонировать человека и вырастить его. Вместо этого они, не желая терять финансовую поддержку, подкупили Липина и выдали чужих детей за блестящий результат собственной работы. А затем многие годы подгоняли генофонд Максима и Ксюши под требования программы при помощи соответствующих препаратов. Бирюков, конечно, готовил эти лекарства в течение последних трех лет, но он не знал о махинациях своих коллег и действительно верил, что двойняшки — клоны. И считал материалы так называемых исследований (на деле — чистой фальсификации) бесценными.
Базаров в конце концов не выдержал груза вины. Он ушел в монастырь, а потом решил написать детям письмо и открыть правду. Он назвал им имена их настоящих родителей. Максиму и Ксюше понадобилось всего несколько дней, чтобы принять решение и составить план. Они повсюду таскались с Самсоновыми, но на них не обращали внимания. Узнав про поездку на теплоходе, они вынудили «папу» отвезти их в лабораторию — скорее всего, нарочно оставив там что-то в пятницу. Там они незаметно открыли окно. Потом взяли ключи от гаража и «Волги», альпинистское снаряжение и влезли в лабораторию. Спустив через окно две канистры и прихватив хлороформ, они отправились в карьер и запаслись глиной. А далее понеслось. Достать нож и проволоку не проблема — этого полно в любом строительном магазине. Трубу можно подобрать на улице. Максим сделал на лезвии зазубрины, чтобы причинять больше боли.
Пытка Марухина открыла им правду. Очевидно, Базаров не вдавался в подробности, не желая подставлять бывших коллег. Однако дети хотели знать все. Они резали Марухина и ломали ему кости, пока не выбили из него имена его сообщников. В его телефоне они нашли номер Базарова. Забив ему рот глиной и вложив в рот записку, они взялись за Липина. Закопав его труп в карьере, они засунули в одежду буклет Троицкого монастыря, чтобы указать место, где будет следующий мертвец, замыли спиртом следы и выбросили пустые бутыли в кусты. Затем надели на ноги бахилы (на «Фаэтон» Ксюша прихватила вместо них не вызывающие особых подозрений шапочки для душа), чтобы не наследить в машине. Вымыв по дороге шины, они поставили «Волгу» в гараж, а бахилы запихнули в кусты на некотором расстоянии. Затем наступила очередь Базарова, успевшего стать братом Федором.
Монаха вызвали по телефону. Наверное, двойняшки намекнули, кто ему звонит, раз он пошел на встречу. Его усыпили, убили и вложили в руку вырванную из книги иллюстрацию с Фаэтоном. Мобильник забрали на всякий случай. Конечно, телефонная компания определила номер, с которого ему звонили перед смертью, но дети, наверное, опасались, что он мог записать их разговор на встроенный диктофон. Хотя он, скорее всего, этого не делал. Либо, возможно, в записной книжке у него были телефоны сотрудников лаборатории, а близнецы не хотели, чтобы связь между Базаровым и НИИ установили так быстро. Это предположение казалось более правдоподобным.
На теплоходе у Максима и Ксюши случилась лишь одна заминка: сын капитана нашел их глину. Наверное, они видели, что он слепил двух человечков, и решили, что это они — мальчик и девочка. Близнецы подумали, что «юнга» видел их, когда они прятали глину. Это решило его судьбу. Ключ от каюты Кожина и Викуловой был похищен из сумочки, потом туда же и возвращен. Сергея Капотова повесили, а затем сбросили за борт, привязав к другому концу веревки чемодан Кожина. Глину, вероятно, куда-то перепрятали.
Затем наступила очередь специалиста заплатить за то, что он сделал, — за препараты, которые он составлял, чтобы изменить генофонд Максима и Ксюши, сделать их подходящими экземплярами для военной программы. Смирнов представил себе, что должны были чувствовать подростки, узнавшие, что из них долгие годы делали идеальные машины для убийства. Соответствовало это действительности или нет, они должны были воспринимать это именно так.
Кожина и Викулову усыпили — это было легко, ведь на детей никто не обращает внимания, если они крутятся поблизости. Затем у Викуловой забрали ключ от каюты, где беспробудным сном спал техник. Брат с сестрой надели на ноги и на голову шапочки для душа, перчатки (последний комплект) и принялись за Кожина. Ему забили горло глиной, вложили записку, затем избавились от улик: шапочки, перчатки, булавка, которой писали «тав», нож и остатки глины полетели в иллюминатор в мешке с вложенным туда грузом.