Появилась воронка нуль-пространства. Воющий ураган, который вовсе не является ураганом и не издает ни звука, потому что космос всегда молчит.
И вот к этой воронке и устремился корабль. Сначала он казался движущейся звездой, затем в единую долю секунды, практически неуловимую для человеческого глаза, начал принимать знакомые очертания и форму. Он походил на серебристую пулю, прочертившую черный мрак, пулю, которую послали прямо в вихревую воронку.
Они все здорово рассчитали. Корабль пронесся точно через центр кольца, и его окутали кружащие в водовороте цвета. Я начал быстро нажимать на рычаги и кнопки. Воронка исчезла так же неожиданно, как возникла. Естественно, и корабль вместе с ней. И снова я остался наедине со звездами.
Я прикоснулся к другой кнопке, чтобы возвратиться в безликую белую комнату, и принялся расстегивать ремни. Возможно, в последний раз.
По какой-то неведомой мне причине я надеялся, что это не так. Пора себе признаться: я буду скучать по кораблям и мгновениям вроде того, что пережил сегодня. Надеюсь, мне доведется еще несколько раз испытать удивительное ощущение, когда генераторы нуль-пространства оживают под руками, а сам я плаваю среди звезд и наблюдаю за тем, как бурлит и беснуется вихревая воронка. Ну хотя бы один раз — прежде чем я отсюда улечу.
23 июня. Тот корабль заставил меня задуматься — даже больше, чем прежде.
Забавно, я провел сквозь нуль-прострапственную воронку огромное количество кораблей, но мне ни разу не пришло в голову представить себя пассажиром одного из них. По другую сторону нуль-пространства находится совершенно новый мир — Второй Шанс. Это богатая зеленая планета, расположенная так далеко, что астрономы не уверены, в нашей ли она галактике. В этом и состоит удивительная особенность дыр — ты не узнаешь, куда они ведут, пока сам не отправишься в путь.
В детстве я много читал про путешествия к звездам. Большинство людей считали, что это невозможно. Но те, что верили, всегда говорили, что первой системой, которую мы исследуем и колонизируем, будет альфа Центавра, так как она расположена ближе всего к Земле. Но получилось так, что наши колонии находятся на орбитах солнц, которых мы даже не в состоянии увидеть. Вряд ли мы когда-нибудь доберемся до альфы Центавра…
Почему-то я никогда не думал о колониях применительно к себе. И сейчас не могу. Земля — это то место, где я потерпел поражение. И именно там я должен одержать победу. А колонии станут всего лишь очередным убежищем, бегством от реальности.
Как, например, Цербер.
26 июня. Еще один корабль. Выходит, предыдущий не был последним. А как насчет этого?
29 июня. Почему человек добровольно соглашается на подобную работу? Почему бежит на звездное кольцо, расположенное в шести миллионах миль от Плутона, чтобы стеречь дыру в пространстве? Почему выбрасывает четыре года своей жизни, оставаясь в одиночестве, в полном мраке?
Почему?
В самом начале я часто задавал себе эти вопросы и тогда не смог найти на них ответов. Думаю, сейчас могу. Тогда я страшно жалел, что поддался порыву и оказался здесь. Теперь мне понятно, что мной двигало.
И, по правде говоря, никакой это был не порыв. Я сбежал на Цербер. Сбежал, чтобы спастись от одиночества.
Звучит не слишком логично? Вы ошибаетесь. Я отлично знаю, что такое одиночество. Оно шагает рядом со мной всю жизнь, столько, сколько я себя помню.
Существует два вида одиночества. Большинство людей не замечают разницы, но только не я — потому что попробовал оба вида.
Люди пишут и говорят про одиночество тех, кто улетает на звездные кольца. Маяки в космическом пространстве и все такое. И они правы.
Здесь, на Цербере, мне порой кажется, будто я — единственное живое существо во Вселенной. А Земля явилась мне в горячечном бреду, люди, которых я знал, — плод моего воображения.
Порой возникают моменты, когда мне так хочется с кем-нибудь поговорить, что я вою от бессилия и колочу кулаками в стены.
Иногда скука набрасывается на меня и грозит свести с ума.
Но бывают и другие времена. Когда прилетают корабли. Когда я выхожу наружу, чтобы починить что-нибудь. Или когда просто сижу в кресле и представляю, как плаваю среди звезд, наблюдая за ними.
Я одинок? Да. Но это торжественное, наполненное печальными размышлениями, трагическое одиночество, которое человек так яростно ненавидит — и так сильно любит, что хочет испытать его снова.
Но есть и другой вид одиночества.
Для него не нужен Цербер, потому что его можно отыскать в любом месте на Земле. Я находил — всюду, куда бы ни пошел, во всем, что бы ни делал. Это одиночество людей, угодивших в собственную ловушку. Одиночество людей, которые так часто произносили неверные слова, что теперь им не хватает смелости что-либо сказать вообще.
Одиночество, рожденное не огромными расстояниями, а страхом.
Одиночество людей, которые остаются наедине с самими собой в прекрасно меблированных квартирах, в многолюдных городах, потому что им некуда пойти и не с кем поговорить. Одиночество людей, которые идут в бар, чтобы познакомиться там с кем-нибудь, и вдруг обнаруживают, что не знают, как начать разговор, и им не хватит мужества сделать это, даже если бы они знали как.
В таком одиночестве нет ничего величественного, ни поэзии, ни смысла. Это печальное, жалкое, мерзкое одиночество, и от него просто разит жалостью к самому себе.
Да, иногда одиночество среди звезд причиняет боль.
Но гораздо тяжелее чувствовать себя одиноким в веселящейся компании, поверьте мне.
30 июня. Прочитал вчерашнюю запись. Разговоры про жалость к себе…
1 июля. Прочитал вчерашнюю запись. Даже после четырех лет, проведенных здесь в полном одиночестве, я пытаюсь сражаться с самим собой всякий раз, когда стараюсь быть честным. Плохо. Если я хочу, чтобы теперь все изменилось, мне необходимо понимать себя.
В таком случае почему я пытаюсь высмеивать себя, когда прекрасно понимаю, что одинок и уязвим? Почему я не признаюсь в том, что боюсь жизни? Ведь никто никогда не прочитает моих записей. Я разговариваю о себе с самим собой. Почему же многое не решаюсь сказать?
4 июля. Сегодня не было никаких кораблей. Скверно. Ни один земной фейерверк не сравнится с великолепием красок, танцующих в вихревой воронке, а мне так хочется устроить себе праздник.
Но почему я придерживаюсь земного календаря здесь, где годы превращаются в века, а времена года — всего лишь смутное воспоминание о чем-то далеком? Июль ничем не отличается от декабря — так какая во всем этом польза?
10 июля. Ночью мне приснилась Карен. И теперь я никак не могу прогнать воспоминания о ней, хотя мне казалось, я давно похоронил их. Да и в любом случае это все были мои фантазии. Может быть, даже она меня любила. Нет, конечно, я ей нравился, но не больше чем дюжина других парней. Я не стал для нее особенным, и она так и не узнала, насколько была мне дорога.
И не узнала, как отчаянно мне хотелось быть для нее единственным и самым главным, ну хоть для кого-нибудь. Вот почему я выбрал ее. Но я не должен был испытывать такую боль, потому что не имел на нее никаких прав.
Мне казалось, что я имею. И я страдал. Впрочем, мне некого винить, кроме самого себя. Она тут совершенно ни при чем.
Карен никогда и никому сознательно не причинила вреда. Просто она не понимала моей слабости.
Даже здесь, в самом начале этого четырехлетнего срока, я продолжал видеть ее во сне. Мне снилось, что она изменила свое решение. Что она будет меня ждать…
Но это были мечты. А потом мне удалось договориться с самим собой. Теперь я знаю — она меня не ждет. Я ей не нужен и никогда не был нужен. Всего лишь друг.
Вот почему я не люблю видеть ее во сне. Это плохо. Когда я вернусь, то не должен интересоваться, что произошло с Карен за время моего отсутствия. Я обязан начать все сначала.
Мне придется найти кого-нибудь, кому я буду действительно нужен. Но ничего не получится, если я стану постоянно возвращаться в прошлое.
18 июля. Прошел месяц с тех пор, как мой сменщик покинул Землю. «Харон» наверняка уже находится в поясе астероидов. Осталось два месяца.
23 июля. Кошмары. Боже помоги мне!
Мне снова снится Земля. И Карен. И я ничего не могу с этим поделать. Каждую ночь одно и то же.
Забавно, что я называю Карен кошмаром, ведь раньше она была сном, прекрасным сном: длинные мягкие волосы, звонкий смех, сияющая улыбка. И в этих снах Карен нуждалась во мне, желала и любила меня.
Кошмары преподносят мне горькую правду. Они всегда одинаковы: я вижу наш последний вечер.
Он был прекрасным, как и все вечера. Мы ужинали в моем любимом ресторане, а потом отправились на шоу. Мы беззаботно болтали о самых разных вещах и много смеялись.
Только позже, уже у нее дома, когда я попытался сказать ей, как много она для меня значит, я помню, что почувствовал себя глупым и бездарным, когда пытался сформулировать свои мысли, помню, как спотыкался о собственные слова. Все пошло не так.
Я помню, как она тогда на меня посмотрела. С выражением страннее некуда. А потом она попыталась лишить меня надежды и иллюзий. Мягко. Она всегда была очень мягкой и доброй. А я смотрел в ее глаза и слушал голос. Но я не увидел любви, только… только жалость, наверное.
Жалость к косноязычному придурку, мимо которого проходит жизнь, а он даже не может ее ухватить. И не потому, что не хочет. Он боится и не знает, как это сделать. Она любила его по-своему, эта девушка любила всех. Она пыталась ему помочь, подарить хотя бы немного своей уверенности, немного смелости и отваги, с которой относилась к жизни. И до определенной степени ей это удалось.
Однако придурок мечтал о том дне, когда больше не будет одинок. И не понял, что Карен просто попыталась ему помочь, он решил, что она — его мечта, претворившаяся в жизнь. Естественно, придурок с самого начала подозревал, как обстоят дела в действительности, но лгал самому себе. А когда больше не смог себя обманывать, то испытал боль. Он не был из той породы людей, у которых раны быстро заживают. Ему не хватило смелости попытаться начать все снова с кем-нибудь другим. И он сбежал.