Найл наклонился над ним, прикрыл одной рукой шишечку с отверстием и аккуратно задул огонек. Сквозь тыльный проем окна сочился тусклый свет. Посмотрев вверх через заграждение, Найл различил первые лучи солнца, падающие на восточные крыши. В груди тревожно екнуло; светильникто, оказывается, всю ночь было видно с улицы.
Минут пять Найл стоял, пристально вглядываясь в блеклое рассветное небо. Не заметив ничего подозрительного, возвратился назад в комнату. Не спал один только Доггинз. Он без вопросов принял бластер и сунул обратно себе в карман.
– Скоро уже совсем рассветет, – заметил Найл.
– И слава богу. – Доггинз, потянувшись, зевнул и хлопнул в ладоши: – Хорош спать, ребята, подъем! Повезет – к завтраку будем уже дома. – Подошел к ближайшему окну, глянул за штору. – Выходим через десять минут.
Люди, помаргивая со сна, позевывая, стали приходить в себя, но, едва вспомнив, где находятся, мгновенно вздрагивали и настораживались.
Милон вышел на кухню, и секунду спустя послышался его встревоженный голос:
– Киприан исчез!
– Уже знаем, – раздраженно откликнулся Доггинз. – Насчет этого разберемся потом. Готовимся выходить.
Тревожный крик Милона сделал свое дело, в комнате нависла угрюмая, гнетущая тишина. Люди, вставая, протирали глаза. Желания вылезать в тревожный предрассветный сумрак не было ни у кого.
– Сейчас тронемся, – заговорил Доггинз, – Но прежде чем это сделаем, хочу кое-что сказать, причем чтобы вы отнеслись к этому так, словно речь идет о вашей жизни и смерти. Так вот, – он поднял жнец. – Это оружие шутя сладит с любым пауком. Держа его в руках, можно смело выходить навстречу каким угодно полчищам. Но помните: и для людей оно опасно не менее, чем для пауков. Одно неверное движение, и стоящий перед тобой человек готов – или, еще хуже, потерял ногу или что-нибудь еще. Поэтому, если на нас нападут, не паниковать. Держать себя в руках и не давить на спуск, прежде чем прицелитесь. Никакого риска.
И вот еще что. Кто-то, вероятно, боится, что паук парализует волю прежде, чем удастся нажать на спуск. На этот счет я хочу сказать вам кое-что, о чем прежде не заговаривал. Я давно уже понял, что сила воли у пауков не такая уж необоримая, как мы себе представляем. В сущности, это ошибка – называть ее силой воли. Это, скорее, сила резкого окрика. – Люди Доггинза явно пребывали в сомнении и растерянности. – Почему вы, скажем, подчиняетесь мне, когда я отдаю приказ? Ведь я вам руки не выкручиваю. Вы подчиняетесь, потому что сжились с мыслью, что приказы отдаю я. Допустим, сейчас кто-нибудь встал бы у вас за спиной и рявкнул в самое ухо:
«Встать, руки за голову!» Вы бы и тут подчинились, но не из-за силы воли, а потому что привыкли выполнять приказы. А теперь скажу, какие у меня на этот счет мысли. Я думаю, парализуя волю, паук на деле испускает луч навязчивого предложения, который действует на подсознание. Это, можно сказать, своего рода гипноз – если вам известно такое слово. Но влиянию гипноза можно сопротивляться. А с такой вот штуковиной в руках, черт побери, у вас на то самый отменный козырь.
Поэтому когда в следующий раз паук попытается парализовать вашу волю, не давайтесь. Деритесь. Внушите себе, что бояться нечего.
Ладно, достаточно. Когда откроем дверь, я пойду первым, а там уж выходим по одному. Найл, пойдешь замыкающим. Оружие поставить на единицу, но без моей команды не стрелять. Криспин, отодвигай кресло. А ты, Милон, открывай дверь.
– Стой… – проговорил Найл.
Разум его все еще улавливал биение энергетического пульса, поэтому он почуял, что сейчас произойдет, еще прежде, чем брюнет сделал шаг к креслу. Это напоминало едва уловимое дыхание ветра, предвестье урагана. Найл инстинктивно сжал волю, готовясь принять удар, поэтому, когда спустя мгновение мышцы стылым металлом сковал паралич, разум уже собрался словно в кулак.
В это отчаянное мгновение в мозгу успело мелькнуть, что Доггинз прав: действительно напоминает приказ, резкий окриком раздающийся в недрах сознания.
И хотя мышцы свело, как от броска в ледяную воду, воля осталась неуязвимой. Найлу стоило немалых усилий сдвинуть предохранитель жнеца – враз онемевшие пальцы шевелились вяло, как во сне, – но тем не менее, это удалось.
В дверь толкнули с такой силой, что тяжеленное кресло, почти что вплотную припертое к ее ручке, юзом отъехало в сторону. Найл спокойно дожидался, зацепив пальцем спусковой крючок. Мельком глянул вбок на Доггинза. Лицо у него перекосилось и дрожало от мучительного напряжения, губы топорщились над стиснутыми зубами. Он походил на атлета, пытающегося поднять огромный вес. Вот рука у него дернулась, и из дула вырвался голубой сполох, прорезав спинку кресла и дверь. Спустя секунду в расширившийся проем пальнул и Найл.
Нагнетаемая тяжесть мгновенно исчезла, освобождая от невидимых пут. Найл, едва не потеряв равновесие, кинулся вперед и пихнул кресло обратно к двери. Это он проделал свободно, не встретив сопротивления.
Остальные шатались как пьяные, кое-кто свалился на пол. Доггинз повернулся к своим с широкой улыбкой:
– Порядок, парни! Один-ноль в нашу с вами пользу!
Голос, правда, был напряжен, прерывался. Лицо у него неожиданно посерело, он, качнувшись, попятился и тяжело сел.
– С тобой все в порядке? – встревоженно спросил Найл.
– Все просто прекрасно, – вымолвил Доггинз. кивнув. – Дай мне минут пять, и будем готовы к отходу.
– Ты собираешься наружу? – изумился Найл.
– А то как же! Нам что, весь день здесь торчать?
Доггинз закрыл глаза и запрокинул голову.
Крючковатый нос придавал заострившемуся лицу мертвенное выражение.
В течение пяти минут никто не обмолвился ни словом.
Все, держа оружие наготове, смотрели на дверь, и Найла поразило: решительно никто не выглядел напряженным или испуганным.
В положении, когда людям грозит смертельная опасность, не было места сомнениям или колебаниям.
Все тревожно вскинулись: послышался короткий скрип.
Следом донесся звук шагов, кто-то спускался по лестнице. В дверь постучали, и послышался голос:
– Смею ли войти?
– Это Каззак, – узнал Найл.
– Ты один? – спросил Доггинз.
– Да.
Доггинз сделал знак Уллику, и тот, сдвинув кресло, приотворил дверь. Снаружи стоял уже день. Каззак, входя в комнату, с улыбкой поклонился.
– Я – Каззак, управитель. – Он наделил Найла приветливоироничной усмешкой. – Я догадывался, что застану тебя здесь. – Доггинз встал на ноги.
– А это, очевидно, господин Доггинз? Можно ли присесть?
Кто-то поспешил подтащить кресло. Было заметно, что величавость Каззака, а также явное отсутствие страха немедленно произвели впечатление на молодых людей. Управитель опустился в кресло аккуратно, с достоинством. Доггинз тоже сел.
– Я выступаю как посланник пауков, – отрекомендовался Каззак. – Сюда я пришел, чтобы передать вам их предложение. Они просили сказать, что вы совершенно свободны и можете идти.
Его слова вызвали замешательство. Доггинз, не веря ушам, спросил:
– Ты хочешь сказать, мы можем отправляться домой?
– Именно. Только с одним условием. Вы должны сдать все свое оружие.
Доггинз размашисто мотнул головой.
– Ни за что.
Каззак, казалось, был слегка удивлен.
– Позвольте спросить, почему?
– Потому что я им не доверяю, – отозвался Доггинз. – Нам никогда не удастся выбраться из этого места живыми.
Каззак покачал головой.
– Вы ошибаетесь. – Он сказал это с глубокой убежденностью; Найл понял, что искренне. – Если вы сдадите оружие, пауки пойдут на компромисс с жуками-бомбардирами. А потом это уже будет для них делом чести. Безопасность вам будет гарантирована. У них нет желания начинать войну.
Найл:
– Если мы сдадим оружие, им не потребуется ее начинать. Нас просто уничтожат в любую минуту, вот и все.
Каззак кивнул.
– Логично. Но я абсолютно уверен, что они выполнят свое обещание.
– Откуда у вас такая уверенность? – осведомился Доггинз.
– Потому что я убежден: пауки хотят мира.
– Боюсь, наш ответ будет отрицательным. Ясно было, что Каззака это не удивило.
Некоторое время он напряженно думал, хмуро уставясь в пол.
– Получается, вы собираетесь уничтожить пауков?
– Нет. Мы хотим мира.
– Они предложили вам мир.
– Но на их условиях. Они могут передумать, если мы сдадимся.
– Я полагаю, вы заблуждаетесь. – Найл видел, что он все так же искренен. – Тем не менее, позвольте мне предложить еще и такой вариант. Допустим, мы приходим к соглашению уничтожить это оружие, чтобы им не завладела ни одна из сторон. Вы пошли бы на это?
Доггинз долгое время взвешивал, затем он (Найл так и знал) покачал головой:
– Нет.
– Осмелюсь спросить, почему?
– Потому что, пока оно у вас в руках, мы можем чего-то требовать. За него поплатились жизнью трое наших людей. Разве это можно сбрасывать со счетов?
– Оно стоило жизни и семерым паукам (вот это осведомленность!). Почему бы не считать, что вы квиты?
Доггинз ровным, терпеливым голосом отвечал:
– По очень простой причине. До этого момента ты был раб и я раб. А вот теперь нас рабами уже не назовешь.
– Я не чувствую себя рабом. – По тому, как Каззак согнал складки со лба, можно было судить, что такое замечание уязвило его.
Доггинз упрямо покачал головой.
– И все же ты раб, точно так же, как я – раб жуков.
У Каззака побагровела шея.
– Неужто пауки чем-то хуже жуков?
– Намного, – вмешался Найл. – Когда я только еще прибыл в паучий город, я разговаривал с твоим племянником Массигом. Он абсолютно убежден, что пауков ему бояться нечего. Думает, что следующие двадцать лет будет им преданно служить, и те в награду отправят его отдыхать в великий счастливый край. Даже рабы полагают, что им вовсе ничего не грозит. Я, когда только попал в квартал рабов, видел, как один ребенок из озорства бросил какую-то штуковину в тенета. Ну, все, думаю, сейчас ему конец. А паук вместо этого давай с ним баловаться. Все вокруг радуются, думают, чт