Отец покачал головой. Ну и правильно. С чего тут было устать? Не этому старику за пять минут схватки вымотать отца, Клинка ледяной стужи.
Глашатай кивнул, двинулся прочь, к ложе владетеля Хонесто, стоя перед которой он и выкрикивал до этого свои слова.
Горн прогудел снова, а следом глашатай гулко объявил:
— Вторые поединщики! Атий, Диа Малого дома Вораз и Нумеро, Диа Малого дома Денудо.
Объявил, да вот только из тех ворот, никто не вышел. Прошла минута, две, на трибунах поднялся лёгкий гул, все принялись обсуждать причины задержки. И я всё же не удержался, повернул голову к соседним местам. Старуха сидела, поджав губы, мать Идао что-то шептала ей на ухо. Утешает? Думают, что раны старика так сильны? Да нет, не может быть. Что я, ран не видел? Кровь вытекала медленно, тёмная. Это не то, с чем не сможет справиться идар, какой бы он старый ни был.
А вот Идао ответил на мой взгляд, повернулся ко мне. Наши глаза на миг встретились, он ухмыльнулся и тут же снова отвернулся.
И что это значит? Что он не боится? Что он ждёт нашей схватки?
Слишком много вопросов, на которые мне даже не нужно знать ответа.
Шум трибун резко усилился и я тоже повернул голову к полю. Из левых от нас ворот, ворот Дома Вораз, наконец вышел толстяк.
Хотя мне уже не десять и не двенадцать, я стал гораздо выше ростом, да и просто вырос и по-другому оцениваю людей. Не такой уж он и толстяк, как мне казалось в детстве. Да, одеяние идара забавно обтягивает круглый живот и толстые руки. Но шагает он легко, упруго. Атия, владетеля Дома Вораз, ничуть не тяготит его вес.
В десяти шагах от отца Атий остановился, повернувшись к ложе владетеля Хонесто, поднял перед собой меч, зажал его рукоять между ладоней, используя самую вежливую форму приветствия:
— Я прошу прощения у владетеля Ирмая, но, ваша светлость, я не мог оставить отца, пока не оглядел его раны и не проследил, как на них наложили повязки.
Владетель Ирмай встал, повёл рукой:
— Я понимаю вас, владетель Атий. Эта заминка никак не может сказаться на судебном поединке. Хранители видят всё.
— Благодарю, ваша светлость.
Глашатай обернулся, убеждаясь, что владетель Ирмай опустился на кресло и больше не будет ничего говорить, и только после этого объявил:
— Пусть судебный поединок начнётся. Раз. Два. Три. Бейтесь!
Точно такое же начало. Точно так же голубые росчерки мечей сплетались в умения, точно так же ледяные осколки и иглы сталкивались друг с другом, уничтожали друг друга, осыпаясь на землю белесой пылью и не оставляя после себя и следа.
Всё точно так же. За одним исключением. Теперь и я видел — что что-то не так.
Кто сказал, что отец стал бы жалеть толстяка Атия? Десятки раз я слышал от отца о жадности соседа, о его глупости. Десятки раз отец ругался, разбираясь с беглыми крестьянами толстяка, которых голод вынудил искать лучшей жизни.
В конце концов, теперь я отлично понимаю, что тот солдат дезертир, который ранил меня и едва не убил, не появился сам по себе, как не сам по себе слуга сообщил мне о разбойниках, про которых никто и ничего не знал в замке.
Да только за одну попытку напасть на наш замок, после которой не прошло ещё и полугода, отец бы наказал толстяка так, что тот бы отлёживался с ранами много месяцев.
Так где же Ветер ледяной стужи? Где Ненависть льда, пятое умение, которое покоряется только тем, кто заслужил право на звание Клинка?
Почему я вижу, как отец раз за разом сплетает их движения, но ничего не происходит?
Прошло уже пять минут поединка, отец уже должен был трижды победить толстяка Атия. Не ему, всего лишь Великому паладину, сражаться с Клинком ледяной стужи.
На моих глазах отец сделал шаг назад, заставив охнуть матушку, а Идао залиться счастливым смехом.
Я стиснул навершие меча, а спустя миг внизу впервые проявился Ветер ледяной стужи. Вот только он ударил в отца.
Он отбил первые десять ледяных клинков, окружил себя Покровом ледяных игл. Но этого было мало.
Десять ударов сердца и первый из ледяных клинков ранил его в плечо.
Через несколько мгновений таких ран у отца было уже шесть.
Глашатай обернулся к трибуне владетеля Хонесто, кивнул, получив приказ, и заорал:
— Опустить мечи! Вторая победа за Домом Вораз! Хранители видят всё!
Матушка прошептала:
— Как это возможно?
У меня тоже был такой вопрос и только один ответ. Жаль, мне не с кем посоветоваться. Тени ничего толком не знают о прахе своего господина, как и вообще об исарах. Они появились только после гибели Ребела и исчезновения теней. Но почему молчит отец? Он лучше других должен понимать, почему срывались его умения, он лучше других должен знать, почему он проиграл.
Я стиснул зубы, не давая вырваться из себя словам, заставил себя ещё раз всё обдумать. И всё равно не нашёл причины, по которой я должен молчать. Может, я, конечно, сделаю только хуже, но...
Спохватившись, склонился к матушке:
— Прах Безымянного. Яд против слабых идаров, который наносят на клинки реольцы. Как его ещё используют, если не на клинках?
Она растерянно пожала плечами:
— Н-не знаю.
В себя меня привела боль в зубах. Кажется, я стиснул их так крепко, что они захрустели. Отец, почему ты молчишь? Ты ведь не можешь не знать об этом исаре, который ослабляет сильных идаров.
Почему ты не говоришь, что Вораз использовали его против тебя? Неужели это невозможно доказать? Или он наносится только на сталь и должен попасть в кровь?
Почему ты молчишь отец?
Позади, от лестницы, что вела на трибуны, раздался голос:
— Достопочтенные Лиал и Идао, ваша очередь пройти на поединок. Позвольте проводить вас.
Я всё ещё смотрел на поле. На отца, который не принял помощи и хромая, уходил к своим воротам. На толстяка Атия, что с улыбкой глядел ему вслед. На глашатая, на ложу владетеля Первого дома севера. Ладно, отец. Я не настолько опытен в этих делах, мне остаётся лишь довериться тебе. А тебе остаётся лишь довериться мне.
Отвернувшись от поля, я столкнулся взглядом с Идао. Он тут же жестом предложил мне идти первым:
— Приятель, тебя первым позвали, ты первым и иди. Не буду вырывать у тебя эту честь.
Я заставил себя говорить спокойно:
— Как скажешь, Идао.
Шагая по узкой галерее под трибунами, слыша, как удаляются за спиной шаги моего будущего противника, я старательно прислушивался к себе, не мелькнёт ли чувство слабости, не немеют ли руки, не стискивает ли что-либо сердце?
И ничего не находил. Как не мог понять, как и когда бы нас могли отравить. Мы с утра нич...
Я даже сбился с шага. Это мы с матушкой с утра ничего не ели. Но отец ведь уходил вести с кем-то переговоры о покровительстве. С кем? И что там произошло? Что он ел и пил? Кто сидел напротив него? Не поэтому ли молчит отец, что заговорить о прахе Безымянного означает обвинить этого человека, и наше положение станет только хуже?
Кто знает? Всё может быть. Но уж меня за тот стол не сажали. Наша семья хотела получить три победы из трёх, раз и навсегда решив этот вопрос между нашими Домами, но хватит и двух.
Суок, владетель Малого дома Лаиос, молча встал со своего места, кивнул отцу и вместе с ним двинулся к боковому ограждению своих трибун, не обращая внимания на вопросы жены и дочерей. Возле ограждения он оказался не один, трое из тех владетелей, мимо которых он прошёл, так же молча присоединились к нему.
Да и с той стороны ограждения стояло двое.
Суок облокотился на камень, хмуро спросил у тех, кто был с другой стороны:
— Патио, это чего мы только что видели?
Тот так же хмуро пожал плечами:
— Не знаю точно, дружище.
Один из тех, что стоял рядом с Суоком, темноволосый и мрачный Узир, в чьих жилах текло много крови Эскары и Фирма, не выдержал:
— Как будто тут много вариантов. Либо Нумеро решил, что с него хватит всего этого и проще будет уйти в Осколки...
Дружный хор голосов оборвал его:
— Не верю!
Узир огладил короткую бороду и кивнул:
— Я тоже не верю, особенно теперь, когда он всё-таки разыскал свой рудник слёз. Но сказать должен был. Остаётся только две вещи — либо Нумеро заставили выйти ослабевшим, либо... — темноволосый Узир понизил голос. — Либо наш великий владетель Первого дома приказал ему поддаться.
Суок неуверенно произнёс:
— Так это... Не верю я, что он бы выполнил приказ поддаться, тем более на таком суде...
Суок замолчал, видя как помрачнели остальные. Переспросил:
— Чего?
Его отец буркнул:
— У каждого из нас есть то, на что Ирмай может надавить, сын, а уж у Нумеро теперь есть то, ради чего Ирмай может отбросить честь полностью.
Темноволосый Узир мрачно добавил:
— А ещё Нумеро не было в зале. Ирмай, конечно, шипел, но кто знает, не его ли люди перевстрели Нумеро и...
Он многозначительно замолчал, обвёл взглядом остальных.
Патио стукнул кулаком по камню трибуны:
— Его жадность не знает границ. Все помнят, как в этом году для Парро тяжело прошли Игры? — увидев кивки собеседников, он продолжил. — Тогда я добавлю, что не верю, будто жребий мог из раза в раз так неудачно выпадать.
— Намекаешь, что Ирмай подправил жребий?
— Намекаю? Прямо говорю вам об этом — не было ни одной схватки, где Парро бы выпали бои с теми, кто не состоит в нашем союзе. Да и у Нумеро их было многовато. Ирмай нашими же руками делает нас слабей, он спит и мечтает ополовинить Малые дома и наградить их землями верных ему.
Патио зло рассмеялся:
— Кто из них был вернее ему, чем Нумеро? И что он получил в итоге?
Узир опустил узкую, с четырьмя пальцами, ладонь на меч:
— Но почему же молчит сам Нумеро?
Патио покачал головой:
— Он не молчит. Подходил ко мне утром.
Суок удивлённо хмыкнул:
— И ко мне. Вспоминал прошлое за вином, странно шутил.
Патио кивнул:
— Он хотел узнать, насколько союз Малых домов верен договору.