Это шанс. Шанс продолжить бороться.
Этот лёд, этот холод — ненастоящие. Это древний камень, созданный тремя Предками, забирает из тебя жар души.
Да, он силён, да, он создан Предками, мощь которых невообразима. И что с того? Один из них уже мёртв тысячу лет, остальные двое ушли тысячу лет назад. После смерти Ребела даже равновесие крови всех идаров оказалось нарушено, хотя в нас его ихора было в лучшем случае одна двенадцатая часть.
И то все идары тогда утратили целостность пути. Камень, в котором силы Ребела когда-то была целая треть, просто не мог сохранить всей своей силы.
На миг мелькнуло воспоминание о тайной пещере, мнимой стене, на которую смерть Ребела никак не повлияла, но я тут же загнал эти воспоминания куда подальше.
Я не сдохну. Не тогда, когда на кону не только моя жизнь, но и жизнь моей семьи.
Предок Амания уже дважды помогала мне, теперь пора выкручиваться самому.
Почему я могу сдохнуть? Потому что лишусь полностью жара души и холод камня достигнет сердца и остановит его.
Значит, нужно бороться за последние крохи. Хватит камню высасывать его из меня, довольно. Не могу сгустить ихор, значит, нужно бороться другим способом.
Я и правда вцепился в последние остатки жара души, сделал ровно наоборот, чем при сгущении ихора — стянул их в самый плотный и маленький шарик, который только смог.
Если верить ощущениям, вышло что-то больше похожее на крохотную слезу Амании размером или крупное семечко яблони.
Я поместил его в центр сердца и теперь словно пытался отогревать этим шариком поток крови, который проходил через него.
А лёд всё продолжал и продолжал наступать на меня.
И чем ближе он был к жару души, тем сложней мне было бороться за его остатки.
То и дело крохотные клочки жара души, похожие на искорки, отрывались от моего семечка и бесследно исчезали в подступающем холоде, всё уменьшая и уменьшая мои последние крохи жара души.
Трудно ощутить бег времени, замерзая и не имея возможности даже шевельнуться.
Но глаза, которые я так и не мог закрыть, глаза, словно покрытые слоем льда, всё равно видели и подсказывали мне, что капли крови на полу передо мной только начали подсыхать и темнеть, а значит, прошёл всего-то час. Ещё даже не погасили свет в моей каморке.
Надеяться на то, что остатков жара души хватит до утра?
Глупо.
И что с того? Что с того, чтоб всех этих учителей Академии к себе Ребел забрал!
Ещё Итий из Дома Матон рассказывал мне в благодарность за вино, что ихор и жар души очень сложно отделить друг от друга, что они не могут существовать друг без друга.
Ирал рассказал мне, как нужно сгущать ихор в крови. Вливать в него жар души, чтобы ихор становился гуще.
Раз можно сгущать, значит, можно и разжижать.
Ихор в крови я уже сумел увидеть. Осталось только забрать из него жар души.
Я напрягся, снова обратился к сердцу и потоку крови в нём, попытался снова увидеть капли ихора.
На миг испугался, когда не увидел их.
Неужели камень вытягивает их вместе с жаром души?
Нет. Бред. Иначе не было бы никакого смысла помещать сюда птенцов. Мы бы становились только слабей от подобного.
Старайся лучше Лиал, старайся!
Ещё одно усилие и я, наконец, увидел их, капли ихора.
Снова разные. Остывшие внутри и покрытые пеплом снаружи.
Хвататься бы за любой, пытаясь сделать то, чему меня не учили, но я замер, решая, какой ихор правильней разжижить.
Раз я вырвал тем, который словно покрыт пеплом, то буду считать, что это тот ихор, что слабей. Ихор, полученный из крови королевского рода Умбрадо.
Я впился взглядом в одну из таких капель, буквально зацепился за неё, неотрывно следуя за ней по току крови, и пытаясь то разрушить, то просто вытянуть из неё жар души.
Спустя половину часа я уже начал сыпать проклятьями. Эта капля и не думала отдавать то, что держала в себе. Да плевать мне, что чем меньше ихора в крови, тем слабей идар и тем меньше у него даров. Уж мне-то, сейчас, на краю смерти переживать бы об этих дарах.
Отдай жар души, проклятый ихор, мертвецу нет толка от тебя!
Но что толку проклинать и ругать бездушную вещь? С тем же успехом я мог молить облицовочный камень своей камеры, чтобы он пощадил меня, носителя крови Оскуридо и ихора Ребела, чтобы он не вытягивал из меня жар души.
Послушал бы он меня?
То-то и оно.
Сердце уже билось еле-еле, с трудом толкая густую и холодную кровь.
В отчаянье я вцепился в другую каплю ихора, ту, что была холодной внутри.
Разрушайся! Отдай жар души!
Тщетно.
Если бы я мог сейчас управлять своим телом, то скрежет моих зубов услышали бы даже на первом этаже башне.
Не дождётесь.
Я не могу просто вот так сдохнуть тут. Я нужен живой своей семье, я хочу снова увидеть матушку и отца. Я обещал Предку Амании найти её и убить. Да даже эти проклятые тени, которые столько попили моего жара души и те, трясутся от страха, что я умру и они снова канут в небытие.
И что, сейчас всё закончится? Как бы не так. Я могу сдохнуть в сражении, повстречав сильного врага, но умереть только потому, что меня запихнули в камеру, которую выстроили придурки в Академии?
Не хочу так глупо.
Вновь вцепился в подёрнутую пеплом каплю ихора.
Если бы у меня здесь, в воображении были пальцы, то я бы сейчас вбил их в тонкие трещины капли, в чёрную сетку пепла и изо всех сил потянул в стороны.
Раскалывайся!
И трещина дрогнула, поползла по остывшей поверхности ихора, змеясь и ширясь, выпуская из сердцевины ихора поток жара души.
Сердце тут же застучало бодрей, я даже сумел вдохнуть едва ли не полной грудью.
И в этот миг в камере погас свет.
Полночь.
Теперь я знал, сколько точно мне нужно продержаться.
Капли хватило на два часа. К их концу она окончательно остыла, потемнела, разломилась на две части, а затем и вовсе бесследно растворилась в потоке крови.
И всё же время шло, а я всё ещё был жив, продолжал дышать, а сердце билось в груди.
Я же, выждав время и снова чувствуя, как замедляется сердце, взялся за вторую.
Её я расколол сходу.
Чтобы дождаться утра, мне понадобилось их четыре.
— Гля, снова девятнадцатый отряд и снова этот парень с чёрно-белыми волосами валяется в кровище, всё замарал тута. Он чего, нарочно?
— Сомневаюсь.
— Лучше б ему оказаться в живых, иначе я закопаю его неглубоко, клянусь Хранителями, чтоб волкам радость была.
Я постарался шевельнуть рукой, чтобы они, наконец, перестали болтать и вытащили меня наружу. Мне что, пятую каплю разжижать?
— Живой он, гляди, дёргается.
Меня подхватили под руки и поволокли наружу.
Спиной я отчётливо ощутил границу камня камеры и обычного камня башни. Камень башни буквально обжигал спину. Конечно, это самообман после высасывающего жар души тюремного камня, но какой приятный самообман.
Если бы мышцы меня слушались, то я бы сейчас стонал от наслаждения, ощущая, как тепло возвращается в тело.
— Господин.
Ну, эти тут как тут. Ничего, впрочем, удивительного. Где им ещё быть? Тем более, где быть Молаку, главная обязанность которого это лезть со своими советами.
— Господин, живой он!
А это уже не мне. Это стражник снова оправдывается перед Ормосом.
— Зерратум сортам зиарот.
Едва поток тепла из рук Ормоса чуть отогрел меня, как я невольно прохрипел:
— Ещё...
Ормос нахмурился, но не разрушил печати, не опустил руки и прогревал меня вдвое дольше, чем в прошлый раз. Вернее, лечил, ведь эта трёхсоставная техника — техника лечения.
За эту слабость было стыдно, но лишь едва-едва.
Зато я сумел достаточно прийти в себя, чтобы спуститься на первый этаж на своих ногах и не отлёживаться в зале рядом с камерами.
В этот раз я даже не оказался последним. Где-то в середине, словно тех, кого позже всех развели в камеры вчера, сегодня первыми вытаскивали. Повезло мне, иначе точно бы пришлось разжижать пятую каплю, а я ещё даже не уверен, что разжижаю не ихор Предков. Не уверен даже в том, что поступал правильно.
В конце концов, совет Молака и Ирала состоял в том, чтобы, напротив, сгустить как можно больше ихора ко дню попадания в эту проклятую камеру тюремного камня.
Простолюдины не замечают воздействия этого камня, созданного Предками. Слабые идары страдают от холода. Средней силы идары околевают там. Сильные же идары могут удерживать в себе жар души, теряя его очень медленно.
Но правы ли были тени в своих рассуждениях? Помогла бы мне сегодня одна новая капля ихора удержать в себе тепло?
Я с подозрением покосился на Молака, который стоял ближе всех из этих двух советчиков.
Тот неверно понял мой взгляд, тут же доложил:
— Господин, сегодня все живы. В этот раз все сильней ощущали холод...
Это я и сам понял по испуганным разговорам вокруг.
— ...а Питак тоже кашлял кровью. Во всяком случае тень видела следы крови в его камере.
Я покрутил головой, отыскивая Питака. Вот он. Бледный и осунувшийся. Как понимать это? Если сравнивать с тем, что происходит со мной, то это означает, что его кровь полней ихором, чем кровь королевского рода? Да ладно?
Я даже ухмыльнулся. Ещё один наследник уничтоженной крови, который ползал по пещерам и отыскал там пузырёк крови всех Предков?
Питак обернулся, нахмурился:
— Чего тебе, Лиал?
Я молча покачал головой и отвернулся. Да быть того не может. Скорей я поверю, что пить раз за разом тайный состав не так безопасно, как пытаются нам показать учителя Академии. Не зря же здесь нет ни одного ученика из Великого дома. Мы не больше чем чучела, на которых отрабатывают новое обучение адептов. Те, кого не жалко.
Глава 23
Борак неторопливо шагал по коридорам башни, привычно делая вид, что он здесь свой и имеет право здесь идти. За его спиной были и такие задания, после которых оставались залитые кровью коридоры.