Хургин тяжело сгорбился, и взгляд его замутила тоска.
— Я надеялся… что мне удастся отговорить вас. — Он передернулся. — Я принял обет не причинять людям никакого зла и предупреждать их попытки навредить себе. Но если вы не можете не идти…
— Как мы можем там защититься?
— Оружие тебе не поможет, — ответил Хургин, — рабов ты не испугаешь смертью, а они обезоружат вас, если только захотят. А те — другие — лишат вас жизни, и непременно, в первую же ночь. Мы поделимся с вами всем, что имеем, но то особое знание, которое одно и может защитить от врикола, мы передать вам не сможем. Овладевать им нужно всю жизнь, как мы.
— Ну что ж… — сказал Оуэн, вспомнив Мирдина Велиса, — коли так, мы будем счастливы, если вы поможете нам, чем сможете.
— Но вы уже никогда не вернетесь домой, — повторил Хургин, — ни этой дорогой, ни морем. На море есть свои Часовые… и не такие, как мы. Это морской народ, они живут в глубинах моря и еще сильнее ненавидят вриколов, если, конечно, такое возможно. И меньше боятся их, потому что вриколы не питаются морским народом. Они другой природы, чем люди. Но так же, как и мы, они поклялись стоять на страже до конца.
— До конца? — вдруг спросила Зельза. — Какого конца? Чего вы ждете здесь, в ваших каменных кельях, так долго… так ужасно долго. — Она пристально посмотрела на Хургина. — Я вижу, как вы стары, магистр Хургин. Я умею распознавать такие вещи.
Старец ответил ей улыбкой.
— А твоя кровь — древнее племя, но всегда юное, как нестареющие дети… люди твоего народа тоже приходили сюда. И ни один не пошел дальше. И слава вашей цыганской прародительнице за это. Ваш народ мудр. Ты говорила о моем возрасте? Да, я очень стар. Знаете, мы тоже научились сдерживать приход смерти, но по-своему. Но… — он откинулся в кресле и прикрыл глаза, — многие наши братья и я… очень бы хотели отдохнуть. Когда сгинет… последний врикол. Когда исчезнет угроза того, что эта опасность проникнет в широкий мир, усилится и будет нести смерть и горе, превращая новые народы в бессловесные стада… вот тогда многие старейшие братья смогут наконец уснуть.
Хургин открыл глаза, и они сверкнули огнем.
— Но до тех пор я буду жить, — закончил он и рассмеялся. — Странно. Мы отрешились от земной жизни, но нашей обязанностью стало помогать ей, и мы приговорили себя жить даже после того, как нам следовало бы уйти. А они — там, — боявшиеся смерти, познают ее объятья, еще не умерев. Прародительница природа иногда любит шутить.
— Но я еще не собираюсь засыпать этим сном, — мрачно заявил Оуэн. — Послушайте, магистр древности. Неужели вы не знаете способа ускорить конец этих… созданий? Почему бы не пойти на них войной с вашими всадниками? Они, кажется, неплохие воины, а стрелы у них, как вы говорили, серебряные. Что вы на это скажете?
— Если бы мы даже могли, — Хургин покачал головой, — нет, мы не станем этого делать. Много раз вожди здешних племен просили нас помочь им… Иногда они предпринимали военные походы, не послушавшись нас. Но так им не победить, пусть даже война эта в наших глазах справедлива. Нет, мы не можем отнимать жизнь, пока нас не принудят к этому.
— Ладно, тогда помогите нам, чем можете, — сказал Оуэн. — Ручаюсь, что, когда мы повстречаем этих тварей, их сильно поубавится на этом свете. Верно, Кайтай?
Кайтай странно посмотрел на него.
— Не забывай, Оуэн, мы служим другому господину. — Его глазки скользнули вниз, к мешку Оуэна, лежавшему у его стула. Там, под холстом, выделялся уголок квадратного ящичка.
Оуэн тут же отреагировал на этот взгляд:
— А вот интересно… Послушайте, магистр Хургин, вам ничего не говорят имена Айн, или Ринель, или Мирдин Велис? Может, вы слыхали о ком-нибудь из них?
Хургин уставился на Оуэна и непереносимо долго смотрел так, не произнося ни звука.
— Ну… — Оуэн беззаботно улыбнулся и развел руками, — нам ведь рассказали историю о западных землях. Вот из нее мы эти имена и узнали…
— Гостю положено верить, — сказал наконец Хургин, — но знайте. Называя имя, можно призвать и его носителя, оттуда, где он покоится. Даже в этой крепости Эмман-Амма, построенной когда-то одним из тех, кого ты назвал сейчас. Никогда не произносите имен таких людей. Одна из них была прекраснейшей и самой ужасной из женщин, проклятием дома и рода. Другой был князь и ее возлюбленный и проклят вместе с нею. А третий… он несет самое тяжкое проклятие, потому что однажды на нем была благодать. Он был… одним из наших братьев, самым могущественным чародеем из всех нас. В поисках ключей к мудрости он не останавливался ни перед чем. И наконец он возжелал стать выше божеств. Его имя не следует произносить никогда.
— А, понятно, — кивнул Оуэн, — простите наше глупое любопытство… Мы никогда не слыхали о подобных людях… и потому так невежественно поступили… Но давайте поговорим о нашем путешествии. Честное слово, магистр Хургин, если бы у нас был выбор…
— Я все понял, — ответил Хургин и поднял голову, так как на пороге беззвучно появился человек в таком же синем одеянии. — Кушанье для вас приготовлено, а этот брат вас проводит. Старайтесь наесться получше. Животных и все остальное для путешествия чуть позже вы найдете у ворот. У каждого седла будет мешочек с амулетами и кое-чем другим, что иногда отпугивает ночных гостей. Но не всех… только некоторых. — Он поднялся. — И если вдруг, по Высшей милости, вам повезет там, откуда еще никто не выбирался живым… не возвращайтесь этой дорогой. Наши всадники убивают без предупреждения, и мы не можем приказать им поступать иначе. Попробуйте поговорить с морским народом, может, вам удастся уговорить их выпустить вас живыми. Больше я ничего не могу вам посоветовать.
— Мы благодарны вам, любезный магистр Хургин, — Оуэн протянул руку, — но вдруг на этот раз вы окажетесь, не правы, и мы выживем. Ведь известно, что смерть тоже любит хороших людей, а мы все трое грешники. Я, скажем, в жизни нагрешил за шестерых. И уверяю вас, я не желаю стать вриколом. Бесконечная жизнь в таких условиях теперь намного меньше привлекает меня, чем… ну, словом, я вообще не вижу в ней ничего привлекательного. Обещаю, что постараюсь им не попасться.
Пожимая руку Оуэна, Хургин изучающе поглядел на него. Пожатие Хургина было удивительно крепким для такого древнего старца.
— В тебе есть нечто, чужестранец, — сказал наконец Хургин, — нечто большее, чем выражает твоя внешность рыжебородого бродяги и вора. Я прочел это по твоей руке, — Хургин посмотрел на Зельзу и улыбнулся, — твои люди научили нас этому, но мы усовершенствовали это искусство. Мы умеем читать не только по линиям ладони. Например, милая дама, я вижу, что вы получите то, о чем так страстно мечтаете, и наш скромный маленький чародей тоже добьется чего хочет. Но когда и как — этого я не знаю. Одним словом, возможно, вы и останетесь в живых, если вашим желанием будет сохранить жизнь.
14
Три приземистых мохнатых юлла осторожно двигались вниз по тропе, ступая след в след и заводя вверх выразительные глаза в надежде укусить седока за ногу. Ехавший впереди Оуэн молниеносно ударил зверя под мохнатый подбородок, заставив его вернуться к своей обязанности выбирать дорогу.
Солнце уже садилось. Тропа под ними вновь начала расширяться, пока не сделалась похожей на настоящую дорогу; и спуск стал уже не таким крутым. Вдруг в нос Оуэну ударил тревожащий, резкий запах, и, объехав утес, он рывком остановил своего юлла.
Другие тоже подъехали и стали возле него, жадно глядя вниз, в долину: а там, далеко, за много лиг, вспыхивало и переливалось серебро… Это было море.
Перед ними, на сколько хватало глаз, простиралась земля: сочная зелень полей и рощиц и какая-то блестящая ниточка, — вероятно, речушка. Дорога — белая, пыльная и совершенно пустая — прямой линией врезалась в зеленое великолепие. Прелестный, плодородный край, созданный для людей… но нигде не было видно никаких следов обитания.
Солнце, краснея, прижималось к блестящему краю моря, и там, на фоне ярко-алого заката, чернотой проступали очертания каких-то зубцов и куполов. Оуэн пристально вгляделся в них и вдруг вскрикнул, вытянув руку:
— Это он! Город!
— И море, — отозвался Кайтай.
— Но больше ничего не видать. — Острые глаза Зельзы ощупывали горизонт. — Дым ниоткуда не идет… неужели здесь нет ни одной деревни, хотя бы для рабов?
— Верно, — откликнулся Кайтай. — Я бы тоже предпочел увидеть здесь движение жизни. — Он отстегнул арбалет и, положив его на колено, заправил в желобок стрелу.
— Нам незачем останавливаться прямо сейчас, — возразил Оуэн, — эти негодные твари, на которых мы едем, тоже должны что-то есть, а внизу хорошие пастбища. А до города мы доберемся за ночь. — Он фамильярно постучал по висевшему у седла мешку. — Твой шест очень близко, господин чародей, ближе чем один день и одна ночь пути. Будь доволен. — И ногой ударил юлла под ребра, подгоняя его вниз по тропе.
Стало темно, но в небе светил тонкий месяц, а юлла, как оказалось, обладали прекрасным ночным зрением. Когда глаза путников привыкли к темноте, они начали различать внизу залитую лунным светом равнину, на фоне которой белизна дороги выделялась теперь ярче прежнего.
— Мы можем ехать всю ночь, — заявил Кайтай, — хотя они и предупреждали, что ночью…
— Ты думаешь, этим созданиям будет легче поймать нас, когда мы мчимся по дороге или когда будем лежать неподвижно? — спросил Оуэн.
Зельза молчала: она была занята загадочными предметами в мешочке, что дал им Хургин. Она подняла руку, махнула ею в сторону остальных — и их окутал странный аромат.
— Средство старого магистра? — улыбнувшись, спросил Оуэн. Она кивнула.
Дорога стала ровной и гладкой, а вокруг по-прежнему не было ни звука, слышались только удары копыт да иногда гортанное блеянье юлла.
— Кайтай! — вдруг шепотом сказал Оуэн. — Кайтай, подожди. Поедем медленнее.
Юлла перешли на шаг. Оуэн изо всех сил вглядывался в окружающую тьму.