Славка, по обыкновению, завелся. На него уже и прохожие начинали оглядываться.
– Вот скажи, чем «кабинет» хуже «офиса»? Или какой-нибудь там «контент» круче «содержания»? Да ничем! Или «мерчендайзер» выговаривать проще, чем просто «продавец»?
– Я что, спорю? Я про другое говорю…
– И я про другое. Потому что и у нас кое-что брали.
– Ага… «Водка», «перестройка», «матрешка»?
– Не только… – Славка задумался. – «Квас», например, «ложка» с «белугой», «пирожки» со «спутником»… Но, честно говоря, действительно, немного.
– То-то и оно! А почему так?
– Потому что политика работает! Они свои языки защищают, а мы – наоборот. Как начали со времен Петра перенимать да пресмыкаться, так до сих пор остановиться не можем. Кругом сплошные «спикеры» да «франчайзеры», вместо «представлений» – «перфомансы», вместо «соревнований» – «баттлы». А еще «инклюзии», «кибербулинги», «боулинг-геймеры». Разве не жутко?
– Да уж, смешного мало.
– Конечно, мало! В особенности если подобная ботва уже и в школах разрастается!
– Да тише ты! Орешь на весь парк.
– А тебя самого не бесит? – зашипел Славка и, проглотив последние куски мороженого, бросил палочки в урну. – «Рисунок», «этюд», «набросок» – это им скучно. Даешь «скетч-иллюстрацию»! А чем она отличается от обычной картины? Опять же ничем. Так есть ведь еще «скетчбук» вместо альбома, «фуд-иллюстрация», «тревел-скетчинг». И нас же, прикинь, попрекают за сленг. Типа коверкаем родной язык жаргоном. А они не коверкают? У нас-то что – обычный арго – сегодня есть, завтра исчезнет. А они, считай, основы подрывают!
На всякий случай я огляделся. Нет, полицейские к нам еще не бежали, и «скорая» с рослыми психиатрами не ехала. Зато Башня была уже совсем рядом – стройная и величественная, видимая из любого конца города.
Ну а Славке просто следовало выговориться, и я вдруг подумал, что, может, он оттого и дружит с таким сундуком, как я, поскольку со мной у него это лучше всего получалось. Он, значит, языком молотит, ну а я как дурак слушаю…
– Мы с Лариской как-то пробовали посчитать свеженькие заимствования – вроде разных «шопингов» да «маркетингов» – так влегкую набрали больше сотни выражений.
– Вот и выступи с этим на уроке, – предложил я. – Или реферат напиши.
– Если бы для дела – мог бы и написать. – Славка отмахнулся. – А так – только напрасная трата времени. Мне же потом по тыковке настучат.
– Боишься?
– Да нет, это даже интересно – пободаться с кем-нибудь. Только все равно дальше школы не уйдет.
– Тебе всемирную славу подавай?
– А что? Я хоть где выступлю. И про чистоту языка, и про то, как эти самые языки нужно преподавать.
– И станет одним Дормидонтычем больше… – сказал я и умолк.
Мимо нас, чуть прихрамывая, проковылял дедуля – скрюченный, седой, костлявый. На руках пигментные пятна, кожа на лице – как кора старого дуба, но глаза у старичка сияли! Прямо как два фонарика. И в руках покачивался пышный букет. Притормозив, мы проводили его изумленными взглядами.
– Вроде не первое сентября, – удивился я.
– Да он и по возрасту не годится.
– Значит, свиданка?
– Круто! – оценил Славка. – Молодец дедуля!
– Интересно, будем ли мы в его годы такие букетищи таскать? – подумал я вслух.
– Спроси другое: доживем ли мы вообще до таких лет! – мрачно пошутил Славка.
Я поглядел на него, сердито постучал себя по лбу. Что-то не очень веселые темы мы сегодня поднимали.
– Ульке не знаю, что подарить… – вздохнул Славка.
– Обертку подари – пупырчатую. У меня еще остался кусок, могу поделиться.
– Издеваешься?
– Вовсе нет! Помнишь, я в прошлом году тебе дарил, ты пищал от восторга! Все уроки балдел и давил эти пупырышки.
Я ничуть не придумывал, так оно все и было. Славка тогда даже глаза обморочно закатывал – якобы от избытка чувств. Весь класс хихикал.
– Улька на такое не клюнет, – отмахнулся мой друг. – Там у них совсем иные пироги-пирожные. Папаша, по ее словам, вообще пони обещал подарить.
– Ага, и пару крокодилов.
– Крокодилов вряд ли, а на лошадях Улька уже больше года гарцует. Лариску с собой пару раз брала в манеж покататься. Так что подарочки там будут еще те.
– Тогда плюнь и не ходи. Меня вон тоже приглашали, я отмазался.
– Тебе хорошо, у тебя Алиса. А моя Лариска туда заявится… – Славка задумался.
Глядя на него, призадумался и я.
Про муки своего друга я знал все досконально. День рождения – ладно, но ради Лариски Славка даже язык поменял. Поначалу-то он учился, как я, в немецкой группе, а потом написал заявление и перешел на французский – к Лариске. Причем быстро там всех догнал и перегнал. И все исключительно ради того, чтобы произвести впечатление на Лариску. С тех пор и начал сыпать фразочками направо и налево: «Je crois en mon étoile» («Я верю в свою звезду») или: «L'argent ne fait pas le bonneur» («Не в деньгах счастье»). А порой загибал и вовсе что-нибудь непотребное вроде: «Аujourd'hui nous changeons „demain“, „hier“-nous ne changerons jamais», что означало: «Сегодня мы меняем „завтра“, наше „вчера“ мы не изменим никогда». Разумеется, одноклассники распахивали рты, француженка – та и вовсе была без ума от Славки. И только Лариска по-прежнему моего друга всерьез не воспринимала.
– А может, нарочно сделать подарок крохотным? – осенило меня. – Мне Алиса такой подарила…
Я тут же рассказал Славке про коралл, излучающий тепло древнего Уральского моря. Славка просиял.
– А что, это идея! Я тоже коралл подарю.
– У тебя есть?
– Да куплю где-нибудь. Или у географички выпрошу. Она в Египет постоянно гоняет, мешками всякую мелочь привозит. Что ей, жалко?
– Но это будет уже другой коралл – не уральский. И потом – пульсируют тоже не все кораллы. Может, у нее окажется самый обычный?
– Зато история будет необычной! Улька-то про твой коралл не знает ничего, вот я и преподнесу как положено. Другие со своими лошадьми-крокодилами обзавидуются!
На радостях Славка тут же показал язык семенящей мимо чау-чау.
– Молодой человек, вы почему дразнитесь? – Хозяйка четвероногого на секунду оторвалась от своего айфона.
– Он первый начал! – Славка ткнул пальцем в песика. – Сами взгляните!
– Во-первых, не он, а она, а во-вторых, в вашем возрасте пора бы уже немного поумнеть.
Подрагивая высунутым языком, меховое создание недоуменно покосилось на рассерженную хозяйку. Та решительно потянула свою питомицу прочь и снова приникла к телефону.
– Вот так, – вполголоса пробормотал Славка. – Раньше были дамы с собачками, а теперь исключительно дамы с телефонами.
– Напиши про это рассказ. Станешь современным Чеховым.
– В век айфонов Чеховым уже никому не стать. Да и он, если бы родился в наши дни, ни на какой Сахалин уже бы не поехал. Поглядел бы телевизор, покопался в Ютубе с Гуглом и рассудил, что книжки сегодня писать незачем и не для кого.
– А на Башню, как думаешь, полез бы он с нами?
– Вот на Башню, скорее всего, полез. – Славка дернул себя за чуб. – Думаю, руфер из него вышел бы первоклассный. А я… Я сегодня по внешней заберусь. После Дормидонтыча это будет лучшим лекарством…
Но до Башни Славка так и не добрался. Зазвонил-забарагозил его сотовый, и я деликатно отступил на шаг. Понял по изменившемуся лицу друга, что новости у него не самые веселые. Так оно и вышло. Отняв трубку от уха, мой друг какое-то время смотрел в сторону близкой Башни. Я его понимал. В иные минуты я и сам глядел на нее, точно на икону. Возможно, будучи гигантской антенной, она и впрямь излучала какое-то вселенское знание. Или тепло, которое успокаивало и возвращало силы.
– Короче, мои опять разругались, – буркнул он. – Катюху из садика некому забирать.
Я кивнул.
– Чем-нибудь помочь?
– Да чем ты поможешь…
– Хочешь, до садика вместе прогуляемся.
– Да нет, это дело семейное, иди уж…
Мы расстались невесело. Пожали друг другу руки, хлопнули по плечам и разошлись.
Глава двенадцатаяМы все из легенды
Продолжая размышлять о Славке и его родителях, я добрел до Башни, прошелся вдоль периметра. Охраны не наблюдалось, и я без проблем миновал забор, а вскоре уже разгуливал на втором этаже цокольного здания. Строительного хлама здесь хватало, поэтому скрученную проволоку я подвесил на одну из балок. В этом месте было темно, вряд ли кто заметит мою захоронку.
Выбравшись наружу, я прошелся вокруг нижнего яруса Башни, лишний раз перечитал все, что понаписали в разные времена на бетоне. Нового ничего не прибавилось, крамольного тоже. Граффити – оно ведь тоже разным бывает. Пару матерных «графологов» мы даже как-то прищучили и отдали на растерзание Сержанту. Уж он-то умел проводить с подобным контингентом профилактические беседы. Во всяком случае, сразу после беседы эти ребята послушно затерли все свои почеркушки…
Я приложил к стене ладонь, и бетон ощутимо меня толкнул! Секунд через двадцать последовал еще толчок. Башня пульсировала! Неспешно – много реже, чем обычное человеческое сердце, но ведь и размеры ее были куда больше. Хорошо бы Алиса ее послушала. Она со своим уникальным слухом наверняка сумела бы узнать о Башне что-то особенное.
Я отошел к краю башенного цоколя, усевшись, свесил вниз ноги. Это, конечно, не Пятачок, но думалось и здесь неплохо. Про детские годы и Славкину сестру, про наших родителей…
Детство – оно ведь словно комбинезон, сшито из сказочных лоскутков – мифов и сказаний о наших бабушках и дедушках, о тех же родителях. Мамы наши всегда самые добрые и красивые, папы – самые сильные и умные. Звучит забавно, но как бы мы жили без этих симпатичных легенд, без этой ванильной «самости»? Может, легенды о наших родителях и есть то главное, что отнимают у нас гаджеты, а они действительно многое что отнимают – наш наив, нашу веру и время, которого у нас без того немного. Грустно, но ведь со временем действительно исчезает магия родительского превосходства, и когда это происходит, что-то надламывается в нас. Суперсемейка превращается в обычный коллектив, связанный общим бытом и общей территорией. Впервые мы начинаем видеть мир таким, какой он есть, видеть наших родителей в их первозданном виде. И это даже не разочарование, это крах и подобие катастрофы.