Я тут же вообразил себя пиратом парусного судна, взбирающимся по вантам на клотик. Или нет… Клотик – это такой набалдашник на верхушке мачты. Служит для подъема сигнальных флагов. А верхняя наблюдательная площадка на мачте – это марс, по-старинному – «воронье гнездо». Хотя почему воронье? Видел я гнезда у ворон – неряшливые такие кучи из веток. На судах же к мачтам привязывали обычные бочки. В них-то и сидели наблюдатели, день-деньской напрягая зрение. Враги в море были привычным делом. Раньше заметишь – больше шансов уцелеть…
Остановив подъем, я в свою очередь огляделся. Высота была еще не самая оглушительная, но окружающие дома уже присели в почтительном книксене, склонили свои крыши-шляпы перед Башней-королевой. И впрямь малорослая свита. Лишь несколько высоток задиристо торчало на отдалении, но они меня не интересовали. Все больше входя в роль пирата, я даже потрогал себя за мочку уха, ожидая обнаружить там лихое кольцо.
Вообще-то перстни и всевозможные кольца мне никогда не нравились. Даже у женщин, не говоря о мужчинах. К слову сказать, и татуировки я считал надувательством – как если бы уличный бомж решил натянуть на себя сверкающий фрак или костюмчик, усыпанный бриллиантами. Глупо прятать дешевую гитару в роскошный футляр. Да и кого может украсить татуировка? Проще уж сразу грязью намазаться. Ее хоть смыть можно, а эту ерундовину – нет. Так что любые тату, фенечки и бисер в ноздрях представлялись мне принадлежностью какого-то абсурдистского зоопарка. И только кольцо в ухе я согласен был считать исключением. Странная такая причуда, объяснить которую я был не в силах. Виделось мне в этом кольце что-то и впрямь пиратское, этакий вызов Судьбе – со всеми ее костяшками, черными котами и потайными джокерами.
Передохнув, я поправил на плечах лямки и возобновил подъем. Страшно мне не было. Пока не было. Конечно, со Славкой я чувствовал бы себя значительно веселее, но, во-первых, класс отмечал день рождения Ульки, а во-вторых, пришлось бы объяснять свою ложь про качели. Ничего там не надо было укреплять, и Алиса не была ребенком – держалась за поручни как положено. Но я соврал. Несмотря на то, что проволоку у Дормидонтыча выцыганил именно Славка. А соврал, потому что это была МОЯ проблема и МОЙ мандраж. Не ему, а мне это следовало каким-то образом разруливать.
Перебирая перекладины руками, я придумал для себя еще одно оправдание, рассудив, что работать вдвоем на такой высоте было бы не совсем сподручно. Сетки страховочной там нет, на лестнице тесно – вот и начнем друг другу мешать. Еще, чего доброго, разругаемся, а там и чебурахнуться недолго. Нет уж, пусть Славка гуляет на Улькином дне рождения, как-нибудь справлюсь без него.
Я с улыбкой припомнил те времена, когда сам вздыхал по Ульке. Странно, что ту детскую влюбленность я принимал за настоящее чувство. И ревновал ведь, планы отмщения конкурентам строил! Как здорово, что все это в прошлом!..
Зависнув на локтях, я позволил себе передохнуть. Страховые кольца закончились, дальше шла голая лестница – шаткая, ржавая, высасывающая последние остатки отваги. Сердце наполнялось ледяной тоской, мышцы задеревенели, я уже и руками толком не владел, и ноги меня не слушались. И ведь будто специально так подстроили: половину Башни возвели вполне качественно, а после шли сплошные недоделки: прорехи в стенах, неряшливый крепеж и прочие беды. Причина этому имелась вполне объективная: по стране как раз прокатились первые перестроечные волны – с исчезновением еды и строительных материалов, с бегством за границу специалистов, с разгорающейся стрельбой на улицах… Кто-то говорил – «смутное время», батя говорил – «страшное». Города переключились на полувоенное положение, люди воевали и выживали как могли. Мама те годы старалась не вспоминать вовсе.
А Башня… Башня сумела пережить и эти злосчастные годы. Вопреки всем напастям.
Я коснулся ладонью теплого бетона, взглядом пробежал по множественным надписям. Водораздел и граница – так можно было именовать это место. Не я один здесь останавливался, и многие, конечно, старались что-то после себя оставить. Так сказать, грядущим потомкам на память. В основном, не стесняясь в выражениях, руферы комментировали свое настроение: «Ну, вот и всё! Переодеваем штанишки!», «Башня, прости! Брошу пить и курить, чесслово!», «Сомневаешься – поворачивай назад!», «Бди в оба, щеглы! Или учитесь летать» – ну и прочие шутки-прибаутки…
Был бы под рукой маркер, я тоже что-нибудь приписал. От этих своих предшественников я мало чем отличался. И тоже умел бояться.
Ветер налетал толчками – точно проносились мимо невидимые пушечные ядра. Хотелось теснее прижаться к Башне и крепко-накрепко зажмуриться. Но надо было лезть дальше – крепить парус или что там еще, под пулями и ураганным ветром делать свое матросское дело. В моем случае это значило – добраться до нужного пролета и добросовестно исполнить задуманное.
Я запрокинул голову и подумал, что смотреть вверх, на небо, на убегающую туда бесконечную лесенку, намного страшнее, чем глядеть вниз. Небо – это океан без дна, это глубь, а глубина всегда пугает. Поэтому ночью лезть было все-таки проще. Ступени руками так и так нашаришь, а вот пропасти над тобой и под тобой не будет.
Халява кончилась, я снова поднимался, соразмеряя каждое свое движение. Где-то в голове играла бодрая скрипка. Не попадая с ней в такт, ударником пульсировало мое напряженное сердце. Руки быстро потели, приходилось то и дело вытирать их о штаны. А уж когда налетал очередной порыв ветра и лестница скрипуче покачивалась, в груди все замирало, обрастая корочкой льда. Беспорядочным хороводом наваливалось все разом: страхи за родителей, мысли об Алисе и Славке, о тех волкодавах, что нащелкали мне на пустыре за «Семёркой». Рубец за ухом вновь зачесался! Заныли ребра, напомнило о себе колено, что зашиб в прошлом году, свалившись с велосипеда. Словом, организм вел себя самым предательским образом.
Подбадривала и поддерживала разве что сама Башня. Удивительным образом я чувствовал, что сейчас не один, а вдвоем с ней! И о том, что я собирался исполнить, она, разумеется, знала. Значит, не должна была стряхивать меня, точно надоевшую мошку. А ведь легко могла это сделать – в любую секунду и на любом лестничном пролете. В сущности, претворить в жизнь то самое, что я видел в жутковатых снах, – соскальзывающая нога, ломающаяся перекладина, а дальше человек машет руками, пытаясь уцепиться за несуществующую опору. Но воздух не держит, и руки не превращаются в крылья, гравитация тянет вниз, спеша наказать страшным ударом о землю. А с такой высоты – это в пыль и брызги…
Когда я наконец-то добрался до нужной перекладины, я был уже весь в поту. Разумеется, перекладины я не считал, но ошибиться было трудно. Сначала увидел предупреждающий алый бант (спасибо тому, кто привязал!), а потом последовала та самая «хрустяшка», и всё… Вверх лезешь – еще успеешь сообразить, а вот при спуске вниз, когда нога не поймает привычной перекладины, можно и впрямь сорваться.
Сержант как-то рассказывал, что именно в этом месте строители крепили люльку, когда поднимали помпу для накачки бетона. А это ж такая дурында – центнера три, не меньше! – вот лестничные штыри и не выдержали. Зато именно здесь альпинисты оставили добротный костыль, к нему я и прицепил свой страховочный карабин, второй – к перекладине чуть выше, после чего, собравшись с духом, отлепил руки от перекладины, ногами ступил в пустоту.
Сердце молотило как сумасшедшее, не желая слушать доводы разума. Два троса и два карабина позволяли подвесить чуть ли не три тонны, но меня это не слишком бодрило. Под ногами простиралась самая настоящая Пропасть! Я уже не держался за Башню – это она меня держала.
Минуту или две я осваивался, привыкая к пугающим ощущениям, потом вновь поймал ногами ближайшую скобу и принялся за работу.
Даже в мороз по лестнице и каркасу мы поднимались с помощью голых рук, но сейчас я натянул матерчатые перчатки. Проволока оказалась крепкой и без помощи молотка я бы с ней не справился. Спасибо, выручала Башня, помогали заготовленные инструменты, и довольно быстро я соорудил что-то вроде отсутствующей перекладины. Справа проволока надежно вошла в паз и закрепилась намертво, слева паз отсутствовал, и проволоку пришлось тупо накручивать кольцами. Закончив с этим, я добросил пару витков до верхней перекладины, а оставшейся длины как раз хватило, чтобы протянуть хвостик к вбитому в тело Башни костылю.
Утерев лоб, я оценил свою работу. Что и говорить, выглядела вся эта проволочная кулебяка предельно топорно. И два прута вместо перекладины также не выглядели убедительно. Но все же это было лучше чем ничего, и тот же Саня Курбатов вряд ли стал бы надо мной глумиться. Наоборот, похлопал бы отечески по плечу – возможно, даже похвалил бы. Да и лестница, подтянутая к костылю, стала заметно устойчивее – я это сразу почувствовал.
Наверное, не так уж много я и потрудился, но руки отчего-то дрожали. Встряхнув ими, я снял перчатки, весь свой инструмент аккуратно уложил обратно в рюкзачок. Помнил, что с такой высоты ронять ничего не следует. Зажав под мышкой самодельную перекладину, отцепил один карабин, за ним второй. Снова накатила знобкая волна, но сейчас мне было уже не так страшно. Главное я сделал, оставалось только добраться до Пятачка…
Один из карабинов все норовил выскочить из-за пазухи, но я все-таки одолел оставшийся путь, а последние несколько метров едва сдерживался, чтобы не заорать от восторга и упоения.
Я сделал это! Исполнил обещание и сделал!
Выбравшись на Ободок, я совершил круг почета и нырнул в пролом. Неведомо откуда прилили свежие силы, точно и не карабкался все эти двести метров. Откуда что берется! Еще несколько секунд – и я уже стоял на Пятачке, бетонной площадке, венчающей нашу Башню.
– Антоха! – заблажил кто-то.
– Ого! Никак по внешней залез! Героин ты наш!
Повернув голову, я разглядел Жорку. Рядом с ним сидел с термосом в руках Сержант. Карась с незнакомым парнишкой расположились на противоположном краю Пятачка и болтали ногами над пропастью. При этом активно жевали какие-то вкусняшки из небольш ого пакета.