– А мы днюху справляем, подваливай к нам!
Ого! Еще одна днюха? Что-то много стало нынче именинников! Сияя, как новенький рубль, я подошел ближе, и, протянув мне пластиковую кружку, Сержант щедро плеснул из термоса. Не какую-нибудь многоградусную отраву, а крепкий душистый чай.
– У Лёхи, понимаешь, пятнашка. Он – новичок, впервые здесь. Бабушка ему пирогов напекла, а он их в рюкзак – и сюда. Решил отпраздновать по-настоящему, по-мужски.
– Молоток! – Я кивнул незнакомому парнишке. – Правильное решение.
– Теперь он пятнадцатилетний верхолаз. Считай, приобщился братству руферов…
– Отныне имя ему – Лёха-руфероид!
Ничего смешного не прозвучало, но мы заржали. В полный голос, никого не стесняясь. Здесь, на Пятачке, у нас было особое чувство юмора. И особое чувство свободы. И я тоже гоготал вместе со всеми. Сегодня я это заслужил.
Город перестал быть городом, превратившись в пеструю мозаику кварталов, улочек и машин. Но сейчас мне хотелось смотреть в сторону уктусских окраин. Тучи плыли именно оттуда, и лохматое небо казалось продолжением лохматого леса. Мир в этом месте словно заворачивался своим краешком, образуя единое замкнутое пространство, и все мы – с городом и лесом – пребывали внутри огромного существа, заглотившего однажды планету да так и не сумевшего толком переварить.
«Такие уж мы неперевариваемые, – думал я, – костистые, ершистые, невкусные…»
А за спиной уже звенела гитара, и громыхал баритон Жорки:
Ребята! Выход у нас один:
Забыть про слезы – от них тоска,
Мы всех обгоним и победим —
Это наверняка…
Гитару Жорик затащил сюда еще зимой, подвесив на внутренней стене в простеньком матерчатом мешке-футляре. Никто на гитару не покушался: знали, что все здесь пребывает под защитой Башни. Совсем уж безумных нарушать неписаные правила не находилось.
Голос у Жорки мне нравился. Он и играл неплохо. Не Будяк, конечно, и не Вова Черноклинов, но для нас и для Башни это было очень даже вполне. Если закрыть глаза и не смотреть на бородатую харю, легко можно было вообразить себе, что поет Джон Леннон. Хотя, конечно, прикольно: певец из Ливерпуля – и наши русские песни…
А Жорка между тем пел уже про свое наболевшее. Все знали, что у него растут две славные дочери, что сам Жорка пашет на трех работах, что оттого он и перестал бриться, а отсыпается урывками и абы где. Соответственно и песня была про себя любимого, вусмерть настрадавшегося…
У Жорки даже связки чуть переклинило от нутряной слезы. Певцу подтягивал ветер, подтягивали все присутствующие. Даже Карась, обычно не вынимающий из ушей наушничков, тоже покачивал туда-сюда кудлатой головой и что-то там мычал в унисон. Именинник Лёха – тот и вовсе сиял. Явно ведь не рассчитывал, что его встретят тут с таким радушием. Пироги свежеиспеченного руфера разлетелись в два счета, чай из термоса Сержанта по-братски допили до капли, а когда традиционно исполнили «Вершину» Высоцкого, на Пятачке объявился и Славка.
– Славян! – взревел Жорка и тут же ударил по струнам: – «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»!..
Я точно знал, что алкоголя ни у кого не было. Это еще Сержант нас всех приучил – передавал эстафету Сани Курбатова, чтобы, значит, на Пятачке никогда никаких разборок и пьянок! И все-таки радостный хмель дурманил головы всех без исключения. Я это чувствовал по себе, по ребятам и особенно не удивлялся – так уж влияла на нас высота, так влияла на людей Башня. Взбирались мучимые депрессией – спускались в приподнятом настроении.
Помнится, на одном из таких чаепитий Карась додумался до своих сумасшедших дюльфер-петель. Парнем он был, конечно, дурным, но в отваге не уступал ни Сержанту, ни Сане Курбатову. Этот безумный руфер крепил карабин на одном из кронштейнов под самым Ободком, а после, разматывая пятнадцатиметровый трос, в свободном висе заходил за Башню, делая почти полный оборот. Потом толкался ногами, и его несло по кругу с жуткой скоростью на оглушительной высоте. При этом Карась блажил во все горло и снимал все на экшн-камеру. Самое важное тут было не «приложиться» к поверхности Башни спиной или головой, и у Карася это получалось. Те, кто наблюдали этот трюк с Пятачка, потом спускались вниз на подрагивающих ногах. Повторять безумный номер Карася никто не решался.
Словом, было нам всем отчаянно хорошо, и жалели только о том, что пироги быстро кончились. Конечно, Славка улучил минуту и отозвал меня в сторонку. Хотя какая на Пятачке «сторонка» – пришлось спуститься чуть ниже и вылезти на внешний Ободок, где мой товарищ коротко посвятил меня во все минувшие события. Рассказал про сестричку Катюху, благополучно изъятую из садика, про купленный в привокзальном магазине коралл, про Улькино застолье, с которого он благополучно удрал.
– А что там было еще делать? Жрачка да скачки. Только и скачки получились скучные – не музыка, а попса дешевая. Как-то не продумала это Улька… Но коралл я преподнес красиво, всем понравилось. По-моему, Лариске тоже. Может, зря я на Ульку потратился, надо было для Лариски идею приберечь?
– Ты хотя бы потанцевал с ней?
– Какое там! – Славка поморщился. – Пока собирался да подкрадывался, она и смылась. Раньше меня. А потом пошли тосты, какие-то квест-ребусы, и у меня тут же судороги пошли. Чуть челюсти не вывихнул зеваючи. В общем, деньрож – он и есть День рож. А еще точнее – Дыра.
– Почему Дыра? – удивился я.
– Потому что аббревиатура такая и потому что дыра во времени. Потерянные часы, убитые силы… – Славка загрустил. Видать, снова призадумался о своей Лариске. – Кстати, видел твой ремонт – неплохо все обстряпал. Только почему без меня?
– Ты же был занят. День рож и все такое, – смутился я. – И потом – почему без тебя? Ты проволоку достал, разве нет?
Славка поглядел на меня долгим взглядом. Что-то, наверное, понял, потому что приставать с вопросами больше не стал. Вместо этого кивнул на «стремянку».
– Может, рискнем?
Я криво улыбнулся. В эту игру мы играли с ним давно. И давно дали себе зарок – на «стремянке» в каскадеров не играть, пока не станем подтягиваться до тридцати раз. Минувшее лето я плотно поработал над мышцами – отжимался и подтягивался как заведенный. Бил по мешку, бегал по лесопарку. Славке тоже хватало его парашютной секции. Тем не менее, как мы ни пыжились, как ни старались, тридцатчик нам был пока не по зубам. Потому и на «стремянку» мы только облизывались. Конечно, иные безбашенные и без всяких «тридцатчиков» устраивали на «стремянке» селфи, но мы свое слово уважали и тянули резину до последнего. Хотя дело тут было не в слове и страхе. Возможно, нам просто хотелось оставить себе на десерт что-нибудь этакое, о чем думать было бы сладко и боязно, что как можно дольше оставалось бы несбыточной мечтой.
– Мы же договаривались, – пробурчал я. – Будем мастерить на турнике, тогда и попробуем.
– А если не дождемся? – Славка одним прыжком оказался на ржавых перильцах, быстро перебрался на «стремянку». – Слыхал, что пацаны говорят? Администрация эту землю каким-то олигархоидам сдает. Башню решено взорвать.
– Когда это еще будет… Сто раз передумают.
– А если нет? – Славка спустился на пару перекладин вниз.
– Эй, придурок, тормозни!
– Сам подумай, у нас такие пакости всегда внезапно делали. Как с Ипатьевским домом… Вот и тут перекроют проход, заложат взрывчатку и развалят за одну ночь.
– Башня не сарай. Ее так просто не развалить.
– Эти сумеют, не сомневайся! – Славка продолжал перебирать перекладины, спускаясь ниже и ниже. – У этого новенького – который Лёха, значит, сестра в мэрии работает. Он говорит, уже и сроки назначены.
– Не может быть!
– Может или не может, а снесут Башню, и останемся на бобах.
– Погоди! – Я встревоженно наблюдал за своим другом.
Ногами он уже стоял на последней перекладине. Ниже простиралась пропасть – двести метров свободной пустоты, семь секунд стремительного полета и семь секунд жизни.
– Славка, ты спятил?
– А что? Я уже двадцать семь раз подтягиваюсь. – Он весело мне подмигнул. Хмель, который все мы ощущали, играл и в его кровушке. – Если не сейчас, Антох, когда же еще? Другого случая, может, и не будет.
– С чего ты взял?
– Интуиция, Антох. Дурное предчувствие…
Славка проворно согнулся, опустил вниз одну ногу, за ней другую. Я с ужасом наблюдал за ним. Неторопливо распрямив тело, он плавно перехватил очередную перекладину и повис, точно гимнаст-смертник.
Бли-ин! Вцепившись в перила, я круглыми глазами смотрел на него. А Славка, сияя, подтянулся раз, другой, третий, потом медленно разжал пальцы одной руки и помахал мне освободившейся кистью.
– Снимай, Антох!
– Чем?.. На что снимать-то? – Я затравленно бросил взгляд вправо-влево.
В самом деле, не бежать же за рюкзаком, всё там, наверху, телефоны и прочее. А Славка часами висеть не будет.
– Лохи мы с тобой, Антох! Опять ничего не приготовили! – Славка засмеялся. – Тогда просто смотри, свидетелем будешь…
– Хорэ, Слав, поднимайся!
Он насмешливо кивнул.
– Теперь-то ты понял, от какого слова произошла «стремянка»? От слова «стрёмно». То есть «страшно». Не всем, разумеется, но некоторым отдельно взятым личностям, не буду называть имен…
– Славка, я тебя сейчас убью!
– Секундочку, мон шер, не спешите… – Он сменил руки и повис на левой. – Поцелуй вечности, Антох! Вот что такое наша Башня! Bisou de l'éternité! А сама Башня – это и есть Вечность. Вечность на моей ладони – красиво, да? Très belle, n