А в груди и впрямь все болело – совсем как после падения на лыжах. И ведь тоже примерно в те же годы случилось. Кто-то тогда на санках да снегокатах развлекался, а мы вдвоем на лыжах рискнули: батя сзади, я спереди. Батя здорово гонял – разряды как многоборец имел, и никакие горки его не пугали. Может, и невысокая была та горка, но выше вроде в нашем лесу и не было. Вот и скатились. Уже внизу то ли вылез кто впереди, то ли подбросило на трамплине, но кувыркнулись. Батя на меня упал, удар был такой, что на секунду-другую я потерял сознание. Даже подняться не мог. Батя снял с меня лыжи, на руках отнес в сторонку, перепугался страшно, все ощупывал, спрашивал, где болит. Но отсиделись, отдышались, попёхали домой. Или на такси доехали? Этого я уже не помнил.
Даже странно – почему память так работает? Самую гадость только и подмечает, зарубки делает там, где не нужно. Или это я урод такой злопамятный? Нормальный человек забыл бы все, а я выволок на свет и полощу. Зачем? Для чего?
Ну да, батя не педагог, и что с того? Все равно ведь любим друг друга, все равно дружим. А иногда ругаемся и по нескольку дней друг с дружкой не разговариваем. Но хоть наказывать перестал – и то хлеб. Хотя с этим я тоже до конца так и не разобрался. По сию пору не знал, можно ли с таким, как я, обойтись вовсе без рукоприкладства?
В школе у нас ювенальщик раз выступал, номера телефонов раздавал – на случай, если надо будет пожаловаться на суровых родителей. Потому что, как выяснилось, ни бить, ни ругать нас они права не имеют. Если что – и наказать их можно за это. Вполне по закону… Одноклассники потом на переменах бумажки с номерами рвали, на подоконниках демонстративно разбрасывали. Типа сами стучите на своих родителей. Не все, кстати, рвали, это я тоже подметил. Вот классная наша, Зинаида Матвеевна, болезненно на этот демарш отреагировала – добрую половину урока пыталась растолмачить слова ювенальщика. Говорила, что имеются в виду неблагополучные семьи, где всё на криках и кулаках, где наркота и сплошные пьянки. Акценты она, конечно, смягчила, но впечатление от гостя все равно осталось самое пасмурное. И про семьи неблагополучные мы всё к тому времени знали. Скажем, у Таньки Максимовой пила мать, у Вовки Ломтева – батя, а у Краева Олежи крепко поддавал дед. Иногда и в школу за внуком поддатый приходил – это когда мы еще совсем мелкими были. Веселый такой, лысый, горластый. Мог врезать не только Олеже, но и любому из нас. Драку как-то разнимал – так всем поровну накидал – и пендалей, и подзатыльников. И ведь никто не обиделся. А как еще с нами совладаешь? Нормальное дело для пацанов…
Ото всех этих мыслей стало совсем грустно. Верно, поэтому я даже не попытался таиться – забор, огораживающий Башню, перемахнул совершенно открыто. И снова полез по внешней лестнице. Назло всем. Заодно и перекладину свою проверил. Все было на месте, и все было как надо, и, пожалуй, впервые последний «качающийся участок» я одолел практически без внутренней дрожи. Страх перед миром и чужой нелюбовью оказался сильнее страха перед высотой.
На Пятачке я обнаружил Сержанта. Судя по всему, он заявился сюда ровно за тем же, зачем и я. С кем-то, верно, поцапался – вот и пришел. Коренастый, всегда подтянутый, на этот раз он выглядел уставшим и осунувшимся. Я пожал ему руку, молча устроился на самом краю. Так мы и молчали, созерцая смуглеющий город с высоты птичьего полета. Шелестел ветер, без устали плыли облачные караваны, а в голове у меня звучала странная музыка – этакий «кроссовер», смесь всего того, что я услышал за последние месяцы – «Високосный год», «Адажио» Джадзотто, песни Наргиз и Матьё, композиции Эннио Морри-коне…
Спрашивается, что мы здесь делали? Лечились и набирались сил? Но ведь когда с родителями все было тип-топ, я тоже сюда выбирался. Или в том и крылся феномен Башни, что с ней хотелось делиться любым настроением – плохим и хорошим? Негатив она превращала в позитив, а позитив раскрашивала в радужные цвета…
Поднявшись со своего места, Сержант пересел ко мне, дружески хлопнул по плечу.
– Ништяк, братишка, все перемелется. Это я тебе точно говорю.
Вот так. Безо всяких объяснений и предисловий.
– Время тут какое-то другое, – сказал я. – Иначе течет.
– А его здесь вовсе нет, – уверенно заявил Сержант. – Это там, внизу, оно спешит да кряхтит-задыхается, а здесь время отдыхает и дремлет.
– Стоит на месте?
– Нет, Антох, оно дремлет. Потому как нет здесь ни прошлого, ни будущего. Одно только настоящее. И все оно здесь – на этом самом Пятачке.
– Вечность на ладони, – припомнил я Славкино изречение.
– На ладони? – Сержант задумался и даже поднял перед собой руку, развернул ладонью вверх. – Наверное… Здесь и ладонь – опора, а внизу… Внизу ладоней нет – одни кулаки. Потому и плющат нас там как хотят. Гнобят по-черному…
Он задумчиво посмотрел на меня.
– А знаешь, я бы сюда приводил всех больных и несчастных. Все равно как на прием к врачу. Уверен, многие бы вылечивались. Еще и побыстрее, чем в больницах. Думаешь, нет?
Я пожал плечами.
– Наверное, да. Это же Башня.
И сразу вспомнил об Алисе. Вот бы ее сюда! А вдруг?.. Ведь случаются в жизни чудеса. Иконы там всякие лечат, места́ силы… Вот и Башня попыталась бы ей помочь. Неужели все настолько невозможно?
– Все перемелется, браток, – точно откликаясь на мои мысли, тихо повторил Сержант. – Это я тебе точно говорю…
Алиса позвонила мне поздно вечером – практически перед сном – и шепотом поинтересовалась:
– Антош, ты знаешь, с кем встречалась сегодня моя мама?
– С прокурором области? – предположил я. – Требовала приставить к ее дочери вооруженную охрану?
– Она встречалась с твоей мамой.
– Что?.. – Мне показалось, что волосы на моей голове явственно шевельнулись. – Вот же блин! Лучше бы это был прокурор… А чего ты шепчешься? Тебя посадили в карцер?
– Я у себя в комнате, под одеялом, но все равно могут услышать.
– Да-а, ситуация!.. Как думаешь, о чем они говорили?
– Антон, ты меня удивляешь! Конечно, о нас с тобой. О чем еще могут разговаривать две мамы!
– Да о чем угодно! О ценах на сумочки, о турецких пляжах…
– Антон, прекрати! Я говорю о мамах настоящих и хороших.
Я стиснул телефон крепче. «Настоящие и хорошие мамы» – это звучало многообещающе. Я бы сказал даже – провокационно.
– Ну и?.. – Я сипло прокашлялся. – Объявлено начало войны?
– Дурачок! Я ведь уже говорила тебе: никакой шекспировщины, все прошло замечательно.
– Это сказала твоя мама?
– Ничего подобного. Не произнесла ни единого словечка.
– Тогда с чего ты взяла, что военное положение снято?
– Пять минут назад она вошла в мою комнату и погладила меня по голове.
– Чего?!
– Анто-о-он, ну ты на самом деле иногда прямо как жираф!
– Погоди! Ну погладила – и что дальше? Откуда такие выводы?
– Спокойной ночи, жирафенок! – Алиса хихикнула. – К утру, надеюсь, как раз поймешь…
Она немного ошиблась: я понял все не к утру, а значительно раньше, когда, поставив на зарядку половину своей электроники и отключив другую, начинал уже мирно посапывать в подушку.
Дверь не скрипнула, но присутствие мамы я все равно ощутил. Это у меня чисто «сыновнее» сработало – на уровне телепатии. Я затаился и правильно сделал. Секунду спустя ее ладонь мягко опустилась на мое темя, ласково погладила. Пульс у меня скакнул, в голове застучали звонкие молоточки. Забавно, но я явственно ощутил тот кусочек мозга, который Алиса именовала гиппокампом. Должно быть, он и разъяснил мне все происходящее. Во всяком случае, я понял, что мамы наши о чем-то договорились и войны Монтекки с Капулетти у нас точно не будет.
Глава двадцать втораяЧас откровений
(За 7 дней до катастрофы…)
Честно сказать, взаимная эта провожаловка стала раздражать меня с первых минут. Ничего не попишешь, Славке я был нужен, чтобы не ускакала Лариска, и таким вот нелепым трио мы шлепали себе по улице. При этом Славка вовсю щеголял своим французским, прямо засыпа́л нас пословицами и поговорками.
– Le temps c'est de l'argent. «Время – деньги»! – вещал он. – Самое грустное, что раньше это звучало иронически, теперь стало слоганом века. И даже много хуже, поскольку деньги все больше превращаются в цель и единственный смысл.
– А по-моему, ерунду ты городишь, – дерзко откликнулась Лариска. – Главный лейтмотив остается тем же: – Tout passe, tout casse, tout lasse. «Все проходит, все разрушается, все угасает». Или, говоря проще: souviens toi de la mort.
– Ага, memento mori, знакомо! – хмыкнул Славка. – «Ничто не вечно под луной» и все такое. Только, уважаемая комбатантка, эти прописные истины нужно еще осмыслить, а сегодняшний мейнстрим дальше хоббитов и пивной кружки никак не желает подняться. Rien ne dure éternellement, милая…
– Слушайте, вы задолбали! – вспылил я. – А по-русски уже совсем разучились говорить? Полный зашквар для высоколобых?
– Серьезный аргумент! – Славка засмеялся.
– Ты бы не ржал, а в секцию меня к себе пристроил, – пробурчал я.
– Антох, мы про это сто раз говорили! Если бы от меня зависело… Я сам там благодаря дядьке родному. И кстати, к нему я уже тысячу раз насчет тебя подкатывал. Но у нас же десантный аэроклуб, там жесткие правила, минимальный возраст – шестнадцать лет. И то с разрешением от родителей. Потому что не просто парашюты, а спортивные парапланы – значит, реальный риск, ответственность и все такое.
– Короче, взросляки боятся, как бы чего не вышло.
– Конечно, боятся! И за меня дядька лично поручился, но все равно риск…
Я сумрачно уставился себе под ноги. Прав был Славка: не мог он меня пристроить. Сам торчал там на птичьих правах. Только вот птичьи – они, может, и птичьи, но так и произрастают из кого-то орлы да чайки Ричарда Баха, а из кого-то – хомячки да полевые мышата… Хотя это была уже зависть, а друзьям завидовать – это уже голимая топь. Да и не только друзьям. Батя мой относился к подобным вещам абсолютно практично. Скажем, нет у тебя чего-то – голоса певческого, пальцев музыкальных, актерского таланта – так и рвать рубаху на груди нечего. Записывай те же голоса и тех же музыкантов, фильмы смотри с удивительными актерами и балдей, получай удовольствие. Книги кто-то пишет отличные? Опять же читай и наслаждайся. Они что-то создали – и молодцы! А ты молодец, что сумел оценить и пользуешься этим. Если же завидуешь тому, что сам способен заработать и приобрести, то тут еще проще. Нет силы – качайся, не знаешь семи языков – учи. Методик-то козырных навалом – тот же Славка подскажет да научит. В общем, вырастай и не ной…