Мы перебежали улицу на помаргивающий зеленый, с улыбками проводили разодетую в пух и прах толстушку. Высоченные шпильки, ярчайший наряд, бусы, браслеты и прочие висюльки делали ее похожей на новогоднюю елку.
– Веяние эпохи, – ядовито прокомментировал Славка.
– Зависть, – пробурчал я.
А Лариска и вовсе пренебрежительно дернула плечиком.
Кинув в ее сторону восхищенный взгляд, Славка продолжил:
– Человека красит не седло и не сбруя. Обряди любую корову в королевские шелка, она так и останется коровой. А настоящая красота и в рваной дерюге будет примой-балериной.
– Это ты к чему?
– А к тому, что лучше бы учили их красиво говорить да мозгами работать.
– И глазами сиять, – добавил я.
– Что? – Славка посмотрел на меня с удивлением, но тут же согласился: – И это полезно. Грация, мимика, декламация – без этого девчонкам никуда.
– А что это вы о себе ничего не говорите! – возмутилась Лариска.
– Про нас – все то же самое, разве нет?
– А вот и нет! – Лариску явно покоробили слова о «седле» и «корове». – К вам, мои дорогие мальчики, у нас всегда будут повышенные требования.
– В том смысле, что голь перекатная вам без надобности? – не без ехидства осведомился Славка.
– Конечно, а как ты думал! Хотите настоящей красоты, учитесь у природы. Там все грамотно и с умыслом: голубь воркует да танцует, павлин перья распускает, волки да олени на турнирах за нас бьются. Мы должны выбирать, а не вы! И выбирать, к вашему сведению, самых-самых!
– Поня-атно… – протянул Славка. – За неимением рогов да перьев годятся дачи, машины, яхты.
– Да хоть бы и так! На голом месте гнезда не совьешь. И соловья баснями не накормишь.
Мы обменялись со Славкой многозначительными взглядами.
– Вот так-то, Антох! – Мой друг печально скривился. – А мы-то с тобой губу раскатали, про космос с культурой рассуждаем, про Эмпедокла с Аристотелем базары разводим. А главное в жизни и забыли.
– Начинается! – Лариска фыркнула. – Как нас шельмовать, так это нормально, а сами тут же уздечку закусили.
– Во-первых, не уздечку, а удила. А во-вторых, я бы еще от Ульки мог все это скушать, но от тебя?! – Славка, похоже, расстроился по-настоящему. – Ладно, пора мне, пожалуй. Дальше допрыгаете сами. Пока!
Он стремительно свернул в боковой проулок, оставив нас с Лариской вдвоем.
– Оби-иделся… – с непонятной интонацией протянула одноклассница. По-моему, она была довольна. Даже румянец проступил на ее аристократических щечках.
– Имеет право.
Я обреченно подумал, что сейчас мне придется с ней разговаривать, как-то развлекать, но этого не случилось. Лариска неожиданно сама нашла тему для разговора:
– А я ведь, Антон, бросила из-за тебя курить.
– Здрасьте! – Я уставился на нее. – Я-то тут при чем?
– А ты не помнишь? Вы со Славкой и Олежей на крыльцо однажды вышли, а мы там стояли курили. Ну, ты и давай возмущаться – вроде как вонища-табачище, дышать невозможно и все такое.
– И чего?
– Еще гадостей всяких наговорил.
– Я что-то не очень помню…
– Зато я помню. Говорил, что целоваться с курящими телками – последнее дело. Что лучше в туалет пойти, чем на крыльце с нами торчать.
Я смутился.
– Ну и чего такого? Я даже не ругался, получается.
– Уж лучше бы ругался… – Лариска нахмурилась.
Бросив на меня быстрый взгляд, надолго замолчала. Шагала себе насупившись, каблучками поцокивала. Я уж подумал, что она тоже решила разобидеться, как Славка, но она вдруг нейтральным голосом сообщила:
– А к ней я, между прочим, тоже ходила.
– Куда это – к ней?
– Да к ней… Хотела посмотреть, переброситься словом.
Она так и не назвала Алису по имени, но я понял, о ком идет речь. И потому не спешил реагировать. Даже чуть отвернулся.
– Она красивая, – сказала Лариска.
Я пожал плечами. Трудно было такое обсуждать. Особенно после недавних заявлений про «седло» и «корову». Честно говоря, я и сам толком не знал, красивая Алиса или нет. Вот Улька точно была красивой. Наверное, и Лариску можно было считать симпатичной. Тут я рассуждал спокойно, без особых метаний. А Алиса… Алиса изначально была другой. Я ведь сразу записал ее в родные. Ну да! Самое подходящее определение! Родной она была – с самых первых секунд и до последней своей черточки. Даже не очень уверенные ее движения были куда милее грациозной походки иных моделей. А неумение скрывать свои чувства, восторженные интонации, вечная готовность откликаться на каждое слово – все это повергало меня в какую-то запредельную оторопь. Каждый раз встречаясь с ней, я с какой-то болезненной остротой понимал, что таких людей не бывает, а она была и существовала!
– Знаешь, какая мысль меня тогда посетила? – Лариска вновь дернула плечиком – на этот раз как-то неуверенно. – Нет, правда, ты не обижайся, но она так на меня смотрела, так щурилась, что я сразу подумала: а не разыгрывает ли она слепую?
Я покачал головой.
– Она начала терять зрение в четыре года. Какое-то редкое воспаление сетчатки. Постепенно теряла. На протяжении долгого времени. С тех пор у нее и осталась эта привычка. Она всякий раз точно всматривается в собеседника и зрение напрягает. По-настоящему.
– А видит по-прежнему мглу, – заключила Лариска.
– Не совсем.
Я подумал, что, наверное, не стоит откровенничать с одноклассницей, но она ведь сейчас по-доброму со мной говорила. И видно было, что не ехидничает, а в чем-то даже завидует Алисе. Мне стало вдруг ясно, что Славку она прогнала намеренно. Видимо, хотела поговорить со мной об Алисе.
– Что значит – не совсем?
– Возможно, кое-что она все-таки видит. Только это совсем другое.
– Другое? – Лариска меня не понимала.
– Она говорит, что видит особый свет. Излучение от людей, от предметов. И свет этот очень разный – иногда неприятный, зловещий, а иногда теплый, весенний, даже пульсирующий.
– Как сердце?
Я кивнул. Больше касаться Алисиных секретов мне не хотелось, и, чтобы не молчать, я резко сменил тему. С ходу начал рассказывать о Славке. Про то, как он спас нас на «стрелке», как зависал и подтягивался на жутковатой «стремянке». Помянул о Славкиной сестре Катьке. Только вот чем больше я рассказывал про своего друга, тем скучнее становились глаза у Лариски. Вполне возможно, она меня уже и не слушала.
Когда же мы подошли к музыкальной школе, в которой Лариска занималась на фортепиано, меня бесцеремонно оборвали.
– Я все поняла, Антош, не надо продолжать… – Одноклассница заботливо поправила лямку на моем плече. Чуть помолчав, тихо добавила: – Ты береги ее, она у тебя правда хорошая. Даже очень и очень. И знаешь что… Как-нибудь при случае расспроси ее про мой свет.
– Про что расспросить? – не сразу сообразил я.
Лариска смутилась.
– Ну, ты же говорил, она по-особому видит. Вот и спроси, какой свет исходит от меня.
– Зачем тебе это?
Лариска еще раз погладила лямку на моем плече, неловко улыбнулась.
– А можешь и не спрашивать. И вправду – зачем?
Звонок Алисы застал меня на качелях. И сразу что-то изменилось во вселенной: небо посветлело, в груди потеплело. Я и не думал, что мир способен преображаться так быстро.
– Знаешь, Антош, я много думала и поняла, что очень хочу побывать на Башне.
– Что?!
– На Башне – на самом верху.
Я оторопело молчал.
– Ты говорил, там время останавливается, а мне это очень и очень нужно. Алё, Антон? Ты куда пропал?
– Я здесь, Алис.
– Ты проводишь меня туда? На ваш Пятачок?
Нет, она не умоляла, не упрашивала и не ставила ультиматумов. Однако реакцию ее родителей и той же Юлии Сергеевны предсказать было проще простого. Именно поэтому следовало проявить твердость и сказать твердое «нет». Объяснить про риск, про ответственность и прочие дела. Уверен, Алиса поняла бы все правильно и, может быть, даже не обиделась. Но я, соскучившийся и одинокий, сделать этого не сумел. Я открыл рот и в очередной раз сказал то, что говорить не следовало.
Я сказал ей «да».
Глава двадцать третьяЗдесь вам не равнина
(За 3 дня до катастрофы…)
Уроки я еле высидел. Даже на изо крутился и вертелся. И уже в три часа мы шагали с Алисой к Башне.
По дороге я подробно расписывал ей препятствия, которые нам предстояло одолеть. Возможно, я даже пытался ее напугать, рассчитывая, что в какой-то момент она передумает. Но этого не случилось. Тросточка ее бодро постукивала, а с лица не сходила мечтательная полуулыбка. Поглядывая на нее, я чувствовал двойственное желание: с одной стороны, хотелось прекратить все и повернуть назад, с другой – наоборот, тянуло ускорить шаг и, добравшись до Башни, сделать все, чтобы она побыстрее очутилась на Пятачке.
Конечно, еще оставалась вероятность того, что нас задержит охрана, но все обошлось. Телефоны мы, как и положено, отключили, двигались по возможности бесшумно. Сетку-рабицу в заветном месте я легко отогнул, Алиса пролезла через дыру без помех.
– Откуда ты знаешь этот проход? – шепнула она.
– Так мы же сами его и сделали. Специально постарались, чтобы со стороны было незаметно. Кто-то лезет поверху, а мы всегда здесь. Седьмой столб, начиная от бетонки…
Пес, разгуливающий внутри периметра, пару раз тявкнул, подбежав к Алисе, ткнулся носом в ее колени. Она тут же присела, обхватила пса за шею, и через минуту они были уже друзьями. Виляя хвостом, пес проводил нас до самого цоколя. Спасибо хоть не лаял.
Если бы я не видел, как Алиса карабкается на то первое наше совместное дерево, как раскачивается на качелях, наверное, я ни за что бы не решился вести ее сюда. Слазили бы для начала на какую-нибудь заброшенную ЛЭП, поползали по пожарным лестницам, по тем же деревьям. Но Алиса не была комнатным ребенком, и внутренний каркас Башни, я не сомневался, окажется ей вполне по силам.
Так оно и вышло. Забравшись на цоколь, я спустил ей трос, к которому она и пристегнула свой монтажный пояс. Далее я тянул ее вверх и подсказывал – за что хвататься, куда ступать правой или левой ногой. Раз-другой сердце у меня екало, но только от того, что я видел, насколько она мне доверяет! Все команды Алиса выполняла безупречно и практически не путалась. Да и тянуть ее было не столь уж трудно. Нет, легонькой она совсем не была, но то ли сил у меня от волнения прибавилось, то ли мне исправно помогала сама Алиса.