– Флага не хватает, – пожалел я.
Какое-то время мы следили за уплывающим парашютом. Ветер относил его дальше и дальше. Сержант, припавший к биноклю, радостно доложил:
– Никакой полиции пока не видать, и наши туда мчатся. Приличная такая толпа… Уже заходит на посадку… Так… Сел наш Славянчик! Причем в аккурат на какой-то газон.
– Говорю же – красава!
Я горделиво сиял, точно хвалили не Славку, а меня. А потом сунул руку поглубже в карман и вдруг обнаружил завернутый в бумажку леденец – последний из тех, что мы варили с Алисой. И как я его раньше не заметил, все ведь, кажется, обыскал!
Осторожно достав добычу, я освободил его от слипшейся бумаги и протянул Сержанту:
– Вот, обнаружил вдруг.
Кофе, шоколад, бутерброды с котлетами – все было давно съедено и выпито, и даже эта малость привела всех в буйный восторг.
– Ух ты! Волшебник ты наш! Может, еще чего найдешь? Ты пошарь как следует, вдруг кусок курицы отыщешь!
– Ага, или кило холодца…
Мы разломили сахарную медальку на три дольки, с наслаждением зачмокали.
– Вкуснотища!..
А в следующую секунду зазвонил сотовый Карася. Все прочие телефоны давно разрядились. Потому и был уговор – больше никому не названивать и откликаться исключительно на «входящие» и только на своих. Всех чужаков, включая администрацию и полицию, тут же заносили в «черный список». Берегли батарею…
– Это Юрыч! – возбужденно сообщил Карась. – Говорит, приняли Славку. Полисмены тоже подкатили, но опоздали.
– Значит, после объявим народу благодарность…
Карась продолжал прижимать трубку к уху. Лицо его поскучнело.
– Еще говорит, не будет больше коптера. Вроде даже нашли второй, но его тут же перехватили. На всех крышах чоповцев разбросали. Их сюда чуть ли не батальон согнали.
– М-да… – Сержант оглянулся на нас. – Ну и?.. Что будем делать, богатыри? Ночь нам здесь точно не продержаться.
Карась встряхнулся.
– Давайте я на разведку сгоняю. А встречу кого – переговоры проведу.
– Сдача на почетных условиях?
– А что нам еще остается? – Карась перевел взгляд на меня. – Ты как, Антох? За что голосуешь?
Впервые он ко мне обратился по имени, и я по глазам его понял, что это не просто вопрос. Карась предлагал мир. А чего мне с ним было делить? Плеер ему я давно простил.
– Думаю, ты прав, так и получится. – Я пожал плечами. – К утру, если даже выживем, сами уже не спустимся.
– Значит, так и решаем, – подытожил Сержант. – Коптера больше не будет, придется сдаваться. А мы… Мы сделали все, что могли.
– И все, что должны были сделать, – тихо добавил я.
– Верно! – Две мужские ладони одновременно шарахнули меня по разным плечам, чуть не сшибив с ног, – но так уж совпало.
Карась с Сержантом удивленно посмотрели друг на друга и, не удержавшись, расхохотались. Глядя на них, рассмеялся и я.
Не самый веселый был этот смех, и все же смеялись мы от души.
Глава двадцать восьмаяНепобеда
(За 18 часов до катастрофы…)
Мы сдались после недолгих переговоров. Сперва их вел Карась, позже к нему присоединился Сержант. Оба держались вполне достойно, да и нам в ответ особо не хамили. Хотя, думаю, Славка – тот точно развязал бы затяжную дискуссию и, без сомнения, сумел бы выторговать для нас самые почетные условия сдачи. Но Славки не было, а были лишь трое вконец окоченевших руфера. И нашу крепость, нашу добрую Башню, мы сдавали, поскольку сил на ее защиту больше не оставалось.
Зависнув на каркасных трубах, на высоте четвертого этажа, мои друзья громко переговаривались с офицерами полиции, что стояли внизу, я же был просто свидетелем – этаким нахохленным воробьем, сидящим на жердочке, мечтающим только о кружке горячего какао и каком-нибудь огромном бутерброде, в котором разом поместились бы и сыр, и колбаса, и вареная сгущенка со шпротами. О-о-о! Я бы слопал эту громадину, не моргнув глазом! А потом завалился бы спать, чтобы увидеть во сне все ту же Башню и нас с Алисой, обнявшихся на Пятачке.
А еще я глазел на близкие стены Башни и пытался выпросить у них прощения. Даже что-то такое мысленно лепетал – про вражью силу и нашу слабость, про погоду, что так не вовремя предала нас…
Переговоры наконец-то завершились: в общем и целом противоборствующие стороны пришли к соглашению. Нам обещали мирный арест – без мордобития и прочих санкций. Бонусом обещали чай с бутербродами, хотя я был уверен – такого бутерброда, который я мысленно себе вообразил, нам, конечно, не предложат.
Так оно и вышло. Спустившись, мы вскоре очутились за столом, и на тарелках перед нами красовались куценькие бутерброды. Зато их было на удивление много. И чай был в меру горячий, с сахаром. Больше всего нас удивило то, что столпившиеся в помещении взрослые в массе своей поглядывали на нас без осуждения. Несколько раз я ловил на себе злые взоры, но в основном и полиция, и незнакомые нам представители администрации вели себя вполне миролюбиво. И впрямь обошлось без мордобития. Думаю, даже наши противники были рады, что все наконец-то завершилось – без крови и смертоубийства. За такое не жаль было и бутербродами попотчевать.
После чая с нами побеседовал следователь, записал показания, забил в свой планшет адреса и прочие данные. Заодно поведал, что все наши товарищи также отпущены.
– Кроме тех двоих, что в больнице, – брякнул Карась.
И следователь немедленно сбился со своего покровительственного тона.
Закрутилась шарманка на тему, что «он тут ни при чем, что виновны обстоятельства и, собственно говоря, мы тоже в какой-то степени несем ответственность».
Честно говоря, я его почти не слушал, больше внимая тому благостному процессу, что разгорался в моем организме. Возвращалось тепло, оживали капилляры, пальцы ног покалывало сотнями острейших игл. Тут же рядом сидел какой-то адвокат, который часто и невпопад поддакивал словам следователя. По правую руку от него расположился известный правозащитник, имени которого я, разумеется, не знал, но уяснил, что во многом благодаря ему мы наконец-то сидим здесь – целые и невредимые. В разговоре со следователем Карась все больше начинал валять ваньку. Пришлось Сержанту ткнуть его в бок, и все пошло своим чередом.
Немного подпортил общую атмосферу животастый мужчина с двойным подбородком и в лаково-черном плаще. Он вошел ни с кем не поздоровавшись, небрежно сгреб со стола какие-то бумаги и выложил крокодиловой кожи папку. После чего, окинув нас брюзгливым взором, пальцем поманил к себе старшего офицера и вполголоса распорядился:
– Там юнцы с плакатами всё никак не расходятся. Так что этих здесь не задерживайте. Выписывайте штрафы и гоните в шею.
Я заметил, как недобро прищурился Карась, как кисти его сжались в кулаки. Ладонь Сержанта немедленно легла на плечо товарища, и кулаки вновь разжались. Это было не наше поле. Да и поздно было бодаться. Следовало признать: сегодня нас победили. Может быть, не вчистую, но все-таки победили.
Все вышло, как и распорядился обладатель двойного подбородка. Полицейские провели нас вертлявым коридором и, спустив на один этаж, выпроводили через черный ход. Мы были наконец-то на свободе и могли шагать, куда нам заблагорассудится. Только вот радости не было. Совершенно. И потому, пожав друг другу руки, мы распростились без объятий, без лишних слов.
Поскольку батя должен был ждать меня у парадного входа, я вновь обогнул здание и притулился в сторонке. Нет, на меня не набросилась толпа репортеров – меня попросту не заметили. Хотя народу здесь собралось приличное количество, и все кругом говорили о Башне, о флаге и четырех «сумасшедших». Именно этих «сумасшедших» здесь, судя по всему, и ждали. Двое девчонок держали в руках плакат с наспех намалеванным лозунгом: «Свободу узникам Башни!» Лозунг мне не понравился. Никакими узниками мы не были. Ни Башни, ни даже этого временного изолятора. А Башня… Башня стояла совсем рядом – близкая и уже недоступная. Цепочка полицейских протянулась, охватывая весь периметр. Тут и там мелькали в черной униформе юркие чоповцы. Здесь, у крыльца, тоже стояли полицейские. С некоторыми из них люди пробовали заговорить, но блюстители правопорядка в беседу не вступали. Видимо, такой у них был приказ.
Заслушавшись, я не заметил подкравшегося отца. Он облапил меня и крепко прижал к груди.
– Антоха!
Я тоже его обнял.
– Давай, тут у нас машина поблизости. Дядя Виталик нас довезет. – Батя протянул мне телефон. – И это забирай. А то замучил нас совсем. Звонит и звонит без конца. Пришлось выключить.
– А кто звонит?
– Да все! Ты, Антох, теперь знаменитость. Так что в школу завтра-послезавтра лучше не ходи.
«В школу – и не ходи» – золотые слова! Нонсенс в устах родителей…
Продолжая обнимать за плечи, батя повел меня через толпу. Кое-кто зыркал на меня с подозрением, но времени на узнавание мы не давали. Да и не было у меня сил раздаривать автографы.
– Там это… – припомнил я. – Мне штраф выписали. Но придет на твое имя.
– Штраф – чепуха, заплатим. – Батя оглянулся. – Башню жалко.
– Жалко. – Я почувствовал, что внутри меня вновь поднимается привычная дрожь. – Может, все-таки передумают? Вон сколько людей собралось! Пусть проведут референдум. Неужели не прислушаются?
– Будем надеяться, сынок…
Дядя Виталик ждал нас у машины. Я припомнил, как года четыре назад на этом же авто мы втроем катались на рыбалку. И неплохо так порыбалили. Дядя Виталик часто трепал меня тогда по голове – прямо как малыша какого. Но в этот раз многое изменилось – я это сразу почувствовал. Шагнув ко мне, он с чувством пожал мне руку, предупредительно распахнул дверцу.
– Садись, Антон. Если холодно, включу печку…
До дома было рукой подать, так что слова про печку можно было не принимать всерьез, но я был тронут. Взрослые организовали мне транспорт – возможно, даже проторчали весь день в ожидании. Я несколько беспокоился, что дядя Виталик начнет меня расспрашивать, станет хвалить или, наоборот, возьмется что-то там критиковать, но он умудренно молчал. Только поглядывал на меня в зеркало заднего вида и загадочно улыбался. Мне даже захотелось сказать ему что-нибудь доброе. Но я не сказал. Сил на разговоры у меня не было. Прямо совсем-совсем.