– Это называется огненное копье. Его создали наши лучшие оружейники, соединив достоинства нескольких видов оружия из разных частей континента.
Если в арсенале Мората окажутся еще и огненные копья…
– Капитан Рульф еще несколько месяцев назад заказал это оружие для своего флота.
Шаол открыл рот.
– А когда поступили известия, что Бухта Черепов перешла под власть Аэлины Галатинии, вместе с ними поступил заказ на дополнительное количество огненных копий.
Шаол переваривал услышанное.
– Но почему Аргун умолчал об этом за обедом?
– Потому что огненные копья невероятно дороги.
– Так это же ощутимая прибыль вашей казне.
– Естественно.
«И плохой довод для попыток Аргуна избежать участия в войне», – подумал Шаол.
– А ты, принц? Ты хочешь этой войны?
Кашан ответил не сразу. Оглядел комнату, потолок, кровать и наконец самого Шаола.
– Эта война станет величайшей войной нашего времени, – тихо сказал Кашан. – Когда не станет нас, когда не станет внуков наших внуков, люди по-прежнему будут говорить о ней. Рассказывать на привалах, у походных костров, петь баллады в больших залах. Из поколения в поколение будут передаваться сказания о тех, кто выжил и кто сложил головы в бою, кто храбро сражался и кто запятнал себя трусостью.
У Кашана дрогнул кадык.
– Мое сульде указывает на север. Днем и ночью конские волосы стремятся в том направлении. Возможно, я найду свою судьбу на равнинах Фенхару. Или возле белых стен Оринфа. Но я безропотно отправлюсь на север, если отец прикажет.
Шаол снова раздумывал над услышанным. Смотрел на сундуки у стены, неподалеку от входа в купальню.
Кашан счел их разговор оконченным и собрался уходить, когда Шаол спросил:
– Когда у твоего отца назначена очередная встреча с его визирем по иноземной торговле?
Несарина ощущала острую нехватку времени.
Местный целитель объявил: Фалкан окончательно поправится дней через десять. Значит, у них с Сартаком будет совсем немного времени, чтобы слетать к развалинам других сторожевых башен. Несарина пыталась убедить принца отправиться туда без оборотня, но он каждый раз говорил «нет». Даже участие сгоравшей от нетерпения Борты не могло переубедить Сартака. Он не хотел рисковать.
И все же Сартак нашел, чем заполнить вынужденное ожидание. Вместе с Несариной он навещал гнезда руккинов на севере и западе, где встречался с тамошними правительницами и капитанами местных сил. В числе последних были и женщины.
В одних местах гостей встречали радушно, устраивали в их честь пиры и празднества до глубокой ночи. В других, например в гнездах Берладского клана, матери-по-очагу и правители рангом пониже держались замкнуто и после обсуждения дел не предлагали задержаться. Там гостям не выставляли кувшины с брагой из козьего молока. Напиток оказался настолько крепким, что у Несарины по всему телу волосы встали дыбом. Глотнув его в первый раз, она чуть не задохнулась и долго кашляла. Хозяева ободряюще хлопали ее по спине, а затем выпили за ее здоровье.
Но все же радушия было больше, и теплота встреч не переставала ее удивлять. Улыбающиеся лица руккинов и их просьбы показать ее искусство стрельбы из лука. Кто просил застенчиво, кто – смело. Несарина охотно показывала, чем владеет, и постоянно училась сама. Когда они с принцем летали над горными перевалами, Сартак указывал цели, а она их поражала, учась стрелять по ветру и против ветра.
Он даже разрешил Несарине самостоятельно полетать на Кадаре. Правда, всего один раз. Ей сразу вспомнилось, что дети руккинов летают с четырех лет. Трудно представить, какие ощущения испытывали малыши, зато она сама еще никогда не чувствовала себя настолько свободной. Точнее, освобожденной от груза забот, от нескончаемых правил и запретов и такой погруженной в себя.
Они посещали клан за кланом, очаг за очагом. Сартак проверял выучку руккинов, останавливался взглянуть на новорожденных, терпеливо выслушивал сетования немощных стариков. Несарина оставалась его тенью. Во всяком случае, пыталась оставаться. Ее попытки отойти в укромный уголок кончались тем, что Сартак выталкивал ее вперед. Несарина быстро поняла: она здесь – не гостья и работает наравне со всеми. Она мыла посуду после трапез, после стрельб освобождала мишени от стрел и убирала помет рукков в залах и гнездах.
Этим не чурался заниматься и принц. Невзирая на происхождение и чин, Сартак старательно выполнял все, за что брался. Как-то вечером Несарина спросила, зачем он это делает. «Никто не выше работы», – коротко ответил принц.
Несарина отскребала полы от окаменевшего помета, учила молодых воинов премудростям стрельбы, и эти занятия помогали ей гасить внутреннее беспокойство. Она уже с трудом вызывала в памяти картины своей рафтхольской жизни. Недолгое время командования королевской гвардией, когда она отдавала караульным приказы, а те внимательно слушали ее, а затем расходились по местам. Мраморные полы, разодетые придворные… Еще тяжелее вспоминалось время службы в городской страже: казармы, переполненная командирская комната, куда она приходила за очередным распоряжением. И потом – оживленный перекресток, томительные часы дежурства. Вокруг прогуливались, что-то покупали, ели и ругались между собой горожане.
Другой мир. Другая жизнь.
Здесь, в сердце гор, дыша холодным свежим воздухом, сидя у очага и слушая рассказы Хулуны о руккинах и конниках, повествования о первом хагане и его прекрасной жене (Борту назвали в ее честь), Несарине было трудно вспомнить ту, прежнюю жизнь.
Она не хотела туда возвращаться.
Однажды вечером Несарина решилась на поступок, удививший даже ее.
Она сидела у очага, расчесывая волосы, – Борта все-таки научила ее ухаживать за ними. Хулуна точила кинжал, готовясь к своим делам, и одновременно говорила с теми, кто ее окружал: Сартаком, Бортой, прихрамывающим Фалканом, с лица которого еще не сошел землистый оттенок, а также еще с шестерыми младшими родственниками обоего пола.
– Может, для разнообразия послушаем какую-нибудь адарланскую историю? – вдруг спросила Хулуна.
Лица собравшихся, золотистые и бронзовые от пламени очага, повернулись к Несарине и Фалкану.
Оборотень поморщился:
– Мои истории покажутся вам скучноватыми. – Он задумался. – Было у меня одно интересное путешествие в Красную пустыню, но… – Он кивнул в сторону Несарины. – Я бы не прочь вначале услышать твои истории, капитан.
Несарина едва не заерзала, ощущая на себе взгляды двух десятков глаз.
– Рассказы, на которых я выросла, были в основном про вас и про эти земли, – призналась она.
Собравшиеся дружно заулыбались. Сартак ей подмигнула. Несарина вобрала голову в плечи. Щеки у нее пылали.
– Тогда расскажи нам о фэйцах, – предложила Борта. – Про того фэйского принца.
– Фэйских историй я не знаю. – Несарина покачала головой. – Да и принца видела лишь мельком.
Борта нахмурилась, как обиженный ребенок.
– Но я могу вам спеть, – добавила Несарина.
Все затихли. Хулуна отложила точильный камень.
– Песня тоже подойдет, – сказала мать-по-очагу. – А то моим деткам рукка на ухо наступила.
Борта выпучила глаза. Сартак виновато склонил голову и криво ухмыльнулся.
Несарина улыбалась, хотя от собственного дерзкого предложения у нее колотилось сердце. Она никогда не пела для других, но это не было выступлением для слушателей. Она делилась сокровенным. Прежде чем начать, Несарина долго вслушивалась в шепот ветра, доносящийся из входа в пещеру. Собравшиеся терпеливо ждали.
– Я спою вам адарланскую песню, – наконец объявила Несарина. – Ее поют на холмистых просторах к северу от Рафтхола. Там родилась моя мать.
В груди Несарины вспыхнула давняя знакомая боль.
– Мама часто пела мне эту песню, пока была жива.
В стальных глазах Хулуны мелькнуло сочувствие. Однако Несарина смотрела не на нее, а на Борту. Лицо внучки Хулуны стало на удивление нежным и грустным. Казалось, она впервые видит Несарину.
Несарина едва заметно кивнула Борте. «Мы обе несем этот груз». Борта ответила легкой улыбкой.
Несарина вновь прислушалась к шепоту ветра. Она мысленно перенеслась в свою уютную комнатку рафтхольского дома. Ощутила шелковистые материнские руки, гладящие ее по лицу и волосам. Несарина была ребенком двух континентов, но ее так завораживали рассказы отца о его далекой родине, о рукках и конниках, что она редко просила рассказать про Адарлан.
Материнская песня, по сути, тоже была адарланским повествованием. Одним из немногих, известных Несарине, и самым любимым. То была песня про Адарлан, знававший лучшие дни. Несарине хотелось рассказать руккинам, что королевство, где она родилась, не всегда было жестоким и захватническим. Пусть почувствуют отблеск прежнего Адарлана – и, возможно, будущего.
Несарина откашлялась, набрала воздуха и запела.
Потрескивание огня служило ей единственным сопровождением. Голос Несарины наполнял весь Альтунский зал, обходя старинные колонны и отражаясь от каменных стен.
Ей казалось, что Сартак замер. Лицо принца утратило обычную жесткость или насмешливость.
Несарина сосредоточилась на словах старой песни. Зимы в далеком краю. Капли крови на снегу. Песня о матерях и дочерях, об их любви и заботе. О сражениях, на которые толкала их жизнь.
Ее голос вздымался ввысь и стремительно падал, напоминая смелую грациозную руку. Несарине почудилось… нет, наверное, так оно и было: даже ветер прекратил завывать, слушая ее пение.
Песня закончилась высокой золотистой нотой, похожей на луч весеннего солнца над стылой землей. Потом вернулась тишина и потрескивание огня.
Борта молча плакала. По ее красивому лицу двумя ручейками текли слезы. Хулуна крепко держала внучку за руку. Их общая рана еще не зарубцевалась.
Горе ощущалось и на лице Сартака. Но не только горе. Восхищение и еще какое-то бесконечно нежное чувство.
– К историям о Стреле Нейты добавилась новая.