Благодаря широкой улыбке девчушки он заметил, что у неё отсутствует три зуба.
Женщина… Её мать… Взяла её кругленькое личико в свои руки. Её кожа была темнее, чем у дочери, а волосы были более густыми и сильнее завивались. Но их телосложение… Когда девочка вырастет, её фигура будет такой же, как и у матери. Она унаследует от неё веснушки. А также нос и губы.
— А ты быстро учишься, моё смышлёное дитя.
Женщина поцеловала свою дочь во влажный от пота лобик.
Он прочувствовал этот поцелуй… Любовь, сквозившую в нём… Даже несмотря на то, что он был всего лишь призраком, стоящим в воротах сада.
Ибо это была любовь, которая затмила здесь весь мир, позолотила его. Любовь и радость.
Счастье.
Со своей семьёй он этого никогда не ощущал. Или с кем-либо ещё.
Девочку любили. Глубоко. И беззаветно.
Это было счастливое воспоминание… Одно из немногих таких.
— А что за куст растёт там около стены? — вновь спросила женщина девочку.
Её лоб наморщился от раздумий.
— Крыжовник?
— Правильно. А что мы делаем с ягодами крыжовника?
Девочка упёрла свои руки в бёдра, её простое платье развевалось в сухом тёплом порыве бриза.
— Мы… — она топнула ножкой в нетерпении… Её память не отзывалась. Такое же раздражение он видел у неё снаружи дома того пожилого мужчины в Антике. Её мать подкралась к ней со спины, обнимая её и целуя в щёку. — Мы делаем пирог из ягод крыжовника.
Визг восхищения девочки эхом отдавался через янтарные травы и прозрачные ручьи, распространяясь даже в запутанное, древнее сердце Задубелого леса.
Возможно, он дошёл даже до самих Белоклычьих гор, где на их краю разместился город.
Он открыл глаза.
И обнаружил, что вся его нога упирается в диванные подушки. Он чувствовал царапание шёлка и вышивки по обнажённому своду стопы. Его пальцы.
Чувствовал.
Он подскочил, обнаружив, что Ирэн нет рядом с ним.
Её не было рядом.
Он уставился на свои ноги. Чуть ниже лодыжки… Он двигал и вертел своей ногой.
Он чувствовал свои мышцы на ногах.
Слова застряли у него в горле. Его сердце скакнуло в груди.
— Ирэн… — прохрипел он, ища её взглядом.
Её не было в покоях, но…
Его привлёк солнечный свет, отразившийся на чём-то золотисто-коричневом. В саду.
Она сидела там. Одна. В тишине.
Его не волновало, что он был одет лишь наполовину. Шаол поднялся на своё кресло, удивляясь ощущению гладких деревянных опор под его ногами. Он мог бы поклясться, что даже чувствовал в своих ногах… лёгкое покалывание.
Он устроился в своём кресле и направился в маленький квадратной формы сад, не переводя дыхание и широко раскрыв глаза. Она вылечила ещё одну часть его ног, ещё одну…
Она устроилась на вычурной маленькой скамье, расположившейся перед водной гладью небольшого пруда круглой формы, её голова опиралась на руку, сжатую в кулак.
Сначала он подумал, что она заснула на солнце.
Однако при приближении к ней он поймал взглядом блеск света на её лице. Влагу на нём.
Не кровь, но слёзы.
Они текли бесшумным бесконечным потоком, пока она смотрела на гладкую водную гладь пруда, на розоватые лилии и изумрудного цвета кувшинки, покрывающие большую часть водоёма.
Она смотрела на них так, как будто не видела их. Не слышала его.
— Ирэн.
Очередная слеза покатилась по её лицу, исчезая в складках бледно-розового платья. Вот и ещё одна солёная капелька.
— Ты ранена? — спросил Шаол хрипло, колёса его коляски хрустнули под бледно-белым гравием садовых дорожек.
— Я запамятовала, — прошептала она, губы её дрожали, пока она смотрела и смотрела на пруд. Она даже не повернула головы в его сторону. — Я забыла, как она выглядела. Чем пахла. Я забыла… Звук её голоса.
Его грудь напряглась, как только она поморщилась. Он остановил своё кресло рядом с ней, но не коснулся девушки.
Ирэн тихо сказала:
— Мы приносим клятвы… никогда не забирать чужую жизнь. Она нарушила эту клятву в тот день, когда пришли солдаты. Она спрятала в своем платье кинжал. Она увидела, как солдат схватил меня, и она… она прыгнула на него. — целительница прикрыла глаза. — Она убила его. Чтобы купить мне время на побег. И я сделала это. Я оставила её. Я побежала, оставив её одну, и я наблюдала… Я из леса видела, как они строили этот костёр. И я слышала, как она кричала и кричала…
Её тело содрогнулось.
— Она была хорошим человеком, — прошептала Ирэн. — Она была хорошей, доброй, и любила меня, как никто другой.
Она до сих пор не стёрла с лица слёзы.
— А они забрали её у меня.
Человек, которому он так преданно служил… Он забрал у неё мать.
Шаол спросил мягко:
— Куда ты направилась после всего произошедшего?
Дрожь её тела стала заметно меньше. Она вытерла свой нос.
— У моей матери была двоюродная сестра, которая жила на севере Фенхарру. Я направилась туда. Этот путь занял у меня две недели, но я всё-таки сделала это.
В одиннадцать лет. Фенхарру раздирали сражения. Она находилась в самом их центре. А она сделала это… Когда ей было всего одиннадцать.
— Семья маминой сестры содержала ферму, и, когда я осталась там, то работала у них на протяжении шести лет. Старалась быть нормальной. Не высовывалась. Лечилась травами тогда, когда бы это не вызвало подозрений. Но этого было недостаточно. Это… Там была дыра. Во мне. Было такое чувство, что мне чего-то не хватает.
— И так ты оказалась здесь, да?
— Я покинула их. Собиралась попасть сюда. Я прошла Фенхарру насквозь. Затем Задубелый лес. А после… После я перебралась через горы… — её голос сорвался на шёпот. — Всё это заняло у меня около шести месяцев, но, в конце концов, я сделала это… Добралась до порта в городе Инниш.
Он никогда не слышал об Иннише. Возможно, этот город находился где-то в Мелисанде, если она пересекла…
Целительница пересекла горы.
Эта хрупкая женщина рядом с ним… Она совершила переход через горы, чтобы оказаться здесь. Сделала это сама.
— Я отдала последние деньги, чтобы пересечь горы. Поэтому я осталась в Иннише. Нашла работу.
Он избегал желания взглянуть на шрам, пересекавший её горло. Избегал опасного вопроса, связанного с той работой…
— Многие девушки промышляли на улицах. Инниш был… и сейчас является не самым лучшим местом для жизни. Но я нашла таверну в доках, а её собственник нанял меня. Я работала, как девушка за барной стойкой, и как официантка. В итоге я осталась там. Я собиралась поработать в этой таверне всего месяц, но осталась на целый год. Позволила хозяину таверны забирать мои деньги, мои чаевые. Увеличивать плату за моё жильё. Переселить меня в комнату под лестницей. У меня не было ни гроша, чтобы пересечь морские воды, к тому же я думала… Я думала, что здесь мне придётся заплатить деньги за своё обучение. Мне не хотелось появляться в Торре без денег на учителя, поэтому… я осталась.
Он изучал её руки, которые сейчас крепко сжимали друг друга, лёжа на её коленях. Представил, как они держат ведро и швабру, представил её с тряпками и грязными тарелками. Увидел их влажными и ноющими от боли. Воображение нарисовало грязную гостиницу и её жителей — то, что они, должно быть, видели и жаждали сделать, когда замечали её.
— Как ты очутилась здесь?
Губы Ирэн превратились в тонкую ниточку, её слезы высохли. Она вздохнула.
— Это долгая история.
— У меня достаточно времени, чтобы её выслушать.
Но она снова покачала головой и, наконец, посмотрела на него. На её лице отразилось… понимание. Эти глаза…
Она не дрогнула, когда сказала:
— Я знаю, кто нанёс тебе эту рану.
Шаол мгновенно затих.
Человек, который забрал у неё мать, которую она так любила, человек, из-за действий которого она была вынуждена бежать и пересечь полмира.
Он кивнул, подтверждая её мысли.
— Это дело рук адарланского короля, — вздохнула Ирэн, снова изучая водоём перед ней. — Он был… одержим?
Слова были чуть больше, чем шёпот, и даже он едва их слышал.
— Да, — сказал он вынужденно. — В течение целых десятилетий. Я… прости, что не рассказал тебе. Мы находим эту тему… весьма деликатной.
— Ибо всё это может вызвать вопросы в части пригодности вашего нового короля к правлению.
— Да, и привести к вопросам, которые лучше всего забыть.
Ирэн коснулась рукой своей груди, её лицо было обеспокоенным и мрачным.
— Неудивительно, что моя магия испытывает ужас от соприкосновения с тёмной материей.
— Прости, — снова сказал он. Это все, что он мог сейчас сказать.
Эти глаза скользнули взглядом по нему, и какая-то мутная пелена в её взгляде пропала.
— Это дает мне дополнительные основания для борьбы с ним. Чтобы навсегда стереть последнее воспоминание о нём. Сейчас это существо ждало меня. Снова насмехалось надо мной. Мне удалось добраться до тебя, но затем темнота вокруг нас стала слишком плотной. Такое чувство, что это существо сделало своего рода… раковину, где и спряталось от меня. Я могла видеть всё… всё, что оно показывало тебе. Твои воспоминания и его.
Она потёрла лицо.
— Тогда я и узнала. Что это было… кто нанёс тебе эту рану. И я увидела, что он с тобой сделал, и все, о чём я могла думать, это как остановить его, как уничтожить его и совершить…
Она поджала губы, как будто они снова начали дрожать.
— Немного добра, — закончил он её фразу. — Ты создала воспоминание о свете и добре.
У него не было слов, чтобы выразить ей свою благодарность за то, что она воссоздала эту память о своей матери в отместку демону, который её убил.
Ирэн, казалось, читала его мысли и сказала:
— Я рада, что именно воспоминание о ней заставило тьму отступить ещё немного.
Его горло сжалось, и он сглотнул.
— Я видела твоё воспоминание, — тихо сказала Ирэн. — Там был… Мужчина. Твой отец.
— Он — редкостный мерзавец.
— Во всём случившемся не было твоей вины. Ни в чём из этого.
Он воздержался от комментариев.