она знала риски, которые представлял Перрингтон-Эраван. Что бы он сделал со всеми, если бы она не объединила их вместе. Какими бы то ни было средствами.
Шаол потер лицо. Если бы Аэлина держала себя под контролем, если бы она сыграла роль бедной королевы… Это сделало бы его задачу намного легче.
Возможно, эта война дорого обойдется Аэлине. Этот бросок в будущее.
По крайней мере, Дорин был признан — несомненно в безопасности, как и следовало ожидать для союзников двора Аэлины.
Шаол послал тихую благодарственную молитву за эту маленькую милость.
Мягкий стук заставил его встать. Не в фойе, а в стеклянные двери в сад.
Его ноги тряслись, слегка сгибаясь в колене — скорее инстинкт, чем контролируемое движение. Он и Ирэн дважды проходили через изнурительные процедуры для ног, различные методы лечения, которые позволяли ему двигаться дюйм за дюймом. Наряду с волшебством она вливалась в его тело, в то время как он снова переживал темные воспоминания. Он никогда не говорил ей, что он видел, что заставляло его кричать.
Не было никакого смысла. И рассказывая Ирэн, как сильно он потерпел неудачу, как он сделал ошибочное мнение, это вызывало у него отвращение. Но то, что стояло в ночном саду… Не воспоминания.
Шаол прищурился в темноте на высокую мужскую фигуру, стоящую там, руки были сложены в тихом приветствии — рука Шаола потянулась к ножу под подушкой. Но фигура приблизилась к свету фонаря, и Шаол выдохнул и помахал принцу.
Кашин раздвинул дверь сада и проскользнул.
— Проникновение — это не то умение, которое я ожидал бы от принца, — сказал Шаол, приветствуя его.
Кашин задержался прямо в дверном проеме, фонарь осветил его лицо и Шаол разглядел полуулыбку.
— Боюсь, что больше известно от том, что я пробирался в спальни дам и из них, а не воровал.
— Я думал, что ваш двор был немного более открытым в отношении такого рода вещей, чем мой собственный.
Улыбка стала шире.
— Возможно, но капризные старые мужья остаются неизменными на любом континенте.
Шаол хихикнул, покачав головой.
— Что я могу сделать для тебя, принц?
Кашин изучал дверь в комнату, Шаол делал то же самое — искал любые мерцающие тени с другой стороны. Когда они оба не нашли ни одной, Кашин сказал:
— Я полагаю, вы ничего не обнаружили в моем дворе о том, кто может мучить Ирэн.
— Хотел бы я сказать иначе. — но у него не было шанса охотиться благодаря Несрин через Антику за любыми признаками потенциального Валга. И действительно, в эти три недели все было достаточно тихо, и часть его надеялась, что они просто… уйдут. С тех пор вокруг дворца и Торре была намного более спокойная атмосфера, словно тени были позади всех.
Кашин кивнул.
— Я знаю, что Сартак отправился с вашим капитаном, чтобы получить ответы об этой угрозе.
Шаол не осмелился подтвердить или опровергнуть это. Он не был полностью уверен, что Сартак оставил бы вещи со своей семьей, если бы он получил благословение своего отца.
Кашин продолжил:
— Возможно, именно поэтому мои братья и сестры установили такой единый фронт против вас сегодня вечером. Если Сартак серьезно относится к этой угрозе, они знают, что у них может быть ограниченное время, чтобы убедить нашего отца не присоединяться к этому делу.
— Но если угроза реальна, — сказал Шаол, — если она может проникнуть в эти земли, почему бы не драться? Почему бы не остановить ее, пока она не достигнет этих берегов?
— Потому что это война, — сказал Кашин и, то как он говорил, как он стоял, заставило Шаола почувствовать себя молодым. — И хотя способ, которым мои братья и сестры представляли свои аргументы, был неприятным, я подозреваю, что Аргун и Хасар знают о цене, которая потребуется в этом деле. Никогда еще вся сила армий каганата не была отправлена на чужую землю. О, некоторые легионы, будь то ракины или армада, или мои собственные лошади. Иногда объединяются, но не все, не то что вам требуется. Жизни, полное опустошение нашей казны… это будет глобально. Не делайте ошибку, полагая, что мои братья и сестры не понимают этого очень, очень хорошо.
— А их страх перед Аэлиной?
Кашин фыркнул.
— Я не могу на это повлиять. Возможно, это хорошо. Возможно, нет.
— Значит, вы пробрались в мою комнату, чтобы сказать мне это?
Он должен говорить уважительно.
— Я пришел, чтобы рассказать вам еще одну весть, о которой Аргун предпочел не упоминать.
Шаол ждал, желая не сидеть голым по пояс в постели.
Кашин сказал:
— Мы получили от нашего визиря внешней торговли отчет о том, что был получен большой выгодный заказ нового оружия.
Дыхание Шаола замерло. Если Морат нашел какой-то способ…
— Оно называется Огненное копьё, — сказал Кашин. — Наши лучшие инженеры сделали его, объединив различное оружие со всего континента.
О боги. Если Морат имел это в своем арсенале…
— Капитан Рульф заказал для своего флота. Несколько месяцев назад. — Рульф… — И когда новости прибыли из Бухты Черепов, павшей перед Аэлиной Галатинией, также пришел приказ отправить больше Огненных копий на север.
Шаол обдумывал информацию.
— Почему Аргун не сказал об этом за обедом?
— Потому что Огненные копья очень, очень дорогие.
— Конечно, это хорошо для вашей экономики.
— Это так.
И не хорошо для попытки Аргуна избежать этой войны.
Шаол замолчал на мгновение.
— А вы, принц? Вы хотите присоединиться к этой войне?
Кашин не сразу ответил. Он осмотрел комнату, потолок, кровать и, наконец, самого Шаола.
— Это будет великая война нашего времени, — тихо сказал Кашин. — Когда мы умрем, когда даже внуки наших внуков умрут, они все равно будут говорить об этой войне. Они будут шептаться об этом вокруг огней, поющих в больших залах. Кто жил и погиб, кто сражался и кто сдался. — Горло его задрожало. — Мой сульдэ развивается на ветру, на север, днем и ночью, лошади уходят на север. Поэтому, возможно, я найду свою судьбу на равнинах Фенхарру. Или перед белыми стенами Оринфа. Но на север я пойду, если отец мне прикажет.
Шаол обдумал это. Посмотрел на сундуки около стены возле купальни.
Кашин повернулся, чтобы уйти, когда Шаол спросил:
— Когда твой отец снова встретится со своим визирем внешней торговли?
Глава 37
У Несрин не было времени.
Фалкану потребовалось десять дней, чтобы восстановиться, что оставляло ей и Сартаку слишком мало времени для посещения руин другой сторожевой башни на юге. Она пыталась убедить принца пойти без оборотня, но он отказался. Он не рискнул, даже учитывая, что Борте теперь собиралась присоединиться к ним.
Но Сартак нашел другие способы занять их время. Он взял Несрин в другие гнезда на севере и на западе, где он встретился с царящими матерьми и капитанами, как мужчинами, так и женщинами, которые руководили своими войсками.
Некоторые были гостеприимны, приветствуя Сартака пирами и празднествами, которые длились всю ночь.
Некоторые, как гнездо Берлад, были отчужденными, их матери и другие различные лидеры не приглашали оставаться дольше, чем это необходимо. Конечно, даже не предлагая кувшины сбродившего козьего молока, которое они пили — оно было достаточно крепким для того, чтобы у Несрин встали волосы дыбом и свело зубы. Она почти задохнулась, когда впервые попробовала его, заработав одобряющие хлопки по спине и тост в ее честь.
Это был теплый прием, который до сих пор удивлял ее.
Улыбки ракинов, которые несколько застенчиво, но смело просили показать ее лук и стрелы. Она показывала им многое, но также училась сама. Когда он пролетала с Сартаком через горные перевалы, принц выкрикивал цели, а Несрин стреляла по ним, научившись стрелять во время ветра, как ветер.
Он даже позволил ей оседлать Кадару в одиночку — только один раз, и этого было достаточно, чтобы она снова задумалась о том, как они позволяют четырехлетним делать это, но… она никогда не чувствовала себя такой свободной.
Такой не обремененной и необузданной, но все еще собой.
Итак, они двигались, от клана к клану, из очага в очаг. Сартак проверял всадников и их обучение, останавливаясь, чтобы посетить новых малышей и больной старый народ. Несрин оставалась его тенью или, по крайней мере, пыталась.
Каждый раз, когда она делала шаг назад, Сартак подталкивал ее вперед. Каждый раз, когда появлялась какая-то задача, которую делают другие, он попросил ее помочь. Мытье посуды после еды, возвращение стрел со стрелковой практики, очистка залов и гнезд от помёта ракинов.
Тем не менее, на последней задаче он присоединился к ней. Несмотря на его звание, несмотря на его статус капитана, всю работу он выполнял без слова жалобы. Никто не выше работы, сказал он, когда она спросила однажды ночью.
И пока она отскабливала корки помёта с земли и учила молодых воинов, как натягивать лук, что-то беспокойное в ней уладилось.
Она больше не могла представить это — тихие встречи во дворце в Рафтхоле, где она отдает парадным стражам свои приказы, а затем расхаживает среди мраморных полов и пышных нарядов. Не могла вспомнить городские казармы, где она пряталась в задней части переполненной людьми комнаты, получала приказы, а затем часами стояла на углу улицы, наблюдая, как люди покупают, едят, спорят и гуляют.
Другая жизнь, другой мир.
Здесь, глубоко в горах, вдыхая свежий воздух, сидя вокруг ямы с костром, чтобы услышать, как Хоулун рассказывает истории о ракинах и повелителях лошадей, сказки о первом кагане и его любимой жене, в честь которой была названа Борте… Она не могла вспомнить прежнюю жизнь.
И не хотела к ней возвращаться.
Это произошло во время одного такого костра, Несрин расплетала тугую косу, заплетать которую научила ее Борте, чем удивила даже саму себя.
Хоулун сидела с точильным камнем в руке, затачивала кинжал и готовилась к работе, разговаривая с небольшим скоплением людей — Сартак, Борте, серолицый и хромающий Фалкан, и еще шестеро, которых Несрин запомнила, как двоюродных братьев и сестер Борте. Названная мать просканировала их лица, золотые, мерцающие от пламени, и спросила: