Шарлей действительно был прав. Монах был монашком. Молокососом. Мальчишкой, у которого от рыданий тряслись руки, дрожали губы и вся остальная часть лица.
— Брат… Деодат… — всхлипнул он. — Брат… Деодат… Из-за меня… Умрет…
— Чего-чего?
— Из-за меня… Умрет… Я подвел… Подвел…
— К лекарю спешишь, что ли? — догадался Рейневан. — Для больного?
— Брат… — снова захныкал парнишка. — Деодат… Из-за меня…
— Говори складнее, фратер.
— В брата Деодата, — выкрикнул монашек, поднимая на Шарлея покрасневшие глаза, — вселился злой дух, опутал его! Вот и наказал мне брат-аббат что есть мочи… Что есть мочи гнать в Свидницу к братьям-проповедникам… За экзорцистом!
— А получше ездока в монастыре не сыскалось?
— Не сыскалось… К тому же я самый младший… О я несчастный!
— Скорее счастливый, — не улыбнувшись, проговорил Шарлей. — Поверь, скорее счастливый. Отыщи, сынок, в траве свои сандалии и беги в монастырь. Доставь аббату добрую весть, мол, милость Господня явно снизошла на вас, ибо на дамбе ты встретил магистра Бенигнуса, опытного экзорциста, коего, вне всякого сомнения, некий ангел направил в сии края.
— Вы, добрый господин… Вы?
— Беги, сказал я, что есть духу, к аббату. Извести его, что я приближаюсь.
— Скажи мне, что я ослышался, Шарлей. Скажи, что ты оговорился и вовсе не сказал того, что только что сказал?
— Это чего же? Что я выэкзерцирую брата Деодата? Ну так я его выэкзерцирую в лучшем виде. С твоей помощью, парень.
— А вот уж что нет, так нет. На меня не рассчитывай. У меня и без того достаточно забот. Новые мне ни к чему.
— Мне тоже. Зато мне необходимы обед и деньги. Обед лучше вперед.
— Наиглупейшая идейка из всех возможных глупых идей, — расценил Рейневан, осматривая залитый солнцем viridarium[180]. — Ты соображаешь, что делаешь? Ты знаешь, что грозит тем, кто прикидывается священником? Экзорцистом? Каким-то чокнутым магистром Бенигнусом?
— Что значит «прикидывается»? Я — духовное лицо. И экзорцист. Это проблема веры, а я верю. В то, что у меня получится.
— Издеваешься?
— Отнюдь! Начинай мысленно подготавливать себя к задаче.
— Нет уж, уволь. Это не для меня.
— Почему же? Ты вроде бы лекарь. Надо помочь страждущему.
— Ему, — Рейневан указал на инфирмерию[181], из которой они недавно вышли и где лежал брат Деодат, — ему помочь нельзя. Это летаргия. Монах в летаргическом сне. Ты слышал, как монахи говорили, что пытались его разбудить, тыча в пятки горячим ножом? Следовательно, это нечто похожее на grand mal, серьезную болезнь. Здесь бессилием поражен мозг, spiritus animalis. Я читал об этом в «Canon medicinae»[182] Авиценны, а также у Разеса и Аверроэса… И знаю, что такое лечить невозможно. Можно только ждать…
— Ждать, конечно, можно, — прервал Шарлей. — Но почему сложа руки? Тем более если можно действовать? И на этом заработать? Никому не навредив?
— Не навредив? А этика?
— С пустым животом, — пожал плечами Шарлей, — я не привык философствовать. А вот сегодня вечером, когда я буду сыт и под хмельком, я изложу тебе principia моей этики. И тебя поразит их простота.
— Это может скверно кончиться.
— Рейневан, — Шарлей резко обернулся, — рассуждай же, черт побери, позитивно[183].
— Я именно так и делаю. Думаю — это скверно кончится.
— А, думай, что хочешь. Но сегодня, будь любезен, замолчи, ибо они идут.
Действительно, приближался аббат в сопровождении нескольких монахов. Аббат был невысок ростом, кругловат и пухловат, однако добродушной и почтенной внешности противоречила мина недовольства, стиснутые губы, а также живые и внимательные глаза, которые он быстро переводил с Шарлея на Рейневана. И обратно.
— Ну, что скажете? — спросил он, пряча руки под ладанку. — Что с братом Деодатом?
— Немощью, — гордо надув губы, сообщил Шарлей, — поражен spiritus anomalis. Это что-то вроде grand mal, серьезной болезни, описанной Авиценной, короче говоря, Tohu Wa Bohu. Следует вам знать, reverende pater[184], что все выглядит не лучшим образом. Но я постараюсь.
— Что постараетесь?
— Изгнать из одержимого злого духа.
— Так вы думаете, — наклонил голову аббат, — что это одержимость?
— Уверен, — голос Шарлея оставался довольно холодным, — что это не бегунка[185]. Бегунка проявляется иначе.
— Однако, — в голосе аббата все еще звучала нотка подозрительности, — вы же не духовные лица.
— Духовные. — У Шарлея даже веко не дрогнуло. — Я уже объяснял это брату-инфирмеру. А то, что одеваемся мы по-светски, так это для камуфляжа. Дабы ввести дьявола в заблуждение и захватить его врасплох.
Аббат быстро взглянул на Шарлея. «Ох, скверно, скверно, — подумал Рейневан. — Он далеко не глуп. Это и вправду может плохо кончиться».
— Так как же, — аббат не спускал с Шарлея испытующего взора, — вы намерены поступить? По Авиценне? А может, следуя рекомендациям святого Исидора Севильского, содержащимся в известном труде под названием… Ах, забыл… Но вы, ученый экзорцист, несомненно, знаете…
— «Etymologiae». — У Шарлея и на этот раз не дрогнуло веко. — Конечно, я использую содержащиеся в нем знания, однако это знания элементарные. Как и «Denatura rerum» того же автора. Как «Dialogus magnus visionem atque miraculorum» Цезаря Гайстербахского. И «De universo» Рабана Мавра, архиепископа Майнцкого.
Взгляд аббата немного смягчился, но было видно, что подозрения покинули его не вполне.
— Да, вы ученые, несомненно, — сказал он язвительно. — Можете это доказать. А дальше что? Сначала попро́сите накормить и напоить? И заранее заплатить?
— Об оплате и речи быть не может. — Шарлей выпрямился так гордо, что Рейневан не мог скрыть удивления. — И речи быть не может о деньгах, ибо я не купец и не ростовщик. Удовлетворюсь подаянием, весьма скромным подаянием, к тому же отнюдь не вперед, а лишь по окончании дела. Что же до еды и напитка, то напомню вам, преподобный отец, слова Евангелия: злых духов изгоняют только молитвой и постом.
Чело аббата прояснилось, а глаза помягчели.
— Воистину, — сказал он, — вижу, что с праведными и благочестивыми христианами имею я дело. И скажу вам: Евангелие Евангелием, но как же так, порадовав уши, приступить к делу с пустым животом? Приглашаю на prandium[186]. Скромный постный prandium, ибо сегодня feria sexta, пятница. Бобриные плюски в соусе…
— Ведите нас, почтенный отче аббат, — громко проглотил слюну Шарлей. — Ведите.
Рейневан вытер губы и сдержал отрыжку. Поданный с кашей бобриный плюск, то есть хвост, тушенный в густом хреновом соусе, оказался настоящим деликатесом. До сих пор Рейневан лишь слышал о таком блюде, знал, что в некоторых монастырях его ели во время поста, потому что по неизвестным и теряющимся во мраке веков причинам он считался чем-то подобным рыбе. Однако это был достаточно редкий деликатес, не у каждого аббатства были неподалеку бобриные гоны[187] и не каждый получал право на охоту. Впрочем, колоссальное удовольствие, доставленное съеденным деликатесом, портила весьма беспокойная мысль об ожидающей их задаче. «Но, — думал Рейневан, тщательно протирая миску хлебом, — того, что я съел, у меня уже никто не отберет».
Шарлей, мгновенно расправившийся с довольно малой и к тому же постной порцией, разглагольствовал, делая весьма мудрые мины.
— По вопросу дьявольской одержимости, — болтал он, — высказывались различные авторитеты. Величайшие, которые, не сомневаюсь, почтенным братьям также известны. Это святые отцы и доктора Церкви, в основном Василий, Исидор Севильский, Григорий Нисский, Кирилл Иерусалимский и Ефрем Сириец. Вам наверняка также знакомы произведения Тертулиана, Оригена и Лактанция. Не так ли?
Некоторые из присутствовавших в трапезной бенедиктинцев активно закивали головами, другие головы опустили.
— Однако это весьма общие источники знания, — продолжал Шарлей, — а посему серьезный экзорцист не может только ими одними ограничивать свой опыт.
Монахи снова закивали, при этом тщательно выскребая из тарелок остатки каши и соуса. Шарлей выпрямился, откашлялся.
— Мне, — известил он не без гордости, — известны: «Dialogus de energia et operatione daemonum» Михаила Пселла. Знаком вразбивку «Exorcisandis obsessia daemonum», труд авторства папы Льва Третьего, воистину прекрасно это и полезно, когда наместники Петровы берутся за перо. Читывал я «Picatrix», переведенный с арабского Альфонсом Мудрым, ученым королем Леона и Кастилии. Знаю «Orationes contra daemonicus» и «Flagellum daemonum». Знаю также «Книгу таинств Еноха», но здесь хвалиться нечем, это известно всем. А вот мой ассистент, мужественный магистр Рейнмар, изучил даже сарацинские книги, хотя осознавал риск, который несет за собой контакт с колдовством нехристей.
Рейневан покраснел. Аббат благосклонно улыбнулся, сочтя это проявлением скромности.
— Действительно, — возгласил он. — Вижу я, ученые вы мужи и опытные экзорцисты. Любопытствую узнать, есть ли и бесовская сила у вас на счету?
— По правде говоря, — Шарлей опустил глаза, скромный, как клариска-новичок, — с рекордами мне не сравняться. Самое большое количество дьяволов, коих удалось мне изгнать за один прием из одержимого, всего девять.
— Действительно, — явно обеспокоился аббат. — Не так уж и много. Я слышал о доминиканцах…
— Я тоже слышал, — прервал Шарлей, — но не видел. Кроме того, я говорю о дьяволах первой гильдии, а ведь известно, что у каждого одного дьявола первой гильдии ходят на услугах по меньшей мере тридцать чертиков поменьше. Впрочем, этих малых чертей уважающий себя экзорцист при изгнании дьявола в счет не берет, ибо если он изгонит главаря, то сбежит и мелкая сошка. Однако если по методике братьев-проповедников считать всех, то вполне может оказаться, что я запросто могу идти с н