— Подготавливают территорию, — угрюмо заметил он, — для инквизитора. Убирают психов и ненормальных, чтобы инквизитору не пришлось тратить на них времени. Оставляют одни сливки. То есть нас.
— Мне, — поддакнул Урбан Горн, — тоже так сдается.
К разговору прислушивался Циркулос. И вскоре переселился на другое место. Собрал в охапку солому и прошлепал, настоящий лысый пеликан, к противоположной стене, где в отдалении свил себе новое гнездо. Стена и пол мгновенно покрылись иероглифами и идеограммами. Преимущественно знаками зодиака, пентаграммами и гексаграммами, не было недостатка в спиралях и тетраксисах, повторялись исходные литеры: алеф, мем и шин. И, конечно же, было что-то вроде древа сефирот, а также различные другие символы и знаки.
— Ну-с, что скажете, — указал движением головы Фома Альфа, — касательно этой дьявольщины?
— Инквизитор, — вынес вердикт Бонавентура, — возьмет его первым. Попомните мои слова.
— Сомневаюсь, — заметил Шарлей. — Я думаю, наоборот, его даже выпустят. Если действительно освобождают придурков, то для него лучшего определения не придумаешь.
— Полагаю, — возразил Коппирниг, — тут вы ошибаетесь.
Рейневан был с ним согласен.
В меню абсолютное первенство держала постная селедка, вскоре даже крыса Мартин стала есть ее с явным нежеланием. И Рейневан решился.
Циркулос не обратил на него внимания. Занятый малеванием на стене Печати Соломона, он не заметил, когда тот подошел. Рейневан кашлянул. Раз, потом другой. Громче. Циркулос не повернул головы.
— Не засти мне свет!
Рейневан опустился на корточки. Циркулос накорябал на охватывающем круге симметричную надпись: AMASARAC, ASARADEL, AGLON, VACHEON и STIMULAMATON.
— Чего тебе нужно?
— Я знаю эти сигли и заклинания. Я о них слышал.
— Даааа? — Только теперь Циркулос поднял на него глаза. Немного помолчал. — А я слышал о провокаторах. Отойди, змейство.
Он отвернулся спиной и снова принялся корябать. Рейневан откашлялся, набрал воздуха.
— Clavis Salomonig[438].
Циркулос замер. Несколько мгновений не шевелился. Потом медленно повернул голову. И шевельнул зобом.
— Speculum salvationis[439], — ответил он, но в его голосе все еще звучала подозрительность и неуверенность. — Толедо?
— Alma Mater nostra[440].
— Veritas Domini?
— Manet in saeculum[441].
— Аминь. — Только теперь Циркулос показал в улыбке почерневшие остатки зубов, оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь. — Аминь, юный собрат. Которая академия? Краков?
— Прага.
— А я, — Циркулос улыбнулся еще шире, — Болонья. Потом Падуя и Монпелье. В Праге тоже бывал… Знал докторов, мэтров, бакалавров… Мне не упустили возможность об этом напомнить. При аресте. А инквизитор пожелает знать детали… А тебя, юный собрат? О чем будет выспрашивать тебя спешащий к нам защитник веры католической? Кого ты знал в Праге? Попробую угадать: Яна Пшибрама, Яна Кардинала? Петра Пайне? Якубка из Стшибора?
— Я, — Рейневан помнил предупреждение Шарлея, — никого не знал. Я невиновен. Попал сюда случайно. По недоразумению.
— Certes, certes[442], — махнул рукой Циркулос. — А как же иначе-то? Если постараешься убедить их в своей невиновности, то, даст Бог, выйдешь целым. Шансы у тебя есть. Не то что у меня.
— Да вы что…
— Я знаю, что говорю, — прервал Циркулос. — Я — рецидивист. Haereticus relapsus[443]. Понимаешь? Пыток я не выдержу, сам себя закопаю. Костер гарантирован. Поэтому…
Он указал рукой на начертанные на стене символы.
— Поэтому, как видишь, я комбинирую.
Прошли сутки, прежде чем Циркулос сказал, что именно он комбинирует. Сутки, во время которых Шарлей проявил явное неудовольствие по поводу нового Рейнмарова товарищества.
— Совершенно не понимаю, — заявил он, поморщившись, — зачем ты тратишь время на болтовню с недоумком.
— Оставь его в покое, — неожиданно встал на сторону Рейневана Горн. — Пусть болтает с кем хочет. Может, ему нужно отвлечься?
Шарлей махнул рукой.
— Эй! — крикнул он вслед отходящему Рейневану. — Не забудь. Сорок восемь!
— Что?
— Количество букв в слове «Аполлион», помноженное на количество букв в слове «кретин»!
— Я комбинирую, — Циркулос понизил голос, внимательно осмотрелся, — комбинирую, как отсюда выбраться.
— С помощью магии, верно? — Рейневан тоже оглянулся.
— По-другому не получится, — бесстрастно отметил факт старец. — В самом начале я уже пытался подкупить. Получил палкой. Пробовал пугать. Получил снова. Пробовал прикинуться идиотом, но они на это не клюнули. Симулировал опутанного дьяволом. Если б инквизитором по-прежнему был старый Добенек, вроцлавский приор в Святом Войцехе, мне, может быть, и удалось бы. Но новый, молодой, о, этот не даст себя провести. И что же остается?
— Действительно, что?
— Телепортация. Перенесение в пространстве.
На следующее утро Циркулос, чутко следя за тем, не подслушивает ли кто-нибудь, изложил Рейневану свой план, предварив его, а как же иначе, длинным изложением теории чернокнижества и гоеции[444]. Телепортация, как узнал Рейневан, вполне возможна и даже проста, если тебе, само собой разумеется, посодействует соответствующий демон. Рейневан узнал также, что таких демонов несколько, любая приличная книга заклинаний приводит свои типы. Так, в соответствии с «Гримуаром папы Гонория», телепортационным демоном является Саргатан, которому подчиняются вспомогательные демоны: Зорай, Валефар и Фарай. Однако призвать их невероятно сложно и очень небезопасно. Поэтому «Малый Ключ Соломона» рекомендует обращаться к иным демонам, известным под именами Ватин и Сесре. Однако многолетние изыскания Циркулоса, как под конец лекции узнал Рейневан, склоняют его к тому, чтобы руководствоваться указаниями еще одной магической книги, а именно «Grimorium Verum», которая для осуществления телепортации рекомендует призывать демона Мерсильде.
— А как же его призвать? — осмелел Рейневан. — Без инструментария, без occultum[445]. Occultum должен соответствовать ряду условий, которые здесь, в этой грязной дыре, создать…
— Ортодоксия, — гневно прервал Циркулос, — доктринерство сколь же вредоносны в эмпирии, сколь же сужающие горизонты! Occultum — фурда, если у тебя есть амулет. Правда, не так ли господин формалист? Истинная правда, ergo. А вот и амулет. Quod erat demonstrandum[446]. Взгляни-ка!
Амулет оказался овальной малахитовой пластинкой размером примерно в грош с выцарапанными на ней позолоченными глифами и символами, из которых больше всего бросались в глаза змея, рыба и вписанное в треугольник Солнце.
— Это талисман Мерсильде, — гордо проговорил Циркулос. — Я спрятал его и тайком пронес сюда. Осмотри. Смелее.
Рейневан протянул было руку, но тут же отдернул. Засохшие, но все еще четко видимые следы на талисмане однозначно свидетельствовали о том, в каком месте он был упрятан.
— Попытаюсь сегодня ночью. — Старец не обиделся на реакцию. — Пожелай мне фортуны, юный адепт. Как знать, может, когда-нибудь еще…
— У меня, — откашлялся Рейневан, — есть еще один… Последний вопрос. Скорее, даже просьба. Я имею в виду выяснение… Хммм… Некоего приключения… События…
— Говори.
Рейневан быстро, но подробно изложил все. Циркулос не прерывал. Выслушал спокойно и сосредоточенно. Потом перешел к вопросам.
— Какой был день? Точная дата?
— Последний день августа. Пятница. За час перед нешпорами.
— Хм-м-м… Солнце в знаке Девы, то есть Венеры… Управляющий гений двойственный, халдейский Самас, иудейский Гамалиель. Луна, как у меня получается из вычислений, полная… Скверно… Час Солнца… Не самое лучшее, но и не худшее… Моментик…
Он отгреб солому, протер рукой глинобитный пол, накорябал на нем какие-то фигуры и цифры, прибавлял, умножал, делил, бормоча что-то об асцендентах, углах, эпициклах, деферентах, квинкунксах. Наконец поднял голову и забавно пошевелил зобом.
— Ты говорил о каких-то заклинаниях. Каких?
Рейневан, с трудом вспоминая, начал перечислять. На это ушло совсем немного времени.
— Знаю, — небрежно махнув рукой, прервал Циркулос. — Arbatel, хоть и перепутанный по незнанию. Удивительно, как это вообще сработало… И никто не погиб трагической смертью… Впрочем, не важно. Видения были? Многоголовый лев? Наездник на белом коне? Ворон? Огненный змей? Нет? Интересно. И ты говоришь, что этот Самсон, когда очнулся… не был собой, так?
— Так он утверждал. И были определенные… основания. Именно это меня интересует, именно это я хотел узнать. Что-либо подобное вообще возможно?
Циркулос какое-то время молчал, потирая пятку о пятку. Потом высморкался.
— Космос, — сказал он наконец, задумчиво вытирая пальцы о подол халата, — это упорядоченное целое и идеальный иерархический порядок. Равновесие между gradacio и corruptio, рождением и умиранием, творением и деструкцией. Космос, как учит Августин, есть gradatio entium, лестница бытий, видимых и невидимых, материальных и нематериальных. Одновременно Космос — как книга. И как учит Гуго от святого Виктора — чтобы понять книгу, недостаточно рассматривать красивые формы литер. Тем более что наши глаза зачастую слепы…
— Я спросил, возможно ли это.
— Сущее — не только substantia, Сущее — это одновременно accidens