Я закурил еще одну сигарету, а он думал. Теперь Макгоуан молчал, но время от времени его пробирала дрожь. Докурив сигарету, я вытащил из кармана нож и неторопливо провел пальцем по лезвию.
– Я когда-то дал Саре обещание, – сообщил я. – Хочешь знать какое?
Макгоуан снова захныкал. До чего же он был отвратителен!
– Я обещал ей, что настанет день и я подарю ей твои… – Хью заорал, прежде чем я закончил предложение. Я ждал, продолжая водить пальцем по лезвию, а когда он снова погрузился в плаксивое молчание, сказал: – Вот только пытка никогда не была моим любимым занятием.
Я сунул нож в карман, поднялся со скамьи и подошел вплотную к нему.
– Прежде чем ты решишь, что уйдешь отсюда без царапинки, – сказал я, – позволь дать тебе вот это… – Я отвесил ему пощечину. – За все те месяцы, что я провел в тюрьме… – Еще пощечина. – За годы изгнания, а это, – добавил я наконец, выпуская на свободу всю свою раскалившуюся добела ярость, – за все страдания Сары, за ее ужас, унижение и позор.
Он открыл рот, чтобы закричать, но я с силой ударил его ногой в пах, а потом рукоятью пистолета – по голове, после чего Макгоуан потерял сознание.
Я долго стоял, глядя на его обвисшее тело, а когда почувствовал, что снова владею собой, перерезал веревки, отчего он рухнул лицом на каменный пол. Потом одел его на тот случай, если кто-то заглянет в часовню и увидит Хью, прежде чем он придет в себя. Нельзя оставлять ничего такого, что нельзя объяснить позднее, и если я мог объяснить синяки, то объяснения обнаженному телу, привязанному к столбу, найти было бы затруднительно. Только когда он был одет, я вспомнил про его пистолет, который засунул себе за ремень. Я не хотел, чтобы его обнаружили у меня, но в то же время определенно не желал возвращать ему оружие. После непродолжительных размышлений я запихнул его за заднюю скамью между двумя рясами – не лучший выбор места для тайника, но поскольку Макгоуан будет думать, что я взял пистолет себе, то вряд ли потратит время на его поиски. Спрятав пистолет, я засунул в карманы обрезки веревки и оглядел все вокруг – не оставил ли чего, а потом вышел на солнечный свет.
Рядом находилась каменная стена, ограничивающая сад при доме, и я вскарабкался на ближайшее дерево, раскачался на толстой ветке и, словно обезьяна, перекинул свое тело на верх стены, приземлился среди битого стекла. К счастью, на мне были крепкие ботинки на толстой подошве. Спуститься со стены, не порезав руки, было нелегко, но я перекрестился и спрыгнул, молясь, чтобы не сломать ноги.
Я ничего не сломал. Везение теперь было на моей стороне, и через несколько минут я уже отвязывал лошадь от импровизированной коновязи у ворот и отдавал моему родственнику последние распоряжения.
– Макгоуан вскоре появится, – сообщил я. – Ты нашел место?
Шанин нашел. Я осмотрел его. У дороги, но над ней лежали три больших валуна.
– Отлично. – Я дал ему мой револьвер и несколько лишних пуль.
– А деньги? – уточнил он.
– Они будут ждать тебя в Линоне. – Да, он был моим родственником, и я горячо его любил, но, когда речь идет о деньгах, осторожность не повредит. В особенности если ставки так высоки.
– Где я тебя найду?
– У лодки Томси Маллигана. Удачи тебе, Шанин.
Мы обнялись. Я сел в седло и поскакал вниз по склону к дороге на Линон.
У гостиницы я поставил лошадь в стойло и отправился на поиски Томси Маллигана. Нет ничего приятнее, чем встретиться со старым другом, и мы с Томси посидели на пристани, покурили, вспоминая тот день три года назад, когда я был преступником в бегах, а он на лодке привез меня из Линона в Голуэй. В тот день я встретился с Сарой в полуразрушенном домике над Кашельмарой, в тот день она стала моей любовницей. Я добрался до Линона, а когда Томси перевез меня в Голуэй, другой член Братства довез меня на своей лодке до Куинстауна, где я сел на иммигрантский пароход и отправился в Америку.
– Но теперь это дела давно минувших дней. – Я улыбнулся ему. – Я снова респектабельный джентльмен.
Томси согласился, что респектабельность – замечательное состояние для человека, и начал рассказывать о двух внуках-священниках.
Я простился с ним, вернулся в гостиницу и сообщил хозяину, что останусь на ночь, а утром сяду в экипаж на Голуэй. Денек был хороший, чтобы пошляться без дела. Я видел Линон, а Линон видел меня. В тот день состоялось немало бесед, к вечеру я ел свинину и кровяную колбасу, а дочь хозяина принесла мне кружку портера.
Тем вечером долго не смеркалось, но, когда все же стемнело, я, зевнув, сообщил хозяину, что немного прогуляюсь перед сном.
На улице было прохладно, и темные соленые воды гавани Киллари сверкали под ночным небом. Стоял высокий прилив, и, посмотрев на пристань, я увидел лодку Томси Маллигана, покачивающуюся на волнах, словно черная пробка.
– Есть какие-то вести от него? – тихо спросил я у Томси.
– Ни словечка.
Я ждал. Вода поднималась выше. Я возвращался в гостиницу, когда услышал его на дороге.
– Макс…
– Да, это я. Давай сюда.
Я повел его с дороги в лесок, посаженный у гостиницы. Он охнул, когда я прикоснулся к его руке, и я почувствовал мягкую липкость крови.
– Господи Исусе, что случилось?
– Все в порядке, – отмахнулся он, опускаясь на землю, – но я устал – совсем без ног.
– Дай я посмотрю. – Я чиркнул спичкой.
– Да ерунда – царапина. Не волнуйся, Макс.
– Даже за царапиной нужен уход. – Я дал ему мою набедренную фляжку и велел: – Выпей немного.
Вытащив чистый носовой платок из кармана, как умел, завязал ему руку.
– Уже лучше. – Он отпил из фляжки, его передернуло, Шанин глотнул еще. – Господи боже, ну и денек!
– Ты промахнулся в первый раз?
– Да, но ты послушай, что случилось! Я сидел там, ждал после твоего ухода, как вдруг Тимоти О’Шонесси – он там теперь дворецким…
– Знаю.
– Так вот, он вылетел оттуда стремглав в тележке с впряженным ослом и понесся через мост к дому старика Макгоуана так, словно за ним гнались все дьяволы ада. А спустя какое-то время вернулся со стариком, а в руках у того – дробовик.
– Господи милостивый!
– Что мне было делать, Макс? Я решил не стрелять в него, потому что если бы он не добрался до Кашельмары, то Хью Макгоуан с перепугу и носа из дому не высунул бы. Так что я дал старику проехать, и, конечно, когда Хью наконец появился, он был со стариком и оба вооружены до зубов.
– Зря я не оставил с тобой еще кого-нибудь.
– Да нет, Макс, ерунда, меня вполне хватило для них обоих, и все святые – мои свидетели! – Он перекрестился и сделал еще глоток потина. – Первым я убрал Хью, потому что думал, он важнее. Я попал со второго раза, и Макгоуан рухнул с лошади так, будто сам Господь поразил его с небес. Но тут в меня стал стрелять старик, и, как видишь, он не совсем чтобы промахнулся. Я выстрелил еще раз, попал в его лошадь. Я лишь чуток ранил бедную скотину, но она понеслась к озеру и выбросила старика из седла. Я поначалу думал, тот притворяется, но, когда посмотрел, оказалось, он сломал себе шею. А вот Хью все еще был жив, и мне пришлось стрелять снова, и, Дева Мария, я к тому моменту ослабел, как вода, и если бы сам дьявол не знал, какой Хью Макгоуан мерзавец, то, думаю, я бы тут же пустился бежать в Америку, не стреляя еще раз. Но я отправил его на вечные мучения – их обоих, Макс. Я теперь буду героем долины, да? Я избавил нашу страну еще от двух саксонских тиранов и не сомневаюсь, в один прекрасный день сам Господь протянет с небес руку и вознаградит меня.
– Именно такие, как ты, Шанин, – произнес я, – помогут Ирландии воспрянуть из пепла и по справедливости повергнуть Британскую империю в прах. Правду тебе скажу, ты настоящий патриот и я таких еще не встречал. Нет большей чести для ирландца, чем сражаться за свою страну против тиранов, с которыми лишь дьявол может сравниться по своей жестокости по отношению к миллионам невинных людей.
– Боже, спаси Ирландию! – воскликнул Шанин со слезами на глазах.
– Боже, спаси нас всех. Шанин, вот деньги, которые тебе понадобятся. Томси Маллиган отвезет тебя в Голуэй, оттуда ты отправишься в Кладдах, найдешь там человека по имени Брайан О’Хаган. Он позаботится о тебе и устроит твой переезд в Куинстаун на иммигрантский корабль. Лучше тебе отправиться в путь из Куинстауна, потому что в Голуэе тебя станет искать полиция. Плавание будет нелегким, но, когда доберешься до Нью-Йорка, Джим О’Мэлли даст тебе работу. Вот тут я записал тебе его адрес, смотри не потеряй.
– Макс, да благословит тебя Господь, – сказал он, и по его щекам покатились слезы. – Я никогда не смогу тебя отблагодарить. Никогда.
– Никаких разговоров о благодарностях, Шанин, после того, что ты сделал сегодня. Но когда доберешься до Нью-Йорка, зажги для меня свечку в Святом Патрике и скажи Джиму О’Мэлли, что я возвращаю ему револьвер с храбрейшим человеком, какие есть к западу от Шаннона.
Я проводил его до лодки, проследил, как отчалил Томси. Лодчонка сразу же отошла от пристани, а через несколько секунд скрылась среди теней гор.
Спустя немного времени я вернулся в гостиницу.
– Там повлажнело, – бросил я хозяину. – Не удивлюсь, если завтра будет дождь.
Когда он согласился со мной, я поднялся к себе в комнату и уснул, едва моя голова прикоснулась к подушке.
Проснувшись на следующее утро, я не мог поверить, что все кончилось. Я жил с мыслью, что Макгоуан – мой враг, моя месть. Но его уже не было. Он заплатил по счету, и больше я его не увижу. Я вдруг ощутил пустоту, словно потерял что-то драгоценное. До этого утра даже не знал, в какой мере моя ненависть к Макгоуану стала частью меня, как рука или нога; она поддерживала во мне жизнь все эти годы заключения и изгнания. Потребность сквитаться с Макгоуаном так долго отягощала мою душу, что я не мог себе представить будущего без мести. Конечно, было множество планов. Я должен опекать Сару и ее детей, заботиться о