Я пригласил на свадьбу сыновей Драммонда, и, к моему удивлению, они оба приняли приглашение. Я с радостью снова увидел Дениса, у нас состоялась волнительная встреча, но я не мог понять своего отношения к молодому Максвеллу. Он был не похож на отца, но в то же время больше напоминал его, чем Денис. Максвелл был воспитан, правильно говорил, но в нем чувствовалась какая-то жесткость, так мне знакомая, а гордыня делала его обидчивым.
– Твой отец будет рад тебя видеть, – сказал я.
– Сомневаюсь, – ответил он, – нам не о чем говорить. Я вернулся, чтобы выразить вам почтение, лорд де Салис, и показать, что у меня нет никаких недобрых чувств. Насколько я знаю, вы подружились с моим братом, когда он был здесь.
Я попросил его называть меня по имени, как это делал Денис, но он отказался. Несмотря на все его усилия казаться дружелюбным, он предпочитал держаться от меня подальше, пока не узнал меня лучше.
– Ты не думаешь вернуться когда-нибудь жить в долину? – поинтересовался я.
– Не при жизни моего отца. Сейчас же я предпочитаю оставаться клерком в Дублине.
– Разве не лучше быть самому себе хозяином, обрабатывать собственную землю?
– Лучше. И когда-нибудь, когда мой отец умрет, именно этим я и займусь.
– Ты не очень-то любишь отца.
– А с чего мне его любить? Разве он нас любил? Он болтать любил, корчил из себя ирландского героя, а в конечном счете превратился в преступника, бросил жену и детей без гроша. Я остался единственной опорой матери и сестер на многие годы, потому знаю, о чем говорю. Он лишил нас дома и разбил сердце матери, вынудил меня заниматься этой треклятой работой в городе, где я весь день сижу в душной комнате перед толстенными книгами и столбцами цифр. Потом он возвращается из Америки, живет на деньги богатой женщины – вы уж меня извините – и имеет нахальство посылать нам время от времени немного ваших денег. Поверьте мне, лорд де Салис, я его никогда не прощу. Никогда! Думаю, ему хватит ума не просить меня об этом, пока я здесь.
Хватает ли Драммонду ума, сказать было невозможно, но вскоре я заметил, что он снова ищет дружбы со мной, а это, в свою очередь, означало, что успеха с сыновьями ему добиться не удалось. К счастью, я был очень занят – до свадьбы оставались считаные дни, – а потому у меня имелось множество предлогов, чтобы отделываться от него.
За день до свадьбы из Англии с неохотой приехали мои дяди и, к своему ужасу, обнаружили, что Кашельмара превратилась в ирландско-американскую колонию, а моя мать имеет на руках кучу неоплаченных счетов, свидетельствующих о моей расточительности.
– Но все эти расходы – они оправданны? – уточнил дядя Томас, заранее зная ответ.
– Я не хотела портить Неду удовольствие, – пробормотала мать, стараясь казаться храброй, но мои дяди по-прежнему неодобрительно смотрели на нее.
– Надеюсь, что по крайней мере хотя бы часть гостей окажутся достойными людьми, – неуверенно заметил мне дядя Дэвид.
– Нет, конечно, – ответил я. – Я не хотел приглашать всех тех снобов, которые унижали мою мать в прошлом. Но будет много народу, желающих нам добра, а что может быть важнее? Это будет самая шикарная свадьба, которую когда-либо видела долина.
Так оно и случилось. Рассвет дня свадьбы был мягким и ясным, гости облачились в лучшие одежды, и к дверям стали подъезжать нанятые экипажи. Пришли мои друзья. Я каждому из них по такому случаю дал по лошади, а когда запрыгнул в седло моего великолепного черного жеребца и оглянулся, то увидел, что все потянулись за мной: Шон и Пэдди Джойсы, Данни О’Флаерти, Лайам Костелло, Шеймас, Брайан и Джерри О’Мэлли, Денис Драммонд и его брат Макс. Раздавались громкие крики, слышался смех. Сияло солнце, и Кашельмара, ветхая, но безмятежная, казалось, улыбается мне в прозрачном зимнем свете.
К этому времени я опьянел от возбуждения, а когда проехал через большие ворота, моя радость еще усилилась. Все мои арендаторы встречали меня. На каждом ярде по пути в Клонарин приветственные крики звучали в моих ушах. Клянусь, не было еще на земле человека счастливее меня в то утро, когда я вошел в церковь, чтобы обвенчаться с моей ирландско-американской невестой.
Глава 7
Считается, что мужчина чувствует себя на свадьбе не в своей тарелке, но я каждую минуту свадьбы испытывал наслаждение. Мне нравилось скопление людей и восторг, яркие платья на женщинах, хвойные венки в церкви, колеблющиеся язычки пламени свечей и продолжительные изящные текучие звуки мелодии, пронзающие свадебную мессу. Я впитывал окружающую меня роскошь, голова кружилась от дурманящего потока церемонии и празднества. Потом, на свадебном завтраке, за бокалом шампанского, мне показалось, что я прозреваю свое далекое будущее. То, что представало перед моим мысленным взором, было роскошным и великолепным, далеким от того места на краю тьмы, в котором я вырос. Когда-нибудь я оглянусь назад, и тьма будет не более чем воспоминанием.
Когда-нибудь. Но не сейчас.
Я выпил еще шампанского. Мистер Галахер посоветовал мне не пить больше, но это уже не имело значения, потому что начинались танцы, и я отставил бокал в сторону. Я пригласил ансамбль из Голуэя, чтобы тот играл вальсы, польки и галопы. Но потом один из О’Мэлли нашел скрипку, и Кашельмара стала полностью ирландской, от мраморного пола круглого холла до сводчатого потолка галереи. Все американцы расчувствовались и заплакали, их восторг был так силен, что они поклялись больше никогда не покидать Ирландию.
Спустя какое-то время я поискал взглядом моих дядей, но они исчезли. Когда же я спросил, где моя мать, мне сказали, что она ушла в детскую помогать укладывать детей спать.
Мне не хватало ее, а потом я забыл о ее отсутствии. Я был слишком занят – болтал с друзьями и танцевал с Керри, а когда мистер Галахер напомнил, что нам, пожалуй, пора удалиться, а гости продолжат гулять без нас, я попытался найти мать, чтобы пожелать ей доброй ночи. Потом же я смотрел только на Керри в ее обтягивающем белом атласном платье. Длинное ирландское кружево ее фаты во время танца развевалось за ней. Теперь только Керри имела значение. Я хотел увести ее, но все мужчины потребовали поцелуй невесты, и мне в конце концов пришлось поднять ее на руки и нести сквозь толпу, пока ее не зацеловали чуть не до смерти. Отовсюду слышались одобрительные выкрики. Поднявшись до середины лестницы, я поставил ее, и мы на пару припустили к галерее. На секунду остановились, чтобы помахать гостям. Все снова разразились подбадривающими криками, которые продолжали звучать в наших ушах, когда мы неслись по коридору в западное крыло, а когда добрались до дверей спальни, я снова поднял ее на руки и внес в комнату через порог.
Вскоре я понял, почему все возражали против нашего брака в таком раннем возрасте. Поскольку они предположительно провели первую часть юности в тоске воздержания, их, вероятно, бесило то, что я и Керри не только пытаемся избежать унылой судьбы, но и преуспели в этом.
– Не могу понять, почему другие не делают этого, – задумчиво пробормотала Керри на следующее утро, когда мы лежали, плотно прижавшись друг к другу в нашей старомодной кровати на четырех столбиках, и смотрели, как колышутся на сквозняке красные шишечки муслиновых занавесей. – Почему это перестало быть модным? А ведь было когда-то. Возьми Шекспира. И даже в нашем веке люди делали это такими же молодыми, как мы. Папа говорит, что до голода все женились в шестнадцать.
– Ах, так ты говоришь о браке!
Она захихикала:
– Не дразнись. Нет, Нед, ты подумай, если бы ты не дал отпор мистеру Драммонду, то ты бы до сих пор учил латынь с мистером Уотсоном, а я бы учила неправильные французские глаголы с мисс Камерон!
Она очень гордилась тем, что я дал отпор Драммонду. Я не хотел беспокоить ее всеми подробностями моего разговора с ним, просто сказал: я получил то, что хотел, угрожая исключить мою мать из числа попечителей и уволить Драммонда из Кашельмары.
– …И теперь мы можем делать то, что нам нравится. – Керри счастливо вздохнула.
Мы много времени проводили, занимаясь вещами исключительно приятными. Я решил на несколько месяцев отложить медовый месяц за границей, но первые дни после свадьбы мы не выходили из наших покоев. Я не хотел откладывать поездку на Континент, но мои дяди объяснили мне еще до свадьбы, что мое финансовое положение не позволяет мне совершить дорогостоящую поездку в Европу.
– Мы, конечно, дадим тебе деньги, – заявил дядя Томас, – но ты должен понять, что своих денег на такое путешествие у тебя нет.
– Тогда я дождусь, когда они появятся.
К этому времени я не желал поступаться своей гордостью. Они, само собой, считали, что я легкомысленно транжирил деньги. Мне же хотелось доказать им, что я не какой-то там незрелый мот, склонный жить не по средствам.
– В Париже весной гораздо лучше, – согласилась Керри, когда я стыдливо объяснил ей, что планы придется изменить. – И я думаю, как здорово будет провести Рождество в Кашельмаре с нашими обеими семьями!
Она была права, но Галахеры в новом году уехали в Америку, и мы впервые после свадьбы остались с моей матерью и Драммондом.
Ситуация сложилась неловкая, но я ничего не говорил. Я подумывал, не предложить ли матери переехать в Клонах-корт, который изначально и строился как вдовий дом, но знал: ни она, ни Драммонд не захотят переезжать, а мысль о новой конфронтации с ними была настолько мне невыносима, что я отказался от этой идеи. И потом, напоминал я себе, часть моей сделки с Драммондом заключалась в том, что я оставлю его в покое, если он позволит мне жениться на Керри. Когда мне исполнится двадцать один, я, конечно, со всем разберусь, но до тех пор… Мне легче придумывать всякие объяснения для Керри и просить ее потерпеть.
– Но почему ты должен ждать до двадцати одного года? – недоуменно спросила Керри. – Разве ты сейчас, когда женился, не стал сам себе хозяином?