Но Джон поздно встал на ноги и к весне едва ли мог сидеть. Здоровье у него оставалось хрупким, и каждый его чих вызывал у меня тревогу. Но он был чудный ребенок. Черноволосый, с точеными чертами лица, и глаза у него имели необычную форму.
– Возможно, он вырастет не такой, как другие дети, – сказала мне Маделин, когда пришло время, а Джон никак не хотел вставать.
– Вырастет, как все! – сердито возразила я. Меня обидело ее замечание – ну и пусть Джон не такой шустрый, как Нед в его возрасте. – Ему нужны только любовь, уход и внимание.
Маделин больше не заговаривала со мной на эту тему, но Маргарет, приехавшая летом с сыновьями, меня успокоила.
– Господи боже! – воскликнула она. – Дэвид был таким толстым в возрасте Джона, что я думала, он так всю жизнь и просидит на полу, а посмотри на него теперь!
И я посмотрела на Дэвида, которому уже стукнуло шестнадцать: он все еще был полноват, но очень подвижен, и у меня на душе стало гораздо спокойнее.
Стоял сентябрь, и Маргарет гостила в Кашельмаре, когда мы получили письмо из Дьюнеден-касла: у Катерин легочное воспаление и она хочет увидеть нас.
– Я поеду только в том случае, если она умирает, – твердо сказал Патрик. Он не мог больше пяти минут находиться в одной комнате с мужем Катерин. – Я останусь с детьми, если ты хочешь поехать с Маргарет и мальчиками.
– Детей я возьму с собой, – сразу же ответила я.
– Ни в коем случае. Джон недостаточно крепок для такого путешествия, а Нед будет рыдать от скуки в Дьюнеден-касле. Черт побери, Сара, почему ты хочешь, чтобы дети всегда были при тебе? Ты не забыла, что они такие же мои дети, как твои? Без меня ты бы их не родила!
– Тем прискорбнее, – вырвалось у меня, и тут же между нами началась худшая ссора за многие месяцы.
Как обычно, Маргарет предложила приемлемый компромисс: Джон остается с Нэнни в Кашельмаре, а Патрик и Нед поедут со мной в Дьюнеден-касл.
– Потому что будет очень некрасиво, – строго заметила Маргарет, – если ты не приедешь, а Катерин вряд ли позвала бы нас, если бы не чувствовала себя очень больной.
Патрик мрачно согласился с тем, что она права, и мы стали готовиться, чтобы уехать как можно скорее. Необходимо было поспешать. Когда мы приехали в Дьюнеден-касл, посеревший лорд Дьюнеден сказал, что Катерин отходит, и через три часа после нашего приезда она умерла в возрасте тридцати восьми лет.
– Господи боже, – мрачно произнес Патрик, когда мы начали приходить в себя после потрясения, – теперь я попал в переплет.
Мы сидели в наших покоях перед обедом. За окнами ирландская зелень пряталась за влажным туманом, который прилепился и к серым стенам замка. Мои мысли были слишком заняты Катерин, и поначалу я не услышала, что он сказал, и даже, когда Патрик повторил свои слова, не поняла их смысла.
– Ты что имеешь в виду? – спросила я, вздрогнув.
– Я собирался попросить у Дьюнедена денег в долг, но в таких обстоятельствах это невозможно. Дьявольски неловко.
– Денег в долг?! – Его слова потрясли меня настолько, что я начисто забыла о Катерин. – Но, Патрик, я думала, наша финансовая ситуация после рождения Джона улучшилась! Ты даже поговаривал о поездке в Америку через год.
– Это верно, – неохотно согласился он. – Поговаривал.
– Но что случилось?
– Не впадай в истерику, дорогая.
– Я не впадаю! Просто хочу знать, что случилось.
– Неурожай случился, – сказал Патрик. – Прошлый год был ужасен, и в этом году ситуация явно не улучшится, поэтому арендаторы не могут платить арендную плату и… В общем, мои финансы поют романсы, мягко говоря. Будь у меня другой источник доходов – никаких проблем не возникло бы, но теперь все свои деньги я получаю только от Кашельмары, а Кашельмара даже в лучшие времена далеко не самое богатое ирландское имение.
– А почему арендаторов нельзя заставить платить? Наверняка у них остаются какие-то деньги!
– То немногое, что у них было, они истратили после первого неурожая, и Макгоуан говорит, что бессмысленно ждать от них того, чего у них нет. Сара, ты не понимаешь, насколько бедны эти люди. Они выращивают картошку для себя, а пшено и овес на продажу, чтобы платить ренту. Если неурожай, у них нет ничего. Макгоуан говорит, что я еще должен благодарить Бога, что неурожай не затронул картошку, потому что если бы это случилось, то все, включая и меня, стали бы нищими.
– Но что-то ты ведь можешь сделать! – в отчаянии воскликнула я. – Если нужно взять деньги в долг, то, может, Джордж…
– Джордж в той же мере зависит от своих арендаторов, что и мы, так что у него тоже наверняка наступили трудные времена. Нет, Дьюнеден был моей единственной надеждой. Разве что после похорон…
Ситуация сложилась очень неловкая, и мне больше ничего не хотелось знать про нее, но после похорон Патрик попросил меня быть с ним, когда он обратится к зятю с просьбой. Я попыталась было отказаться, но он настаивал, убеждал, что его шансы на успех будут выше в моем присутствии. Я была уверена, что он ошибается. Поскольку похороны повергли меня в ужасное настроение, я вовсе не хотела становиться свидетельницей этого затруднительного разговора, но, чтобы предотвратить новую ссору, согласилась. Мы встретились с лордом Дьюнеденом втроем утром перед нашим отъездом в Кашельмару, и беседа получилась именно такой унизительной, как я и предполагала.
– Как ты смеешь говорить об этом в такое время! – вскричал лорд Дьюнеден. Он уже был стариком на восьмом десятке, но очень представительной и благородной наружности. – И как ты смеешь затевать такой разговор в присутствии твоей жены, которая ничего не должна знать о таких делах! Неужели у тебя совсем не осталось гордости? Ты совершенно утратил всякое представление о правилах приличия!
Патрик пробормотал извинения, перемешивая их ссылками на плохой урожай, но лорд Дьюнеден оборвал его властным жестом.
– Я с тобой покончил, – отрезал он. – Я помогал тебе все эти годы по одной, и только по одной причине – ты был братом Катерин. Но теперь, когда Катерин мертва, никакая сила на земле не заставит меня снова помогать тебе. Немедленно покинь мой дом и никогда не возвращайся!
Больше сказать было нечего. Я не знала, куда спрятаться от стыда, и мне едва хватило сил, чтобы выйти из комнаты, а потом, боясь, что беседа с Патриком может обернуться ссорой, я отправилась прямо к Маргарет.
– Но, решение очевидно, – сказала она, удивленная всем тем, что я ей выложила про наши беды. – Вы должны немедленно закрыть Кашельмару, чтобы экономить все до последнего пенса, и поехать жить ко мне на несколько месяцев.
– Но Маргарет… – пробормотала я, чуть не плача от ее щедрости. – Лондон… я думаю, мы не сможем… ты же знаешь, что с нами там произошло.
– Слушай, так получилось, что я как раз подумываю о покупке маленького имения. Я в последнее время заработала немного денег на своих инвестициях и вот уже некоторое время думаю, что устала круглый год жить в Лондоне. Было бы хорошо найти какое-нибудь место в Суррее, а в дом на Сент-Джеймс-сквер приезжать только во время сезона.
– Суррей так близко от Лондона, – с опаской заметила я.
– В мои намерения входит найти дом подальше от железнодорожной станции, – уточнила Маргарет.
Так и решили. Томас и Дэвид были в восторге от этой идеи. И даже Патрик, придя в себя после стычки с лордом Дьюнеденом, заметил весело, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Что же касается меня, то моя радость при мысли об отъезде из Ирландии на несколько месяцев омрачалась лишь тем, что нам придется жить на иждивении Маргарет, но, поскольку это явно ничуть не волновало Патрика, я решила, что будет глупо и мне думать об этом.
Я к тому времени чувствовала себя совершенно вымотанной. Ведь я и прежде сравнивала себя с Катерин, а когда смотрела на ее мертвое лицо, мне в какой-то жуткий момент показалось, что я смотрю на себя. Тогда у меня не оставалось выбора, только признать, как мне страшно заглядывать в будущее, потому что я поняла, что гарантий тебе не дает ни красота, ни молодость, ни какие-либо материальные блага, которые может предложить жизнь. Ничто в конечном счете не спасет тебя от хода времени, от старости, от могилы.
Несколько дней я была сама не своя. Патрик заложил еще фамильное серебро, чтобы выплачивать жалованье Макгоуану во время нашего отсутствия; я даже готовиться к отъезду не могла. А когда начала, то забот на меня обрушилось столько, что времени на посещение амбулатории не оставалось, и я узнала, что у Эйлин Драммонд родился еще один ребенок, лишь когда Маделин посетила нас в конце октября, за три дня до нашего отъезда.
– Драммондам, в отличие от остальных, по крайней мере, не приходится беспокоиться о неурожае, – сообщила Маделин и пустилась в объяснения о лизгольде, который гарантировал им безопасность владения землей. – А Драммонд умелый фермер, – добавила она. – Он как-нибудь перебьется и накормит лишний рот в семье.
– Маделин, – заговорила я, не успев прикусить себе язык, – я бы хотела сделать маленький подарок ребеночку. Может быть, если я дам тебе что-нибудь сейчас…
– Я передам миссис Драммонд, когда увижу ее, – одобрительно сказала Маделин. – Очень хорошая мысль.
– Только не говори Патрику. Ты ведь помнишь, как он был недоволен, когда я как-то раз посетила миссис Драммонд?
– Жена не отвечает за грехи мужа, – убежденно произнесла Маделин.
И я поднялась и забрала три платьица, которые носил новорожденный Джон. Я их сама сшила из тончайшего шелка и украсила голубыми оборочками.
Три дня спустя, когда я вышла с коляской прогулять Джона, Максвелл Драммонд появился на своей тележке с ослом, проехал в чугунные ворота и направился рысцой к нам.
Я была одна. Нед помогал Патрику, который использовал последние часы, чтобы поработать в саду, а Нэнни в детской собирала игрушки.
– Добрый день, миледи, – поздоровался Драммонд, когда тележка остановилась передо мной. Он соскочил с нее – с обнаженной головой, волосы ниспадают на плечи, баки доросли до подбородка, в руке он держал три детских платьица, которые я отправила его жене. – Нам не понадобится ваша благотворительность, поэтому я возв