Когда мы вошли в холл, Патрик спускался по лестнице. Он сообщил, что дом пуст, а когда Маргарет повторила свое предложение попросить помощи у Маделин, сказал, что немедленно отправится в Клонарин.
– Нет, Патрик, постой. – Маргарет понизила голос. – Чтобы у людей совсем не упало настроение, лучше тебе остаться и взять хозяйские полномочия на себя. Посмотри – у этой маленькой горничной такой вид, будто у нее в любую минуту начнется истерика. Займи ее чем-нибудь. Займи их всех. Они будут меньше подвержены панике в твоем присутствии. А мы с Сарой поедем к Маделин.
– А если вы по пути встретите банду мародеров?
– Сомневаюсь, что мы встретим вообще кого-нибудь, разве что увидим другие разлагающиеся тела, к тому же у старшего кучера есть мушкетон.
– Ну, если ты считаешь, что так будет лучше…
– Считаю. Идем, Сара.
Мы попросили Нэнни и няньку отвести детей наверх и устроить их поудобнее в детской. Потом я объяснила Неду, куда мы едем, и пообещала вскоре вернуться. К этому времени я отказалась изобретать предлог, чтобы никуда не ехать. Не могла отпустить Маргарет одну, а Патрик, конечно, должен был остаться в доме и взять на себя обязанности хозяина.
У старшего кучера не было ни малейшего желания проделывать еще три мили до Клонарина, но, когда Маргарет напомнила, что ни у кого в противном случае не будет еды, он неохотно забрался на свое сиденье. Младшему кучеру поручили отыскать корм для лошадей, и, когда мы уезжали, он оглядывал безнадежным взглядом пустые конюшни.
К счастью, Маргарет не ошиблась в том, что касается мародеров. Мы не увидели никого на дороге до Клонарина, но, пока ехали, начало темнеть и холодать. Я порадовалась, что взяла самую свою теплую шубку, и, глядя в окно на пустынную местность, куталась в нее поплотнее, но все равно не могла сдержать дрожь.
– Не забыть попросить у Маделин мышьяка, – пробормотала Маргарет. – Я знаю, у нее в амбулатории всегда есть запас от крыс. Боюсь, мыши плотно обжили Кашельмару, пока вас там не было.
Меня еще сильнее пробрала дрожь.
– Я там не останусь – только чтобы сделать самое необходимое! Маргарет, если ты хочешь сразу же вернуться в Англию, пока мы остаемся в Голуэе, я тебя пойму.
– Глупости! Я, конечно, останусь, пока вы тут все не приведете в порядок. Вам понадобится помощь, чтобы найти сносных слуг и организовать доставку еды. Чтобы поставить Кашельмару на ноги, понадобятся немалые усилия, и никакая помощь не будет тебе лишней.
Запах смердящей плоти не дал мне ответить. На сей раз я сразу же нашла пузырек с лавандовой настойкой, а Маргарет уже держала свои соли в руке.
Еще стояли сумерки, когда мы добрались до Клонарина, но главная улица оказалась пуста. Грязные лачуги криво тянулись до самого кладбища, а за церковью в неясном свете проступали очертания амбулатории. Когда экипаж остановился, мы услышали гнетущую тишину. Не лаяли собаки, не пели птицы, не мяукали в темноте коты.
– Наверное, все умерли, – прошептала я, борясь с паникой.
– Кажется, в амбулатории горит свет. – Маргарет уже передвинулась к краю сиденья. – Почему кучер не открывает дверь?
И тогда мы услышали звук. Это был шепот, почти щебет, словно несколько птиц, лишенных голосов, пытались петь. Секунду спустя запах ударил нам в нос. Другой запах, непохожий на вонь смердящих тел, но в то же время это был запах разложения. Когда я увидела, как посерело лицо Маргарет, тоже подалась к окну. Увиденное настолько ужаснуло меня, что поначалу я даже не поверила своим глазам.
Мы видели живых мертвецов, пугал, которые когда-то, вероятно, были мужчинами и женщинами, полуобнаженных, бесполых, с серой кожей. Видели и маленьких пугал с карикатурно раздутыми животами, а одна женщина держала на руках мертвого ребенка с почерневшим языком.
Шумное верещание, бессмысленное и нечеловеческое, продолжилось. Тощие руки тянулись к нам, просили подаяние.
– Маргарет… – Мой голос прозвучал словно издалека, искаженный, будто я находилась в конце длинного коридора.
– Оставайся здесь, – отозвалась она. – Я схожу.
– Нет, не надо! – Мне стало страшно за нее, за себя. – Мы возвращаемся в Кашельмару!
– Мы должны увидеть Маделин. – На бледном лице Маргарет застыло решительное выражение. – Мы проделали такой путь. Мы должны ее увидеть.
– Но…
– Дай мне все монетки, что у тебя есть.
Ужас настолько охватил меня, что я больше не могла с нею спорить. И сделала то, что она просила. У меня перед глазами заплясали черные точки.
Когда Маргарет открыла дверь, в нос ударил такой невыносимый запах, что и она заколебалась. Я видела ее неуверенность. Кучер сидел на своем месте и не желал спускаться, поэтому ей пришлось самой выкарабкиваться из экипажа. Она бросила монетки в толпу и, когда раздался звон денег, поспешила к дверям амбулатории.
Дверь открылась. Я увидела комнату, полную людей, и потеряла сознание.
Когда пришла в себя, Маргарет уже возвращалась. Щебет стал громче, и она бросила оставшиеся монеты, но толпа проигнорировала их и стала нажимать, прося еды. Но еды у Маргарет не было, поэтому ей пришлось протискиваться, спотыкаясь, когда ее хватали за одежду; вдруг раздался громкий взрыв – это кучер выстрелил из своего мушкетона в воздух. Толпа в страхе отпрянула. Собрав все силы, я распахнула дверь и затащила Маргарет в экипаж.
Она так побледнела, что веснушки выступили на ее переносице, как темные пятна. Маргарет, дрожа, рухнула на сиденье рядом со мной.
Экипаж резко рванулся с места. Кошмар щебетания понемногу смолк в темноте.
Прошло немало времени, прежде чем она сумела произнести:
– Палата… маленькая палата с девятью койками…
– Да?
– Там человек сорок, и все они умирают.
– От голода?
– От тифа. От голодного тифа. – Маргарет крепко сцепила пальцы на коленях. – У Маделин нет никакой еды, кроме супа. Я ничего у нее не взяла. Это было бы неправильно. Она не получала наших писем, а написать самой у нее не было времени. Она и доктор Таунсенд не спали толком несколько недель. Тиф пришел в долину месяц назад из Леттертурка, и люди стали умирать как мухи. Маделин сказала, что если бы подозревала о нашем желании вернуться…
Она замолчала. Экипаж ехал вдоль длинного озера. Лошади настолько устали, что все время спотыкались, экипаж мучительно раскачивало на узкой дороге. Уже наступила темнота, и с неба светили звезды.
– Мы можем уехать немедленно, – услышала я свой голос. – Сразу же. Как только вернемся.
– Слишком поздно нам уезжать. – Долгое молчание позволило Маргарет набраться сил, и, когда она заговорила, голос ее звучал уверенно и убедительно, как всегда. – Но Нэнни и няньке с детьми нужно отправляться завтра же утром, как только мы проснемся. И они должны уехать с другим экипажем и с другим кучером.
– Но…
– Сара, тиф переносится на одежде. Возможно, в эту минуту он на нас. Мы не можем рисковать и видеть детей, пока не станет ясно, что нам ничего не грозит. – Она помолчала, потом добавила: – Любимый сын Эдварда Луис умер здесь от тифа тридцать лет назад. Мы не должны допустить, чтобы это повторилось.
Эта мысль привела меня в такой ужас, что я до конца поездки не смогла сказать ни слова и обрела дар речи, только когда по прибытии мы обнаружили, что Патрик не терял времени, пока мы отсутствовали. В детской, библиотеке и кухнях горели камины, сам Патрик с ловкостью лесоруба колол дрова. Огонь в кухне так весело потрескивал, я даже подумала, меня перестанет трясти, если я встану перед ним на колени, но я продрогла до костей, и мой мозг онемел от ужаса, пережитого нами в Клонарине.
На следующее утро дети уехали в Голуэй, чтобы дальше ехать в Дублин, а оттуда в Англию.
Когда я закончила плакать, оказалось, что Патрик взял одну из лошадей оставшегося экипажа и поскакал в Леттертурк за едой. Никто из нас не спал в ту ночь. Патрик, Маргарет и я сидели перед огнем в библиотеке, а его слуга и наши горничные устроились как могли в кухнях.
– Сара, мы должны найти себе занятие, – сказала Маргарет. – Прикажи слугам разобрать одежду наверху, а мы начнем снимать тут чехлы со всего.
– Но, Маргарет…
– Мы пробудем здесь не меньше недели и должны чем-то занимать себя.
Спорить с ней было трудно, и когда Патрик приехал из Леттертурка, то увидел Маргарет, которая энергично подметала коридор, и меня – я складывала снятые с мебели чехлы.
– Господи боже! – воскликнула Маргарет. – Ты посмотри на всю эту еду!
– Не странно ли? В Леттертурке полно еды, но Джордж сказал, что у многих совсем нет денег, – последние одеяла они заложили ростовщикам. Даже не могут заплатить четыре пенса за стоун картошки!
– Это же чудовищно! – воскликнула Маргарет. – Как можно голодать в стране, где много еды? Я немедленно напишу в «Таймс», чтобы всем стало известно о том, что здесь происходит. Наверное, в Вестминстере у кого-то совсем плохо с мозгами! Любая администрация, которая допускает такое, должна предстать перед судом за преступную халатность.
– Но англичане изо всех сил стараются помочь! – возразил Патрик. – Ты подумай обо всех деньгах, которые сейчас собирают.
– Собирать-то собирают, но где они, эти деньги? Что с ними происходит? Почему люди продолжают голодать? Это ужасно! – Маргарет пришла в бешенство. – Это просто невыносимо!
Ее реакция была характерной для нее и слишком бурной. Я почувствовала, что она заставляет себя успокоиться, и мне пришлось постараться, чтобы моя собственная паника не прорвалась наружу.
– Мы должны занимать себя, – повторяла она. – Давайте попробуем готовить еду. Я всегда хотела. Как, вы думаете, готовят картошку?
– Ее кипятят до размягчения, – тут же ответил Патрик. – На это уходит около получаса.
– Откуда ты это взял? – недоуменно спросила я.
– Я маленьким все время торчал на кухне в Вудхаммере, – радостно объяснил Патрик. – Я все знаю про готовку. Это очень забавно.
Я воздержалась – не стала говорить, что это в высшей степени необычно. Я слишком проголодалась и теперь хотела только о