Но я больше так и не увидела Джорджа. Я услышала громкие голоса, а секунду спустя тяжелый удар, за которым наступила тишина.
– Он упал, – сообщил позже Макгоуан доктору Кагиллу. – Такое несчастье. Может быть, апоплексия? Он словно потерял равновесие, и, прежде чем мы успели его подхватить, он ударился головой о каминную решетку.
Доктор Кагилл обнаружил, что Джордж давно страдал от повышенного кровяного давления и, согласно его диагнозу, из-за резкого головокружения упал. «…Скончался вследствие удара головой о каминную решетку. Несчастный случай. Виноватых нет…»
Я промолчала. Не знала, чему верить, хотя была уверена: доктор Кагилл высказал бы свое мнение, если бы подозревал, что смерть Джорджа не стала следствием падения и удара о каминную решетку. Я хотела верить в вероятность несчастного случая, потому что иначе меня обуял бы страх, но ночь за ночью мне снились сильные руки Макгоуана, и я просыпалась в холодном поту.
Думала отправить письмо Томасу и Дэвиду, но потом решила не делать этого. Слишком опасно. Как для меня, так и для них. Можно ли рассчитывать на помощь Маделин? Но она была так религиозна. Она может просто сказать мне, что, как бы ни тяжелы были мои обстоятельства, мой моральный долг в любом случае оставаться с мужем. Возможно, Чарльз… Нет, Макгоуан просматривал все мои письма в Америку, и я не сомневалась – их он читал в первую очередь. Можно было попросить Маделин отправить письмо, но мне не хватало духу рисковать и еще раз тайно передавать ей его.
К этому времени я отказалась от мысли искать юридической помощи до принятия радикальных шагов; не верила, что суд вернет мне детей, если я по собственной воле покину Кашельмару. Хорошо известно, как относится суд к женам-беглянкам, а Макгоуан наймет лучших адвокатов, чтобы дискредитировать меня и обелить Патрика. Я считала, что в сложившихся обстоятельствах с моей стороны будет глупо ожидать, что я автоматически получу опеку над детьми.
Так я вернулась к тому, с чего начинала. Знала, что должна бежать и взять с собой детей, но пока не понимала, как мне это сделать.
В июле в Голуэе судили Драммонда и приговорили к десяти годам заключения.
Драммонд помог бы мне, если бы был на свободе…
Должен быть какой-то способ, думала я. Должен.
В сентябре из тюрьмы близ Дублина бежали два политических заключенных, а в газетах написали, что Ирландская национальная лига подкупила тюремщиков, что обеспечить побег. Ирландская национальная лига была новой организацией, включавшей членов распущенной Земельной лиги, а также всех подразделений Лиги Гомруля. Если бы мне каким-то образом удалось поговорить с мистером Парнеллом… Макгоуан и Патрик на суде оба давали показания против Драммонда. Если бы я смогла доказать кому-то в высоких инстанциях Национальной лиги, что арест, процесс и заключение Драммонда есть следствие личной вражды… Но я не могла написать мистеру Парнеллу и не могла бежать, чтобы встретиться с ним. Я была такой же пленницей, как и Драммонд в тюрьме графства Голуэй.
– Храни вас Господь! – приветствовал нас отец Донал, когда мы с Эдит как-то встретились с ним во время утреннего посещения Маделин, и я вдруг вспомнила, как Патрик говорил о Земельной лиге и горьком письме старика Макгоуана: «…священник завяз в этом по уши».
– Доброе утро, отец Донал. – Я улыбнулась ему.
В тот же самый вечер я набралась смелости и сказала Патрику в присутствии Макгоуанов:
– Ты бы не мог устроить, чтобы отец Донал приехал ко мне сюда? Я уже какое-то время думаю о том, чтобы перейти в римскую католическую веру, и хотела бы выслушать его наставления.
Я почувствовала на себе взгляд Макгоуана. Но я теперь никогда не смотрела ему в глаза, так как боялась выдать себя. Говорила тихим голосом и смиренно взирала на Патрика, точно как и всегда. По другую сторону стола Макгоуан расслабленно сидел на своем стуле. Мне удалось усыпить его подозрения.
– Ах, как это похвально, Сара! – иронически сказал он, насмехаясь надо мной. – И как не похоже на вас.
– Да… знаю. – Я попыталась улыбнуться, словно в насмешку над ним, – иногда делала это и знала, что он не считает такое поведение необычным. – Но со времени рождения Джейн я все чаще думаю о религии.
Я считала, это умный ход. После столкновения со смертью многие люди с неожиданным рвением обращаются к религии.
– Патрик, думаю, это можно устроить, – добродушно позволил Макгоуан. – Ты можешь написать отцу Доналу, если Сара хочет. Эдит, возможно, ты тоже хочешь узнать побольше про Римскую католическую церковь.
Эдит открыла было рот, чтобы возразить, но тут же передумала.
– Что ж, думаю, можно поразвлечься, – заметила она и смерила меня презрительно-сочувственным взглядом.
Эдит продержалась четыре часа наставлений, в течение которых отец Донал бубнил долго и серьезно своим приятным ирландским голосом обо всем на свете, кроме своей веры, а потом перед его пятым визитом я услышала, как Эдит сказала Макгоуану:
– Неужели мне и в самом деле так уж необходимо и дальше выслушивать наставления отца Донала?
– Тебе разве не нравится? – весело спросил он.
– Он самый скучный зануда из всех, кого мне доводилось видеть.
– А Сара?
– Бедняжка. Она это всерьез. Абсолютная глупость.
У меня от восторга чуть голова не закружилась. Наконец-то я встретилась с отцом Доналом наедине и, убедившись, что нас никто не подслушивает, начала говорить о Национальной лиге, и политических заключенных, и тюрьме графства Голуэй.
Глаза отца Донала округлились, а спустя какое-то время рот у него распахнулся и так и не закрывался, а сидел он на самом краешке стула.
– Храни вас Господь, миледи, – выдавил он наконец. Моя речь настолько его ошарашила, что никакие другие слова не приходили ему в голову. – Храни вас Господь.
– Уверена, Он меня сохранит, если нам сначала удастся освободить Драммонда. Послушайте, отец Донал, у меня есть план. Я хочу, чтобы Драммонд отправился в Нью-Йорк и передал послание моему брату. Это очень важно для моей безопасности и безопасности моих детей. И это нужно держать в абсолютной тайне, потому что, если Макгоуан узнает, я не сомневаюсь, мы все будем убиты в наших кроватях. Если блэкбутеры, или Братство, или как уж они там себя теперь называют, смогут организовать побег Драммонда в Америку…
– Миледи, тут есть одна проблема, но я молю Бога, чтобы у вас были средства для ее разрешения. На это потребуется много денег.
– Сколько?
Он задумался:
– Это на взятки. Для нескольких человек. Каждый следующий просит больше, чем предыдущий. Мы живем в ужасном мире, и любовь к деньгам…
– Сто фунтов?
– Не меньше, миледи.
Но денег у меня не было, а мои ожерелья, браслеты, серьги и диадемы были проданы для нужд сада Патрика и мрамора для пруда с лилиями.
Я сняла обручальное и помолвочное кольца и дала их ему:
– Продайте это.
Он остолбенел:
– Миледи, вы не можете…
– Я хочу, чтобы Драммонд вышел из тюрьмы и отправился в Америку, – отрезала я. – Все, что у меня есть, зависит от этого.
– Но ваш муж спросит вас про кольца…
– Он и не заметит.
– Мистер Макгоуан может заметить, – напомнил отец Донал.
Мы посмотрели друг на друга.
– Скажу ему, что потеряла их, и он не сумеет доказать, что это не так.
Он открыл было рот, но тут же снова закрыл.
– Я буду молиться за вас, миледи… – проговорил он и добавил, словно ему в голову пришло запоздалое соображение: – Даже если вы останетесь протестанткой.
Ничего более христианского за всю мою жизнь в Ирландии я не слышала, да к тому же из уст малообразованного сельского священника.
– Может быть, в один прекрасный день вы прочтете мессу в часовне Кашельмары, – с улыбкой сказала я, а он ответил, что будет великий день и тоже надеется на это.
Прошло немало времени, прежде чем удалось организовать побег Драммонда, но в конечном счете это пошло на пользу беглецу. К тому времени, когда все было подготовлено, наступила весна, и я знала, что мягкая погода уменьшит его неудобства на пути назад в долину.
Потому что я настаивала на том, что должна повидать его, прежде чем он уедет. Никому другому не могла я доверить моего письма Чарльзу. К тому же мне так хотелось снова увидеть его. Риск стоил того. Мысль о встрече с ним помогла мне перенести долгие месяцы заточения, и я знала: после встречи я обрету новый заряд мужества на предстоящие месяцы ожидания.
Наступил май, тринадцатое мая, и обещание лета вдохнуло волшебную жизнь в сад Патрика.
Драммонд бежал. Тюремщик смотрел в другую сторону, пока он перепиливал решетку в окне и спускал веревку, принесенную ему в камеру, а добравшись до главных ворот, он обнаружил, что они не заперты, а тюремщики спят. Снаружи его ждали люди из Братства, они в темноте провезли его в безопасное место в муравейнике Кладдаха.
Следующим вечером он перебрался в Утерард, и его в теплой хижине ждала горячая еда и место перед очагом, где он мог провести ночь.
К этому времени его уже искали, но никому, конечно, и в голову не пришло, что он отправится на север. Обыскали причалы Голуэя, прочесали Кладдах, заблокировали дорогу на Дублин, но его так и не нашли.
Ночью он добрался до Мам-Кросса, а потом до Клонарина, где отец Донал вручил ему одежду и деньги, помог вымыться, подстричься, избавиться от вшей.
На следующее утро до рассвета Драммонд поднялся в горы и направился на запад вдоль долины к Кашельмаре.
«Над Кашельмарой есть полуразрушенная хижина, – сообщила я отцу Доналу. – Она стоит на склоне приблизительно в полумиле от стены, окружающей поместье».
Я в ту ночь не могла уснуть, лежала, пока не увидела, что небо за Клонарином начинает светлеть. Я все еще пребывала в ужасе: вдруг что-нибудь сорвалось, а когда поднялась, не стала зажигать свечу – оделась в темноте. Накануне вечером я подобрала себе простое серое платье и пару туфель, пригодных для долгой прогулки по склону.
Без света я не могла уложить волосы, но расчесала их в темноте и связала сзади ленточкой Элеоноры. Понимала: вид у меня простоватый, но сознательно пошла на это. Лучше выглядеть простовато, чем рисковать разбудить Макгоуана или Эдит, долго и тщательно выряжаясь. Я уже утратила прежнюю красоту. Напряжение последних месяцев измотало меня, а после рождения Джейн я сильно похудела.