Она уже хотела сказать что-то резкое об издевательствах и проверках, о том, что ее заблокировали — и зная имя ее отца, трудно не знать этого… Пробку из памяти вышибло резко, но поздновато.
«Очень хороший человек, очень добрый и непроходимо гражданский. Даже не дефектолог, увы» — вспомнила Анаит. Потом вспомнила личное дело. Человек, настолько далекий от ССО, структур безопасности, даже служб Совета, насколько можно. Педагог и администратор. Он тут отлично мимикрировал под стены и обои; слишком хорошо — Анаит даже обозналась, приняла его за безопасника. Поймала его отражение и перепутала направление.
Это… это возраст, усталость, раздражение. Гнев. Этого нельзя себе позволять. Чтобы поведение и манеры, точность подстройки просто вытеснили из сознания уже закачанную туда, уже разобранную почти информацию… много, много лет с ней такого не бывало. Но и студентов таких она не видела давно. А в таких количествах — никогда.
— Иван Петрович, как давно вас шантажируют открыто?
— Я занял пост декана восемь лет назад. Через год сменился начальник факультета, то есть, тогда уже декан факультета внутренних войск. Начались… определенные меры, нескольких курсантов хотели отчислять. Их перевели ко мне. Я довольно быстро захотел подать жалобу в Общественный совет.
— И тогда вас познакомили с текущей политикой?
— Да, можно сказать так. До того меня не беспокоили, я с головой нырнул в переустройство своего факультета и никому не мешал… Дело в том, Анаит Александровна, что предыдущее руководство было немногим лучше нынешнего, в человеческом смысле. В профессиональном, насколько я могу судить, оно много ему уступало. Понимаете, здесь раньше все было намного хуже. Во всех отношениях. Когда Моран принялся наводить порядок, на него молиться были готовы. Я помню эти времена, я уже был замдекана… У нас почти никто не почувствовал, что реформы свернули не туда. А я слишком зарылся в дела своего факультета — по нам предыдущий режим ударил очень сильно — и упустил момент, когда еще можно было что-то сделать. Мне — что-то сделать. Мне не хотелось повторять эту ошибку. Насколько я знаю нашего полковника, он оставил вас без связи. Я принес вам кое-что помимо сирени.
— Что же? — спрашивает Анаит, чтобы как-то разбавить скорбный монолог. Интереса нет. Даже теперь, когда она поняла, в какую ловушку попал этот человек. Он гражданский в зоне боевых действий. Хороший гражданский, не орет, не мечется, делает, что может, но тут ему не место. Его нужно вытащить, вылечить — и отправить заниматься своим делом. Он не виноват, бедный Иван Петрович, что Анаит в нем померещился товарищ. В крайнем случае — противник.
— Импульсный передатчик. Мощный. Наш карантин пробьет. И ключ к нему. От перехвата не застраховано, но расшифровывать ваше послание будут от восьми часов до двенадцати, если повезет.
Если бы, если бы нельзя было полностью полагаться на характеристики Максима — и то только потому, что характеристики он составлял по просьбе Джона, — Анаит позвала бы Сона: выставить гостя как провокатора. Он не провокатор. Он добронамеренный гражданский, и он не знал, кого сюда прислали — другого гражданского, представителя какой-то фракции… или человека, которому есть что противопоставить здешним бешеным лисам. Он должен был как-то проверить, как-то узнать, с кем имеет дело. Негодный человек не спросил бы про Максима, не возмутился бы бездействием. А годный, но неграмотный — обрадовался бы передатчику… Бедный Иван Петрович.
Минутная стрелка на больших часах с настоящей — накануне проверено — кукушкой подползает к цифре 12. Во Флориде сейчас почти 5.
— Давайте посмотрим новости, Иван Петрович, — примирительно говорит Анаит. — Думаю, они того стоят.
— Ку-ку, — соглашаются часы.
И вот на часах десять, на больших, видных из любого угла спальни, часах над дверью — и рядом, за спиной, пусто, и давным-давно пусто, и не пахнет ни кофе, ни шоколадом, ни хотя бы живым и теплым. Изъяли и не вернули. Разбудили в половину четвертого, не дав проспать и часа, и — на тебе.
Где-то в памяти, между первым сном и вторым, осталось ощущение — цапнула за ворот, удивляясь, что под пальцами не галстук, а майка какая-то, просчитала весь стоящий за этим манифест, хихикнула: «Я бы на твоем месте в пижаме пошла…», и дальше в сон, пытаясь втиснуться в картинку, из которой уже вылиняла, выбралась, и теперь в сухую шкурку назад не влезешь, отращивай новую.
Встать, пойти, найти и оторвать наконец избалованному господину Сфорца голову; выдумал же — в любое время, по любому поводу требовать к себе. Спасите-помогите. А мы, между прочим, занимаемся чем? Контрабандой. А там никаких сюрпризов быть не могло.
Вечно у вас все горит, все взрывается. Хуже Бюро.
Причем в Бюро все горит и взрывается, потому что местные жители — народ основательный, заводной и технически грамотный. И преступления совершает обычно с размахом, выдумкой и полной самоотдачей. Вот вы когда-нибудь расследовали двойное убийство-самоубийство, где виновник торжества сначала украл два авиационных реактивных двигателя (на этой стадии к делу и подключилось Бюро), потом как-то установил их на свой вездеход, сжег ими жену, уговорив «постоять, посмотреть — все ли правильно» — и сам разбился в ноль, въехав в скальную поверхность 25 километров спустя? Особенно патологоанатомы радовались. Кейс тогда целых три новых выражения подхватила. А старший группы был счастлив, что ревнивцу не пришло в голову таким образом ограбить банк.
Но это — Винланд. А в корпорации Сфорца люди как-то умудряются играть за обе стороны. Сначала создадут кризис во-от такой ширины, потом решают.
Дайте уже человеку хотя бы выспаться, я не себя имею в виду. Дайте выспаться моему мужу, пока я не взялась искать в вас не совесть, но инстинкт самосохранения.
На этой мысли зубная щетка завершила цикл и Кейс поняла, что успела встать, принять душ и вообще поводов не выходить наружу более нет.
В офисе «спецотдела», он же «обособленное подразделение специальных мероприятий», он же «terror inenarrable» по выражению уже пострадавших, все штатные сотрудники «невыразимого ужаса» — Максим и его банда, — а также господин владелец, Джастина и замминистра синекуры и вакуума Лим столпились вокруг экрана. Ряд циферблатов на стене на сей раз показывал время во Флориде, Лионе и Новгороде. Ну понятно. Продолжение вчерашнего банкета.
Банда сидит по местам, работает, делает вид, что не вслушивается. Значит, занимаются контрабандой… хотя бы для виду. Большой прогресс по сравнению с тем, что было полгода назад. Еще несколько лет, и их даже проверять нужно будет не дважды в день, а только один раз. Так что драгоценный муж может себе позволить отвлечься. Да и вообще, господин полковник Моран — лишнее явление природы. A fossil liability, как шутит Джастина.
Входа Кейс никто не заметил, как галдели, так и продолжали галдеть. Тут можно прийти с гранатометом, никто не заметит, и на том свете треск продолжат. Через слово поминали Морана. Через два — мистера иезуита. Совет, университет, ответ. Банкет. Привет. Сока на столе пакет, стопка свежайших газет.
Да-а, такого даже все население Винланда хором не выдумает. Поскольку практичны, прагматичны и реалистичны, и в целом добропорядочны и приличны.
— Раньше на него можно было бы натравить Личфилда. — Кто это у нас задумчивый такой? Анольери?
— Я каюсь, — это Максим, — я посыпаю голову пеплом.
— Посыпай. Огород разведем. Ничего не понимаю я. — Это госпожа жена владельца в обличье Горгоны, волосы дыбом, уши торчком. — Зачем им карантин? Они воевать собрались? Мы им такой выход оставили, там армия пройдет.
Выход они оставили!.. Вслух бы она выругалась так, что у всех, включая замминистра, уши бы заполыхали. Про себя браниться смысла не было. Если вот эта лазейка — «такой хороший человек, только перегнул с рвением, в нем все и дело» — выход, то тут никто не понимает, с кем и с чем имеет дело.
Полковника Морана Кейс отрисовала вчера днем, после инцидента. В основном, для себя: знать, кого закапывать, насколько глубоко, как медленно. Что-то из портрета пригодилось для вчерашнего плана, но потом прилетел Одуванчик и пророс со скоростью и силой, подобающим одуванчикам. Чума перелетная.
Но слона-то они не приметили. Никто. Хотя эту стратегию наверняка сотворили в пять утра, на коленке и наитии, и где ж там смотреть в разработку, и зачем в нее смотреть, и зачем корпорации штатный специалист, которого они так долго уговаривали, заманивали и прельщали? Спать подольше и купаться, не иначе. Правда, господа?
— Эулалио говорит, будет заявление. Наверняка. Вот и посмотрим…
— Заявление? — черт с ними, с идиотами, но тут же любимый муж в эпицентре. И в майке. И он же первый полезет под танк, когда танк на горизонте появится. И все равно не простит себе, если танк хоть кого-нибудь задавит. — Вы, банда тупиц, вы бестолочь мировая… Вы когда запомните, что у людей бывают не только интересы и идеи?
Забыла, совсем забыла… главное, года же не прошло. Они оборачиваются на крик как подсолнухи на светило. Все. Конечно же. Если человек кричит, так он знает, чего кричит…
— Где просчет? — спрашивает господин хозяин всего. В Винланд бы его с такой обучаемостью, там это любят, учат этому. Конструктивная реакция. Даже по лбу дать не за что: обезоруживает. Для того ведь и придумано.
— У вас? Где всегда, в хромосомах. Скажите, вы будете сопротивляться насильнику? — Отдельное наслаждение наблюдать, как поэтапно до мужчины доходит, что да, да-да, это именно его и именно об этом спросили, он не ослышался, нет. — Вы согласитесь на… компромисс? Не пятеро, а один?
Первым понимает, кажется, старая ящерица Анольери. Ну да, этот берет опытом там, где остальным нужно все разжевать и выложить на блюдечко.
— Да, Моран воспринимает свое учреждение как… продолжение личности и тела. Попытку вторжения — соответственно. И указанный ему выход — догадайтесь, как? А уж взять ответственность на себя…