Фёдора это убедило не особенно.
— Да, и вот ещё что, — продолжил Костя после того, как все успели помолчать о своём. — Города, где мы живём… Они друг от друга не близко, но я тут посмотрел по карте, у меня в телефоне в кэше оставалась… Так вот города наши на карте располагаются почти строго на одной линии, с северо-запада на юго-восток. Ну или наоборот…
— Что наоборот? — не понял Акула.
— Или с юго-востока на северо-запад.
— И что это означает?
— Я не знаю. Но все пять на одной линии… Совпадение довольно интересное…
— Как будто что-то летело вдоль шарика и нас собирало, да? — усмехнулся в сумраке Фёдор.
Все замолчали.
Замолчали все — кроме ветра за окном. Он всё свистел, толкался в стекло, скрежетал над дверьми железом, как будто грыз его там.
Жека поёжился. Подумалось, что хорошо бы это всё и оказались учёные с их экспериментами. Пусть даже и вот такими, не спрашивающими согласия. Вот бы сейчас очнуться где-нибудь в другом месте, в лаборатории исследовательского какого-нибудь центра, с проводными присосками на башке — и чтобы присоски эти тут же отлепили, пожали ему руку и сказали: всё, мол, свободен, распишись вот здесь, а ещё вот здесь и ступай вон туда, в бухгалтерию за премией. Он бы, наверное, на радостях и ругаться не стал. Да, размечтался…
Что же это за место такое, Башня?
А может, внезапно подумалось Жеке, это всё… Как бы его назвать?.. Посмертие, вот. И они все уже того, помёрли. И сам Жека тоже. А что? На дороге погибнуть и не успеть ничего понять возможности имеются. Акула этот коммерческий — он бизнесмен, у них там, хоть сейчас и не девяностые, тоже всякое случается. Да и на дороге, кстати, у него вариантов куда-то влепиться даже побольше Жекиного: наверняка ведь гоняет на каком-нибудь Порш-Кайене или Рейндж-Ровере, да так, что мозги от мощи под капотом отключаются — и давай лететь двести пятьдесят километров в час, петлять в потоке и обгонять с ограниченной видимостью. Охранный спортивный Фёдор, может, не рассчитал нагрузку в тренажёрке, не молодой ведь уже. Депрессивный пациент Костя мог и сам наложить на себя руки. А Николаич вроде постарше других, этот мог скончаться и от естественных, так сказать, причин…
Так что теперь, мысленно похоронив всех присутствующих, думал Жека дальше, попали они вместе с ним в какое-то непонятное, не существующее в реальности место, в лапы к какому-то усатому чёрту. А тот над ними куражится: отправляет на какие-то нелепые задания, лупит по голове бетонными барабанными пионерами. Или, может, у других не усатый и не пионеры? Так и не спросишь ведь, нельзя, за такие вопросы здесь электрическими токами пуляются…
Тем временем вероятная с Жекиной точки зрения жертва нарушения скоростного дорожного режима Акула Стас что-то говорил. А говорил он о том, как только что вспомнил: вроде бы перед самой отправкой, то есть перед тем, как человек-Капица зачитал всех своим гипнотическим чтением до бессознательного состояния, слышал, как под потолком (скорее имелось в виду, видимо, над потолком) что-то начало ощутимо гудеть. Теперь он даже сбросил тапки и забрался на стол, чтобы послушать, но ничего не услышал, да и никто не услышал — может, правда, в этом мешал шум ветра за окном. И всё равно акулий человек повёл к тому, что хорошо бы проникнуть на второй этаж и посмотреть, что там есть. Вдруг там какое-то оборудование, которое можно обесточить. Тогда хозяевам оборудования, хочешь не хочешь, придётся здесь появиться. Мысль эта была интересная.
Потом компьютерный Костя захотел покурить. Из всех курили только он и Николаич, Жека видел, как они иногда вежливо выходили на улицу. Теперь на улицу лучше было, конечно, не выходить. В этот раз Николаич отказался, и никотинозависимый человек Костя с кислой миной остался на месте, тогда лысый Фёдор сказал ему:
— Да иди в тамбур, чего ты мнёшься, только дверь туда прикрой. И наружу, смотри, не суйся.
Костя подумал и пошёл.
Как говорится, ничто не предвещало.
Свет в зале к тому времени уже горел, Акула включил его перед тем как запрыгивал на стол. Все стали разбредаться кто куда. Жека пошёл к окну, там под батареей всё ещё стояли его кроссовки, и он собирался переставить их на обувную полку.
В этот момент оно и случилось.
За закрытыми дверями тамбура что-то бахнуло, и тут же эта дверь задёргалась и задребезжала ручкой, а из-под неё засвистело настолько резко, что звук этот болезненно резанул по ушам. Тут же за окном что-то мелькнуло, и Жека не сразу разобрал, что это был Костя. Тёмную фигуру протащило по земле, пару раз перевернуло, потом он остановился. Компьютерный незадачливый человек сел на земле, попробовал подняться, и его тут же повалило и уволокло ещё немного прочь от Башни.
В этот момент оказавшиеся у двери в тамбур Фёдор и Николаич дёрнули дверь на себя — и она с готовностью распахнулась, отбросила их, как две кегли, и шарахнула о стену. Акулу ворвавшимся вихрем покатило вместе с креслом и ударило о шкаф, даже стол чуть сдвинуло. Жека оказался в удачном месте, его только подтолкнуло и слегка стукнуло головой об оконное стекло. По комнате заметались сорванные с вешалок куртки, обувь, всё это носилось в колючей снежной пыли.
Вместе с рёвом уличного ветра и снегом в помещение также ворвалась жуткая холодина.
За окном человек-Костя продолжал бороться со стихией. Он с трудом поднимался, делал, согнувшись под сорок пять градусов, несколько мучительных шагов, и его снова валило и отбрасывало на исходную позицию. Освещалось это действо светом из окна и мелькающей светлой полосой из двери: сама входная дверь беспрерывно хлопала, грозя скоро оторваться. Костины потуги смотрелись и жутко, и смешно, Жеке всё-таки не верилось, что взрослого мужика может взять и унести куда-то ветром, здесь же не марсианский ураган. Если бы Костя не пытался раз за разом подняться, а просто полз бы к двери, он давно бы уже достиг цели, но он этого почему-то не делал. Тогда Жека рванул к двери, чтобы крикнуть ему об этом, ну или выбежать и притащить уже его сюда.
У двери его поймал Николаич. Он обхватил Жеку, не пуская дальше, заорал в ухо:
— Куда ты?! Не надо, тоже утащит! Сейчас все вместе сцепимся и поможем ему!
Фёдор в это время боролся с дублёнкой Акулы, что налепилась в этой кутерьме ему на голову и он никак не мог из неё выпутаться. Сам Акула носился по комнате и панически орал:
— Верёвка! Нужна верёвка!
Он подскочил к шкафу и стал беспорядочно хлопать его дверцами.
Жека попытался освободиться из-под опеки Николаича, и, бормоча: «Да чего вы, я сейчас быстро», стал отлеплять от себя его руки. Но тот вцепился в Жеку осьминогом, этот мужик был плотен и крепок, так просто и не вырвешься.
Тем временем Акула, удивительное дело, отыскал-таки в шкафу большой моток верёвки. Но моток оказался новый, склеенный упаковочной лентой, и Акуле никак не удавалось эту ленту сорвать. Он дёргал её, матерился, грыз зубами, потом сообразил побежать на кухню, где был нож.
Борясь с неуступчивым Николаичем, Жека заметил, что Фёдору удалось, наконец, сбросить с себя акулью цепкую вещь. Охранный человек поднялся, оценил обстановку и метнулся к двери. Николаич тут же бросил Жеку и попытался его остановить, но тому удалось избежать захвата. Лысый героический Фёдор выскочил на улицу, тут же поскользнулся и поехал к Косте головой вперёд, как пингвин в старой компьютерной игре. Но дальше он действовал ловко и безупречно. Схватив барахтающегося Костю, он быстро прижал того спиной к земле и определил головой в нужную сторону. Потом цапнул его за одежду на груди и, очень низко пригибаясь и прикрывая рукой глаза, поволок свой груз к Башне. Чем-то это напоминало спасение утопающего. Там уже и Жека бросился помогать и придерживать дверь, а Николаич принял всех внутри и щёлкнул дверным замком.
Они уселись на пол среди разбросанных вещей, поваленных кресел и прочего разгрома, а Костя просто перевернулся на спину и остался лежать, тяжело и сипло дыша. От стола на всех смотрел опоздавший к вылазке взъерошенный Акула. Перед ним разбросалась по столу добротная синяя верёвка, а руки его продолжали машинально вязать ковбойскую петлю.
Николаич посмотрел вокруг, поцокал языком и отправился флегматично поднимать кресла и собирать разлетевшуюся повсюду одежду и обувь. Нашёл на полу отлетевшие под стенку и чудом не раздавленные Костины очки, подошёл, нацепил тому на нос, помог бедолаге подняться.
Поднялся и Фёдор. Плюхнулся в заскрипевшее кресло, сверкнул лысиной и глазами в Костину сторону.
— Слышь, ты, Гарри Поттер… — проговорил он, и в тоне и в голосе его проступили жёсткие, совсем прямо железные интонации; Фёдор, оказывается, мог быть не всегда приветливым. — Тебе же было сказано: не лезь, не лезь на улицу. Ну какого хрена?..
Да, Жека думал, что раскусил человека-Фёдора — он знал нескольких таких: на лицо ужасные, добрые внутри. Но Фёдор смог его удивить.
Серая взвесь оседала на пол и на людей, и казалось, что в комнате идёт снег.
— Прошу прощения, — вяло поднял руку Костя. — Я только чуть-чуть приоткрыл, хотел проветрить, а оно фигак…
Крики, грохот хлопающей двери, рёв ветра ещё звенели у Жеки в ушах. Ворвавшаяся внутрь их жилища стихия выдула из комнаты тепло, и швыряться друг в друга ещё и, выражаясь образно, льдом упрёков было ни к чему.
— Зато теперь человек убедился, что курение может убить, — сказал Жека, просто чтобы сгладить углы.
Николаич и виновник торжества Костя улыбнулись. Усмехнулся и лысый Фёдор, после паузы, не столько оценив шутку, сколько соглашаясь разрядить обстановку.
Не улыбался и не усмехался только человек-акула. Он, видать, и не слушал, потому что усиленно думал о чём-то своём. Он думал о своём и не переставая вертел в руках синий верёвочный моток, рассматривал, чуть на зуб его не пробовал.
Потом Акула перевёл взгляд на шкаф.
— Это всё фигня, — заявил он. — А вот что касается…
Он махнул рукой, перебивая сам себя.