Дальше Жека перешёл к ревизии сил светлых и положительных.
На стороне добра были он сам, Рюха, Костик с Ростиком и Гоша с Черепом. Итого шестеро, и это если все на месте. А, ещё Тигран. Всё равно маловато, блин.
Сам Жека, хоть и занимался когда-то самбо, свои силы и свою значимость не переоценивал. Тем более в выпускном классе он заниматься бросил, а возобновил уже работая в охране — не то чтобы жизнь заставила, скорее от нечего делать. Нет, может, он и в институте изредка упражнялся, но с расстояния в почти тридцать лет вспоминались одни только пьянки. Да и занимался он, честно говоря, без особенного фанатизма: футбол, например, значил для него намного больше.
Да, людей мало. Надо подтягивать ещё.
Но кого можно подтянуть? Тут надо подумать, воспоминать. Жека подумал и повспоминал, ничего не придумал и решил вернуться к этому позже.
Натянув куртку-«аляску» с прожжённым сигаретой рукавом (вот она, эта досадная дырка, на всю жизнь запомнилась) и ботинки на высокой шнуровке (типа армейских, только фуфлыжные, кооперативное какое-то дрянцо), Жека отправился искать, откуда бы ему позвонить. Телефон имелся внизу, на проходной, но лишние уши в теме, которую Жека собирался по телефону обсудить, были ни к чему.
Как же всё-таки поменялась жизнь с появлением сначала мобильников, а потом с распространением интернета. И как же быстро все к этому привыкли. А раньше Жека всегда носил во внутреннем кармане куртки (это в холодное время, летом было сложнее) блокнот с телефонными номерами, адресами и прочей справочной информацией. Вот он, синий, высокий и, честно говоря, не особенно удобный, но уж какой есть. Никуда не делся. С краю страниц выстроился сверху вниз алфавитный перечень букв. Жека открыл на букву «Л» и отыскал Лямкина Ивана, бывшего одноклассника, а в начале девяностых младшего лейтенанта милиции. (А в то уже время, откуда Жеку выдернули — толстенный лысый дядя, что, судя по регулярным фото там и сям, только тем и занимался, что рыбачил или жарил где-то на природе шашлыки).
***
Позвонить Лямкину Жека решил с проходной общежития пединститута, что растянулось длинным серым прямоугольником в пяти минутах ходьбы.
Высокая дверь оказалась тугой и скрипучей. Хоть, вспоминая с друзьями молодость, Жека и ухмылялся многозначительно, но как-то так вышло, что дальше вот этого вестибюля сразу у входа он в это хранилище женских сердец и туловищ ни разу не заходил. Хотя с жительницами его дело, бывало, имел — но случалось это или в родном общежитии, или где-то на квартирах.
На проходной за потёртым столом сидела тётка в ондатровой шапке и тёплом ватном жилете поверх свитера. Рядом, одетый тоже по-уличному, примостился мальчик самого младшего школьного возраста, он перерисовывал из журнала цветными фломастерами машину БМВ. Тётка любезно разрешила Жеке воспользоваться телефоном. Он снял трубку и стал накручивать цифры на диске — лет двадцать уже, наверное, не приходилось этого делать.
Пошли гудки. Это был рабочий номер, и на том конце провода ответили, что Лямкина сейчас нет, но скоро должен быть, может, через полчаса. Жека сказал доброй тётке, что скоро вынужден будет побеспокоить её снова, и вышел на улицу.
Дело шло уже к вечеру. Было пасмурно и ветрено, вихри подбирали горсти снега и норовили запульнуть их в глаза или за шиворот. Короче говоря, погода не располагала к прогулкам, Жека поколебался, не вернуться ли пережидать и эти полчаса в комнате, но решил всё же пройтись.
Совсем недалеко от этих мест располагались улицы почти что центральные, и Жека потопал туда, а то здесь было как-то безлюдно и тоскливо. И да, скоро всё изменилось. Появились люди, по улице они перемещались торопливо, кутались от непогоды в пальто и куртки, прятали лица в капюшоны. Машин на дороге было мало, с теперешним днём вообще не сравнить. Издавая своеобразный электрический укающий гуд, проехал чумазый жёлтый троллейбус. Посреди тротуара чернела дыра незакрытого люка, крышку спёрли и сдали на металл, обычное дело. Из-за кустов высовывал железный бок ларёк-батискаф. Рядом что-то продавали прямо с земли, с подстеленных картонок. Хлопала от ветра деревянная подъездная дверь. Серый котяра посмотрел на Жеку из зарешёченного окна, как будто собирался вот-вот сунуть ему через стекло дулю.
Вот они, девяностые, подумал Жека, во всей своей скромной красе. Как говорят некоторые, время фантастических возможностей. Ага. Ну и какие тут были возможности у него, пацана в дырявой куртке и с пустотой в карманах? Какие были перспективы у его бати, что всю жизнь инженерил в НИИ, в перестройку читал «Аргументы и факты» и «Огонёк» и радовался наступлению демократии (как и сам Жека). А у свободы оказалось недетское злое лицо, в батином институте начали задерживать зарплату, дальше вообще перестали платить, и не ожидавший таких поворотов судьбы батя впал в жизненный ступор, а потом заболел и уже не выкарабкался. И таких, как он, были тьмы и тьмы.
Нет, когда всё развалилось и схлопнулось, кого-то ударной волной таки счастливо закинуло в приятные верха. Но на фоне того, что остальные миллионы оглушило и привалило обломками страны, радоваться своей удаче как-то погано.
Жека вспоминал те времена по-разному. В общем-то, он уже и тогда понимал, что эти годы неповторимы и что они, может, будут самыми счастливыми в его жизни. Отчасти так оно и получилось. Однако же беспросветность и свистящую нищету той жизни сбросить со счетов тоже было нельзя. У него тогда имелся в рукаве неслабый козырь — молодость. Он понимал, чувствовал подспудно, что рано или поздно выкарабкается, выберется на свет. А вот как жилось тогда людям в возрасте, страшно и подумать.
Вот чем бы я мог реально помочь себе молодому? — подумал Жека. Какими знаниями поделился, что с высоты прожитого посоветовал бы? Главное, пожалуй: попытался бы втолковать, что не надо всё своё студенчество сидеть на шее у родителей, нужно обязательно искать какой-то приработок, да хоть бы и вагоны разгружать, здоровья-то — девать некуда. Ну или, вон, в том же ночном ларьке дежурить. Если поставить себе цель, всегда что-то можно найти, сказано же: ищите и обрящете. А куда-то лезть, в приватизациях участвовать — о том Жека не думал, без толку. Чтобы ворочать крупными деньжищами, кроме способностей к этому делу нужен особый склад ума, решимость идти по головам, не считаясь с чужими интересами и бедами. Жека так не сумел бы. А без этого ловить там нечего, как воздушному шарику нечего делать среди дикобразов.
Нет, лучше бы Жека посоветовал себе молодому что-то на другие, общие темы. Что если появляются какие-то в жизни возможности, хотя бы и скромные, то надо пробовать, пытаться, не откладывать — и не думать, что всего этого будет ещё полно. Может, и не будет. А если будет, то всё равно уже не так, а по-другому. И ещё — что с женщинами надо себя вести смелее, активнее и иногда циничнее. И что в мороз нужно всегда пододевать тёплые подштанники.
А, ладно, подумал Жека. К чему тут все эти рассуждения и вся эта рефлексия и метафизика. Не для этого же я здесь. Я здесь больше для того, чтобы бам, трам и хэй-хээээй!
Ведь правильно же, да? Ну вот.
И бам, трам и хэй-хэй скоро начались — даже раньше, чем Жека мог себе предположить.
Глава 19
В этот раз Лямкин оказался на месте. Жекиному звонку он если и удивился, то вида не подал.
— Помидор? — переспросил он. — Знаю, конечно. А что, ты с ним как-то пересёкся?
Он послушал Жекино подготовленное враньё: мол, пересёкся не сам, а институтский товарищ, а Жека просто наводит справки.
— Не повезло твоему товарищу, — хмыкнул далёкий Лямкин. — Пусть теперь прячется где-нибудь и сидит подольше, не отсвечивает. А тебе мой совет: не лезь туда ни в коем случае и ни в каком виде. Понял, Барсук? Вообще ни в каком! Этот хер отмороженный на всю голову, таких как вы он на завтрак жрёт вместо американских окорочков.
Жека помолчал, обдумывая услышанное.
— Слышь, Ванёк… А если я тебе скажу, где этот самый Помидор будет находиться в некоторый конкретный отрезок времени… Не будет ли тебе и твоему ведомству эта информация полезной?
— В смысле?
— Ну, там, приедете, арестуете…
Лямкин в трубке отчётливо вздохнул.
— А его, Барсучок, не за что арестовывать. Тут у нас на него ничего конкретного и нет. Так-то понятно, что на нём куча всякой срани, но предъявить ему пока что нечего, так что и брать его незачем. Он и не скрывается, живёт себе дома.
— Понятно…
Да уж, моя милиция меня бережёт. Дела…
Жека повесил трубку, поблагодарил, что позволили воспользоваться телефоном, и пошагал к выходу.
— Гы, помидор, — захихикал мальчик с фломастерами.
Жилетная тётка цыкнула на него, и тот продолжил радоваться уже беззвучно.
«На самом деле, пацанчик, весёлого мало, — подумал Жека, толкая дверь на улицу. — Весёлого мало…»
Услышанное Жеку, понятное дело, не порадовало. Но на самый крайний случай в загашнике имелась ещё одна, запасная идея.
В общежитии, о чудо, Рюха уже проснулся. Он предсказуемо валялся на кровати, уткнувшись в книгу, где на обложке сверкали мечи и изгибались мускулистые тела с картины художника Бориса, которого тогда называли Валеджо, а теперь Вальехо (старое произношение нравилось Жеке больше). Со стороны казалось, что Рюха и не вставал, однако кусок сардельки из холодильника дематериализовался, а на усыпанном хлебными крошками столе лежала истерзанная и пустая майонезная оболочка. Рюха посмотрел на вошедшего Жеку взглядом обречённого и уже принявшего свою участь больного, вяло махнул рукой и возвратился в вымышленные книжные миры. Жеку это вполне устраивало.
Он завалился на кровать и вернулся мыслями к своей актуальной теме: к человеко-помидору. Как же сделать так, чтобы того в «час икс» в общежитии не оказалось? Подкараулить его на входе и предупредить, что здесь якобы будет милицейская операция, облава? Один раз такое может, и сработает, но что дальше — всё то же самое случится позже. Нет, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. К тому же, Помидор может заинтересоваться, что же это за непонятный и осведомлённый доброжелатель, кто таков? И попадать в его поле зрения, обозначать себя было для Жеки ни к чему.