том стал необычно хриплым и чуть не срывающимся.
Курьер непонимающе на него заморгал, а Акула, отпустив его, прыгнул к двери. Распахнул, выглянул наружу и метнулся назад, к обувному ящику. Рванул оттуда свои чёрные итальянские боты, примерился их суетливо обувать, потом отбросил и выскочил за дверь. Про дублёнку он и не вспомнил.
Все посмотрели ему вслед, потом курьерский человек убрал свою платёжную машинку и положил чек на стол.
— Ладно, командиры, — нетрезво проговорил он, — вы тут пока определяйтесь с оплатой, а у меня вот какое дело…
Он взглянул себе под ноги.
— У вас же тут не разуваются, да? Я, конечно, дичайшее извиняюсь… А не разрешите великодушно воспользоваться сортиром?
Охранный Фёдор пробормотал: «Конечно», показал обрадовавшемуся гостю, куда ему идти, даже провёл немного. А потом встал у стола и оглядел всех: Жеку, непроницаемого Николаича, сбитого с толку Костю, что не верил, кажется, в только что увиденное, услышанное и вдохнутое носом. Акулы поблизости не было, а то Фёдор наверняка оглядел бы и его.
— Это что же, выходит, всё уже, отпутешествовались по временам? — произнёс Фёдор тихо и растерянно. Никто ему не отвечал, и он медленно опустился в кресло
Тогда Жека направился не мешкая к дверям. Натянул кроссовки, благо были они не итальянские и много времени на их обувание не требовалось. Взял с вешалки куртку и толкнул дверь.
Воздух дышал холодом, перед глазами летали крупные снежные хлопья, тыкались в лоб, в щёки. Прямо и слева по курсу не было видно ничего, кроме густого снегопада, а вот справа всё было по-другому. Там, справа и невдалеке, ясно различимые за белой пеленой, горели, мигали электрические огни. Там горели огни, и было их немало. И туда скакал, теряя на ходу тапки и боясь, видимо, не успеть, коммерческий человек Акула.
Жека сделал пару шагов в том направлении, затем остановился, забурившись кроссовками в снег. Сунул руки в карманы, запрокинул лицо кверху и посмотрел в небо.
Чёрное небо взглянуло на него в ответ и сыпануло в глаза целым ворохом снежинок.