Воины, державшие щиты, слаженно опустились на колени, а подошедшие протянули руки. Сандер мог спрыгнуть и сам, но послушно принял помощь. Между двумя огромными горцами он чувствовал себя хрупким подростком, но это не унижало.
– Горы склоняются перед кровью Инты, – низкий, рокочущий бас старшего был достоин его внушительной фигуры, – пришло время вернуть долги. Мы тебя ждали, и ты пришел.
– Горы склоняются перед доблестью воинов, взявших Монтайю, – мягко возразил Александр, – Я счастлив дружбой твоего народа.
– Мы помним все, – торжественно сказал Горный Король.
Предосенняя Тахена казалась зеленой стеной – непролазные заросли барбариса, за которыми виднелись увешанные созревающими ягодами рябины. Войти в лесную крепость можно было либо с помощью топора, либо с помощью магии: Я мило улыбнулась воинам, взяла Ванду за руку и шагнула вперед. Колючие, густые ветви расступились, узнав меня, как собака узнает хозяина. Я была в здешних краях всего однажды, но прекрасно знала, куда идти. Это были мои владения, мой дом, моя колыбель, где бы ни родилось мое тело и откуда бы ни прилетела моя душа.
Где-то здесь по звенящей от птичьего щебета чаще бродит Лупе, защищая заповедный край от чужаков, трогает отягощенные ягодами ветви, гладит рыжих лисят. Я должна исполнить просьбу Шандера и передать этому счастливому созданию слова, которые оно не поймет. Могла ли я, Эстель Оскора, хотя б на миг пробудить в Хозяйке Тахены человека и хотел бы этого Шани?
– Я никогда не видела такого леса, – шепнула Ванда, не выпуская моей руки, хотя сторожевые заросли кончились и мы шли по невысокой, мягкой траве среди старых рябин. Обилие ягод обещало суровую зиму.
– Тахена – не лес, – объяснение было глупым, но девочка, похоже, поняла, что я имела в виду. Год неминуемо катился к осени, свечи лета37 отгорели, и по воздуху плыли их семена – маленькие, оперенные серебром стрелы, в наконечниках которых таилась будущая жизнь. Сквозь заросли все еще цветущей таволги замерцало одно из множества озер. Мы спустились к таинственной, темной воде. Водяные лилии горделиво белели среди крупных кожистых листьев, а дальше, на чистой воде, резвились молодые лебеди, сменившие серенький детский пух на роскошные белоснежные одеяния.
Ванда замерла от восторга, и я воспользовалась этим, чтобы вырвать девочку из настоящего. Теперь королевна будет грезить наяву – лес, заросший цветами берег, словно вырезанные из белого камня лилии, горделивые птицы – все это станет ее сном, лучшим сном расцветающей жизни. Тахена не тронет ту, что находится под защитой Эстель Оскоры. Ванда в полной безопасности, а я могу делать то, зачем пришла.
...Кэриун меня ждал на поляне у границы топей. Я бы никогда не узнала в этом богатыре прежнего худенького юношу. Лицо последнего Хозяина Тарры изменилось мало, но больше о его эльфийских предках не напоминало ничего. Тахена взяла свое, и Кэриун казался порождением Древней Тарры.
– Я приветствую Хозяина окрестных лесов, – произнесла я ритуальную фразу. Дружба дружбой, но призванный не может первым заговорить с призывающим.
– Леса склоняются перед Эстель Оскорой. Твоя дорога оказалась долгой.
Долгой, очень долгой и очень страшной. Сейчас мне дарована передышка, но скоро я вновь пойду в никуда, переступая через смерти и не оглядываясь назад. Да смилостивятся Великие Братья над теми, кого я оставлю...
– Здравствуй, Кэриун. Ты прав, я задержалась дольше, чем следовало. Где другие Хозяева? Как вышло, что Тарра осиротела?
Я опустилась на траву и протянула руку. На нее тут же уселась соловьиха – серенькая, с блестящими темными глазками. Скоро она отправится в Мирию, Эрасти рассказывал о птицах, отдыхающих на острове, прежде чем пуститься дальше, за Сартахену, но соловьи и иволги зимуют возле Кер-Эрасти...
– Хозяева ушли в осень и не вернулись. У них не стало сил проснуться, остался только я, ведь меня приняла Тахена. Прежней силы больше нет, разве ты не слышишь?
Я слышала, но не сумела связать воедино очевидное. Хозяева вели свой род от одиноких эльфов, отказавшихся от своей сущности и слившихся с природой, но эльфы были детьми Звезд, чужаками, пришедшими со Светозарными. Те ушли, и Свет ослабел. Лебеди и Лунные сумели это пережить, но Хозяева были сродни растениям, которым не обойтись без воды и не дойти до нее.
– Кэриун, я понимаю, что ты хочешь сказать, но почему все произошло так быстро и так сразу?
Владыка леса не знал. Ответ нашли, если нашли, только Эмзар и Роман, но разведчик, как оказалось, исчез в Ночной обители.
Кэриун рассказал немало важного, и новости были одна хуже другой. Сам он не покидал своих лесов, но Прашинко бывал и дальше. По словам Хозяина Дорог, мир за Гордой был отравлен. Люди там как-то жили, хоть, судя по тому, что творилось в Арции, не слишком счастливо, но магическим созданиям было плохо, по крайней мере, тем, кто появился, когда Тарра еще была чиста.
– Гнезда не могут долго пустовать, – Кэриун посмотрел на меня так, словно все зависело от меня, – вместо ушедших в осень земля родит новых, но я не знаю, какими они будут. На отравленной земле растут сорняки, а не дубы.
– Значит, сначала родятся Хозяева бурьяна...
Повелителю дубов моя шутка не понравилась, но еще меньше ему нравилось то, что творилось в мире людей. Кэриун и Прашинко умудрились ввязаться в войну, и вышло у них неплохо. Луи рассказывал про то, что случилось с фронтерскими предателями, но кто именно «удружил» Жисю, я поняла лишь сейчас, а до того грешила на Романа. Неужели бард погиб? Или, как и я, потерял память и его носит по чужим мирам в поисках единственной дороги или слова, что сорвет повязки со старой раны, и тогда кровь прошлого отворит дверь домой?
Беззвучный, исполненный смертной муки крик полоснул меня, как ножом. Рядом погибал человек, но откуда он здесь взялся?!
– Хозяйка любит играть, – словно бы извиняясь, сказал Кэриун.
Вот как... Лупе и впрямь стала зверьком, забавляющимся с добычей. Сбить с пути, заморочить, утопить... Болотные духи развлекаются во всех мирах, но Лупе родилась человеком, очень добрым человеком, хоть и несчастным.
Я быстро ее обнаружила, но оторвать Хозяйку Тахены от добычи оказалось невозможно. Она слышала мой зов и она придет, когда покончит с игрушкой. Кто пытался отобрать у котенка пойманного воробья, тот знает, как это трудно. Я ощущала животную радость, переполнявшую возлюбленную Шани, и ужас ее жертв – человека и коня. Кэриун с грустью смотрел в небо, он чувствовал все, но не ему было перечить наследнице Эаритэ. Мы не знали, кого она убивала, но оставить все как есть я не могла.
Спорить с Лупе не было времени, и я отдала приказ Тахене. Травы дружно склонились к земле, деревья качнули вершинами, по воздуху поплыли первые желтые листья, разом смолкли птицы и насекомые. Хозяйка была не на шутку рассержена, но игрушка ей больше не принадлежала...
Любопытно, кого и зачем понесло в это гиблое место? Тахена властна лишь над теми, кто вторгается в заповедный край, а, насколько я поняла, таких безумцев нет ни по ту, ни по эту сторону Горды.
– Что ты сделаешь с этим человеком? – спросил Кэриун.
– Для начала вытащу из болота... Он ведь не первый?
– В это лето Хозяйка забрала многих. Она зовет, и они идут, но таянцев она не трогает...
Не трогает, значит, помнит, что в Таяне живут друзья. Запрет пережил все – и доброту, и сострадание, и разум...
Хозяйку Тахены мы встретили на краю болота в окружении стайки желтых бабочек. Увенчанная живой золотистой короной Лупе казалась волшебным видением. Говорить с ней было не о чем и незачем, но я все же спросила:
– Зачем ты убиваешь?
– Слезы елани38 должны цвести. Топь хочет тепла, ее дочери ждут поцелуев... Ты уйдешь дорогой осени искать весну. Ты возьмешь, что хочешь и кого хочешь... Оставь нам наше...
Она смотрела жалобно и немного кокетливо, ни один мужчина не устоял бы перед таким взглядом, но я была женщиной.
– Ты не должна зазывать в Тахену людей. Тебе принадлежат лишь те, кто по доброй воле нарушил запрет.
– Они не идут сюда сами. Они боятся. Я их зову, я умею звать... Им хорошо, когда они идут за мной... Одни ждут поцелуев, другие – золота. – И находят и то и другое... Ты им не дашь ничего... Тебе они не нужны, твои избранники не слышат моего зова... Им не нужно золото Тахены, о них будут плакать другие.
Золото цветов, поцелуи в мертвые губы...
– Лупе! Вспомни! Вспомни Шандера! Вспомни Луи! Я приказываю тебе! А эори Эаритэ а Омме! А элое Эстель Оскора! Меймоэ! Лэопина! Меймоэ аельти!
Худенькое личико исказила боль, Хозяйка Тахены с жалобным криком упала в покрывшиеся инеем травы. Не отпусти я ее, она б умерла. Лупе добровольно связала свою память со смертью, потому что, помня, не могла жить. Великие Братья, неужели и для меня память станет такой же пыткой?! Но я ее не отдам, лучше ходить с ножом в сердце, чем улыбаться цветам, выросшим из мертвых глаз!
Я оставила ту, что когда-то была Леопиной, на умирающих травах – к ночи она очнется, ничего не помня и ни о чем не жалея. Это создание следовало убить, но Тахена не могла остаться без хозяйки, тем более накануне войны.
Кэриун молча смотрел в землю, ему было не по себе, мне – тоже, но дело следовало довести до конца. Тахена послушно держит пленника между жизнью и смертью, нужно его найти и вывести на твердую землю. Одного из многих, которому повезло, ведь он попался тогда, когда меня занесло в здешние края. Я уйду, и Хозяйка возьмется за свое...
Место для своей обители святые братья выбрали прелестное. Светлый буковый лес, зеленый луг, озеро, из которого вытекала то ли небольшая речка, то ли полноводный ручей, все это нежно шептало о великой благодати, ниспосланной небом, да и сам сложенный из светлого камня монастырь, строгий и соразмерный, как нельзя лучше дополнял живую красоту этих мест. Тут и впрямь хотелось благодарить Триединого за то, что он создал всю эту красоту. К несчастью, Базиль Гризье был слишком циничен для того, чтобы благодарить бога за цветущие ромашки и хорошую погоду, ведь кроме ромашек господь насадил в своем саду цикуты и болиголов, а на смену солнечному лету обязательно придет дождливая осень. Базиль был далек от того, чтобы роптать на небеса за зимние холода и человеческую подлость, но благодарить их он тоже не благодарил. Осадив коня, арциец повернулся к худому, вежливому нобилю, состоявшему в должности младшего секретаря при особе регентши.