– Прекратите мне заговаривать зубы и отвечайте, – Вардо не выдержал и повернулся к собеседнику. Он был вне себя, но Гризье в ответ на яростный взгляд лишь пожал плечами.
– С наслаждением, но я все рассказал Ее Высочеству, мне почти нечего добавить. Разве что герцог Ролан сожалеет о Тагэре.
– Какой же вы негодяй!
– Арцийский, – улыбнулся Базиль. – А вот вы – ифранский дурак.
– Что?! – рука графа потянулась к хлысту.
– Я не понимаю. Вы собрались опровергнуть мои слова или доказать?
– Вам придется объясниться!
– Я это уже сделал. Я сказал, что всю дорогу вспоминал о голубых глазах вашей супруги. Голубых, граф. А у герцога Ролана, поведавшего мне в пустом саду душераздирающую историю про отраву и конвульсии, глаза были карими.
– Что за чушь!
– Это не чушь, сигнор. У Жоселин глаза – если то, чем она смотрит, можно так назвать, – серо-голубые. У Жермона – тоже, Паук и его супруга были серыми, как мыши. Брат Паука и отец Антуанетты и Ролана походил на человека, но красками его Творец тоже обидел. Вы в своей галерее вывесили не только своих предков, но и родичей Антуанетты. Проклятый! Там не было никого с темными глазами. Никого! А герцог Ролан оказался кареглазым.
– Вы думаете, это самозванец?
– Что вы! Самозванец сам берет чужое имя и сам всем доказывает, что он принц или король. Нет, этот молодой человек – подсадная утка. Жоселин хотела, чтобы вы кинулись спасать родича и стали государственным изменником. Писать «сестре» «братец» не стал, потому что не был уверен, что как следует подделает почерк и подпись. Да и с содержанием могла выйти промашка. Они каким-то образом узнали один секрет Антуанетты, но их могло быть несколько.
– Похоже на правду, но если это все-таки он? Если Проклятый пошутил... или пошутила мать Ролана?
– Вы согласились бы променять законного королевского внука на бастарда?
– Не знаю... Но если он брат Туанон хотя бы по матери, его все равно нужно спасти.
– Альбер, – Базиль вздохнул, – вы очень умный человек, но, когда речь заходит о вашей супруге или о вашем заговоре, вы теряете голову, а это не правильно. Будь это настоящий Ролан, нас никогда не оставили бы наедине, за какого бы дурака и шута меня ни держали. Если бы его на самом деле травили, ему бы не удалось обвести тюремщиков вокруг пальца. Это не дурацкий роман из тех, что читал мой покойный племянник, а жизнь, причем поганая. Против вас готовится заговор, Альбер. Вас вынуждают на безумный шаг, чтобы потом казнить. Жоселин боится, хоть и ничего не знает.
К слову сказать, если Ролан жив и его и впрямь травят какой-то дрянью, им придется это прекратить и предъявить живого и здорового герцога. И ваше дело устроить все так, чтобы там оказались люди, видевшие Ролана хотя бы в детстве. Меня, надо полагать, туда больше не пустят.
– Простите меня, Базиль. Вы спасли всех нас.
– Пустяки, сударь. Может быть, теперь вы скажете, что творится в Оргонде?
– Лиарэ в осаде, но держится. Но Лиарэ – это еще не Оргонда.
– То есть?
– Мальвани и его армия не дают Жоселин стать в стране хозяйкой.
– Бедная Жоселин! Надо полагать, это ее очень огорчает, – сочувственно вздохнул Гризье. Альбер Вардо внимательно посмотрел на арцийца и расхохотался.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ POLLICE VERSO39
Погляди – что за рыжие пятна в реке, -
Зло решило порядок в стране навести.
Рукоятки мечей холодеют в руке,
И отчаянье бьется, как птица, в виске,
И заходится сердце от ненависти!
Ненависть – пей, переполнена чаша!
Ненависть – требует выхода, ждет.
Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!
Если б Александра Тагэре попросили рассказать, как таянская армия вступала в Гелань, он бы вспомнил только солнце и улыбки. День и вправду выдался погожим, но к безоблачному высокому небу, золоту каштанов и багрянцу кленов прибавлялось ощущение полета, не покидавшего Последнего из Королей с тех пор, как он перешел Тахену. Судьба словно задалась целью отдать Александру долги, осыпая изгнанника тем, чего у него никогда не было и на что он не надеялся – не омраченной ложью любовью, уверенностью в своей правоте и надеждой на настоящую победу, после которой воцарятся счастье и мир. Умом Сандер понимал, что такого просто не может быть, что его, Ликэ, Луи, тех, кто сейчас скачет рядом, и тех, кто сражается в других краях, ждут страшные дни, но сердце пело, и ничего с этим поделать было нельзя, да он и не хотел.
Кони весело шли по алым кленовым листьям, девушки посылали всадникам воздушные поцелуи, мальчишки выпускали голубей, взмывавших в пронзительно синее небо. Так было в Мунте, Эльте, Гар-Рэнноке. Цветы, улыбки, взлетающие птицы есть и всегда будут знаками радости.
– Виват! – закричал конопатый парнишка лет двенадцати, подбросив в воздух белую птицу, и Сандер, сам не зная почему, махнул ему рукой и тоже крикнул: «Виват!» Улица взревела, счастливое мальчишеское лицо осталось позади.
– Он запомнит этот день на всю жизнь, – улыбнулся Ежи, чей дрыгант шел голова в голову с Саданом.
– Я тоже, – заверил Сандер.
– Рысьи когти, – засмеялся таянец, – и я! Мы все запомним. Это победа, Шани, победа! Мы сломали шею этой нечисти! Пятьсот лет шла война и закончилась. С Билланой – все, перезимуем – и в Арцию!
«С Билланой – все, перезимуем – и в Арцию», – про себя повторил Александр, это и впрямь так. Он вернется и не один, а с армией, и какой армией! Нет, он не забыл «волчат» и никогда не забудет, но Ежи, Стах, Ласло, Золтан, как же они ему дороги! Проклятый! Да он любит всех жителей Гелани до последнего человека. Сандер Тагэре, сам не ведая, что творит, завернул коня в толпу и, наклонившись, поцеловал в губы хорошенькую девушку, стоявшую то ли с братом, то ли с женихом. Ежи немедленно последовал его примеру, чмокнув аж двоих красоток, выходка вождей вызвала новый всплеск ликования, стоявшие на углу музыканты грянули какой-то лихой танец.
Ежи засмеялся и дернул повод, вновь занимая место во главе процессии, Садан, разумеется, от дрыганта принца не отстал. А от счастья, оказывается, тоже сходят с ума... Улица кончилась, впереди переливалась и кипела народом площадь Ратуши. У лестницы маялись в тяжелых, обшитых мехом одеждах пожилые, важные люди с массивными цепями на мощных плечах. Ежи подмигнул Александру, и тот первым соскочил с коня, таянец последовал за ним.
Сандер знал об этом обычае. Король Таяны не барин, не хозяин, а первый слуга своего народа, и сейчас самые уважаемые люди Гелани поблагодарят воинов за верную службу, а самые красивые девушки поднесут им вина. Красивый обычай и правильный. Когда он вернется в Мунт, он возьмет с собой лучшее, что есть в Отлученных землях, которым куда больше подходит имя «Верные» или «Выстоявшие».
Запели фанфары, зазвонили колокола, Сандер с Ежи в окружении выборных поднялись на ступеньки ратуши. Из речи геланцев Тагэре не запомнил ничего, хотя она, без сомнения, была замечательной. То, что он наговорил в ответ, им понравилось, хотя сам он не взялся бы повторить свои слова. Александр благодарил, обещал, клялся в любви и верности, пытаясь высказать то, что пело у него внутри. Кажется, это получилось, потому что горожане ответили восторженными криками, а может, дело было в том, что сегодня счастливы были все. Вышли две девушки, одна держала поднос с серебряными чашами, другая их подавала. Обе были прекрасны, но в Высоком Замке его ждала Ликия, которую он не видел с весны.
Стройная зеленоглазая шатенка с нежной улыбкой на розовых губах подала чашу. Тагэре всегда был равнодушен к вину, но это оказалось райским напитком. Красавицу следовало поцеловать, что он и сделал к явному ее удовольствию, напрочь забыв об изуродованном плече.
Вновь грянули трубы и литавры, они с Ежи сбежали с крыльца и вскочили в седла, подняв коней на дыбы. Это тоже был обычай, но, даже не будь его, Сандер бы вздыбил Садана просто от переполняющей душу радости.
– Все, – словно подслушав его мысли, – шепнул Ежи, – теперь в Замок.
Таянец пустил иноходца крупной рысью, ветер подхватил и заполоскал консигны, толпа расступилась, напутствуя победителей радостными криками. И снова шумные улицы, облитые солнцем стены, увитые разноцветным диким виноградом, музыка, улыбки, взлетающие голуби. Когда выехали из города, кони перешли в кентер.
Замковая гора, разукрашенная медью, золотом и киноварью, приближалась медленнее, чем хотелось. Над нижними воротами развевались знамена Гардани. Король в замке! Анджей должен встречать своих полководцев на Арсенальном дворе, но Гардани считал себя вассалом Арроев И ждал внизу.
Сандер издали узнал леопардового королевского дрыганта. Рядом с Анджеем на белой кобылице восседала королева, а за ее плечом сияла чуть ли не эльфийскими глазищами Ванда, улыбался принц Стефан, махал рукой Луи, золотились косы Беаты. Александр искал глазами Ликию, но ее не было. Нигде. Испугаться он не успел, так как Ежи, лукаво улыбнувшись, заметил:
– А твоя дана зря времени терять не захотела.
– Ты о чем?
– Тебе же нравятся наши обычаи, не так ли? Сейчас узнаешь еще один. Женщина ждет своего воина в спальне у окна. Первый поцелуй после разлуки не предназначен для чужих глаз, и потом, – Ежи засмеялся, – после первого поцелуя обычно следует второй, не правда ли? Даже король – и тот не задерживает своих рыцарей. «Брось поводья оруженосцу и беги к той, что ждет» – так у нас говорят. Можешь бросить поводья мне, мое сердце пока свободно.
Господин Жамон носил связку ключей и ведал кладовыми замка еще тогда, когда покойный Марк ре Ги привез в Лиарэ молоденькую жену. Несмотря на свою должность, Жамон был честен, как святой Никодим