Джошуа недоверчиво посмотрел на клинок:
— Может быть, тебе лучше не носить его, Камарис? Ты все равно будешь вынужден снять его достаточно скоро. Положи меч куда-нибудь в безопасное место.
— Нет, — старик покачал головой, голос его был тяжелым. — Нет, я не смею. Есть вещи, которым надо научиться. Мы не знаем, как обратить Великие Мечи против нашего врага. Как ты сказал, это время быстро приближается. Может быть, я смогу понять его песню. Может быть…
Принц поднял руку, как бы собираясь спорить с ним, потом опустил ее.
— Делай то, что считаешь нужным. Ты хозяин Торна.
Камарис медленно поднял глаза:
— Да? Я думал так когда-то.
— Давай-ка выпей еще вина, — вступил в разговор Изгримнур. Он хотел было подняться со стула, но решил не делать этого. Сражение с килпами замедлило его выздоровление. Поморщившись, он сделал Джошуа знак снова наполнить чашу старика. — Трудно не чувствовать себя в ловушке, когда завывает ветер и море швыряет нас, как игральные кости.
— Изгримнур прав, — улыбнулся Джошуа. — Вот, выпей. — Каюта снова накренилась, и вино выплеснулось ему на запястье. — Выпей, пока в чашке больше, чем на полу.
Камарис долго молчал.
— Я должен поговорить с тобой, Джошуа. На моей душе тяжесть. — (Озадаченный, принц ждал.) Лицо рыцаря было почти серым, когда он повернулся к герцогу: — Пожалуйста, Изгримнур, я должен поговорить с Джошуа наедине.
— Я твой друг, Камарис, — сказал герцог. — Если кого-то и можно винить за то, что ты оказался здесь, так это меня. Если что-то не дает тебе покоя, я хотел бы помочь.
— Этот стыд жжет меня. Я бы не стал говорить Джошуа, но ему нужно это услышать. Даже когда я лежу без сна, боясь того, что будет делать меч, Бог наказывает меня за мой тайный грех. Я молюсь, чтобы он дал мне силы понять Торн и его братьев-мечей, если я поступлю правильно. Но, пожалуйста, не вынуждай меня обнажать этот позор и перед тобой. — Камарис выглядел действительно старым, лицо его обмякло, глаза блуждали. — Пожалуйста, я умоляю тебя.
Смущенный и сильно испуганный, Изгримнур кивнул:
— Как хочешь, Камарис, конечно.
Изгримнур раздумывал, стоит ли ему еще некоторое время подождать в низком коридоре, когда дверь каюты распахнулась и вышел Камарис. Старый рыцарь стремительно пробежал мимо, сгорбившись, чтобы не задеть низкий потолок. Прежде чем Изгримнур успел хотя бы начать спрашивать, Камарис уже исчез за поворотом, стукаясь то об одну, то об другую стену, когда «Жемчужина Эметтина» вздрагивала в объятиях бури.
Изгримнур тихо постучался в дверь каюты. Никто не ответил, и герцог осторожно открыл ее. Принц смотрел на лампу, лицо его было потрясенным, как лицо человека, увидевшего собственную смерть.
— Джошуа?
Принц встал, точно его дернули за веревочку. Он, казалось, полностью потерял присутствие духа. Голос его был безжизненным и ужасным:
— Уходи, Изгримнур. Дай мне побыть одному.
Герцог помедлил, но выражение лица Джошуа убедило его. Что бы ни произошло в каюте, он ничего не мог сделать для принца, кроме как оставить его одного.
— Пошли за мной, когда понадоблюсь. — Изгримнур вышел. Джошуа не поднял глаз, не заговорил. Он продолжал смотреть на лампу, как будто только ее свет мог вывести его из беспредельной тьмы.
Насколько могла судить Мириамель, она провела с дворрами уже несколько дней. В каменной крепости под Хейхолтом ничего нельзя было сказать с уверенностью. Застенчивые подземные жители продолжали хорошо с ней обращаться, но по-прежнему отказывались освободить ее, Мириамель спорила, умоляла, даже бушевала целый час, крича и угрожая. Когда ее ярость утихла, дворры горестно переговаривались между собой. Они, казалось, были удивлены и расстроены ее поведением, так что ей даже стало стыдно, но ее смущение прошло так же быстро, как и ярость.
В конце концов, решила она, я не просила, чтобы меня сюда привели. Они говорят, что на то были веские причины, — тогда пусть их причины их и успокаивают. Я этим заниматься не буду.
На самом деле она уже поняла причину похищения, хота и не смирилась. Дворры, казалось, спали очень мало, если вообще спали. Кто-нибудь из них все время находился в широкой пещере. Говорили они всю правду или нет, Мириамель не сомневалась, что что-то очень пугало тоненьких большеглазых созданий.
— Мечи, — сказал Джисфидри. — Очень хорошо. Я попытаюсь объяснить лучше. Вы видели, что мы узнали стрелу, хотя не сделали ее.
Да, они, казалось, действительно с самого начала знали, что в седельных сумках путников было нечто необычное. Впрочем, дворры вполне могли придумать всю эту историю, уже найдя стрелу.
— Мы не сделали эту стрелу, но она была сделана тем, кто научился у нас. Три Великих Меча сделаны нами, и мы связаны с ними.
— Вы сделали три меча? — Это сбило ее с толку. Эти слова не вязались с тем, что ей говорили раньше. — Я знала, что ваш народ сделал Миннеяр для короля Элврита из Риммергарда, но никогда не слышала про остальные два. Ярнауга сказал, что меч Скорбь выковал сам Инелуки.
— Не произноси это имя! — Несколько других дворров посмотрели наверх, их голоса испуганно зазвенели. Прежде чем повернуться к Мириамели, Джисфидри ответил им. — Не произноси этого слова. Он ближе, чем был много веков подряд. Не привлекай его внимания!
Это все равно что попасть в пещеру, до отказа набитую Стренгъярдами. Они, похоже, всего боятся. Хотя Бинабик часто говорил то же самое.
— Очень хорошо, я больше не произнесу… его имени. Но эта история не похожа на то, что мне рассказывали. Один ученый человек сказал мне, что он… сделал меч сам… в кузницах Асу’а.
Дворр вздохнул:
— Конечно. Мы были кузнецами в Асу’а — или по крайней мере некоторые из нас. Те, кто не сумел бежать от наших хозяев зидайя, но все равно оставались Детьми Морехода. Все равно как два куска руды из одной жилы. Все они умерли, когда замок пал. — Джисфидри что-то быстро жалобно проговорил на языке дворров. Его жена Исарда эхом вторила ему. — Он использовал Молот Придающий Форму, чтобы выковать его. Наш Молот. И Слова Творения, которым мы научили его. С тем же успехом это могла сделать рука нашего Высшего Кузнеца. В это ужасное мгновение — где бы мы ни были, разбросанные по лицу земли, — мы чувствовали возникновение Скорби. Эта боль до сих пор с нами. — Он надолго замолчал. — То, что зидайя допустили такое, — проговорил наконец Джисфидри, — одна из причин, по которой мы отвернулись от них. Одно это так ослабило нас, что мы не сумели оправиться до сих пор.
— А Торн?
Джисфидри кивнул тяжелой головой:
— Смертные кузнецы Наббана пытались обработать звездный камень. Им это не удалось. Кто-то из нашего народа был тайно разыскан и доставлен во дворец императора. Большинство смертных считали этих наших родственников странными созданиями, которые наблюдают океаны и сохраняют корабли от бед. Но немногие знали, что древние предания о Творении и Придании Формы уходят глубоко в корни всех тинукедайя, даже тех, кто выбрал Путь Моря.
— Тинукедайя? — Ей потребовалась время, чтобы понять. — Но ведь Ган Итаи… Они же ниски!
— Мы все Дети Океана, — мрачно ответил дворр. — Часть из нас решила остаться у моря, которое навсегда разделило нас и Сад, остальные выбрали тайные пути в глубине земли и обработку камня. Видите ли, в отличие от наших родственников зидайя и хикедайя мы, Дети Морехода, можем придавать себе форму, как и камню, который обрабатываем.
Мириамель была ошарашена.
— Вы… и ниски одно и то же? — Теперь она поняла, что беспокоило ее с тех пор, как она в первый раз увидела Джисфидри. Было что-то в его сложении и в том, как он двигался, напоминавшее ей Ган Итаи. Но они казались такими разными…
— Мы уже не одно и то же. Процесс изменения формы длится века, и он меняет больше, чем просто внешность. Но многое остается неизменным. Дети Восхода и Дети Облаков — наши кузены, но Стражи Моря — наши сестры и братья.
Мириамель откинулась, пытаясь усвоить то, что ей сказали.
— Значит, вы и ниски одно и то же… А ниски выковали Торн. — Она покачала головой. — Так вы говорите, что чувствуете все Великие Мечи даже сильнее, чем вы чувствовали Белую стрелу? — Внезапная мысль пришла ей в голову. — Значит, вы должны знать, где находится Сверкающий Гвоздь? Меч, который зовут Миннеяр?
Джисфидри грустно улыбнулся:
— Да, хотя ваш король Джон осыпал его молитвами и ритуалами смертных, возможно надеясь скрыть его истинное происхождение. Но вы же знаете ваши руки и ладони, принцесса Мириамель, не правда ли? Вы же не будете знать их меньше, если они будут все так же присоединены к вам, но одеты в перчатки какого-нибудь другого смертного?
Странно было думать, что ее блистательный дедушка положил массу труда, чтобы скрыть происхождение Сверкающего Гвоздя. Разве он стыдился, что обладает этим оружием? Почему?
— Если вы так хорошо знаете эти мечи, скажите мне, где теперь Сверкающий Гвоздь?
— Я не могу назвать вам точное место, но это где-то рядом. В пределах нескольких тысяч шагов.
Значит, или в замке, или под замком, решила Мириамель. Это не очень-то помогло ей, но по крайней мере ее отец, выходит, не бросил меч в океан и не велел увезти его в Наскаду.
— Вы пришли сюда, потому что знали, что мечи здесь?
— Нет. Мы бежали от других вещей, когда нас изгнали из нашего города на севере. Мы уже знали, что два меча были здесь, но это мало значило для нас в то время. Мы бежали по древним туннелям, а они привели нас сюда. И, только приблизившись к Асу’а, мы поняли, что другие силы тоже не дремали.
— И значит, теперь вы в ловушке между двух огней и не знаете, в какую сторону бежать. — Она произнесла эти слова с неодобрением, но знала тем не менее, что то, с чем столкнулись дворры, очень похоже на ее собственное положение. Она тоже была изгнана могущественными силами. Она бежала от своего отца в надежде, что целый мир будет разделять их. Теперь она рисковала своей жизнью и жизнью друзей, чтобы встретиться с ним вновь, но боялась того, что могло бы случиться, если бы она преуспела в этом. Мириамель постаралась отбросить бесполезные мысли. — Прости меня, Джисфидри, я просто устала столько времени сидеть на одном месте, вот и все.