– Я не знал. Я же ничего не знал. Глупышка, почему ты мне не говорила? Почему притворялась? А теперь все ушло… пропало…
Когда Эолейр вышел, он увидел, что у входа в палатку его ждет Джирики, белые волосы которого трепал ветер, и подумал, что ситхи похож на духа бури, вестника смерти.
– Что вы хотите?
– Как я уже сказал, граф Эолейр, мне очень жаль, что так случилось. Но есть вещи, которые вы должны знать, мне они стали известны в последние мгновения жизни леди Мегвин.
О, сохрани меня, Бриниох, – устало подумал Эолейр. Весь мир для него стал невыносимым местом, и он сомневался, что сумеет вынести новые загадки ситхи.
– Я устал. А завтра мы отправляемся в Эрнистир.
– Именно по этой причине я хочу рассказать вам сейчас, – терпеливо ответил Джирики.
Эолейр мгновение на него смотрел, а потом пожал плечами.
– Хорошо. Говорите.
– Вы замерзли? – спросил Джирики с осторожным участием того, кто знает, что, хотя он сам не подвержен капризам природы, другие от них страдают. – Мы можем пройтись к одному из костров.
– Я справлюсь.
Джирики медленно кивнул:
– Тот камень подарили Мегвин тинукеда’я, верно? Те, кого вы называете домайни?
– Да, это дар дварров.
– Он очень похож на великий камень, который мы с вами видели под горой в Мезуту’а, – помните, Осколок, Главный Свидетель. Когда я прикоснулся к нему, я услышал большую часть мыслей Мегвин.
Эолейру совсем не нравилось, что бессмертное существо находилось рядом с Мегвин в последние мгновения ее жизни, причем так, как ему самому дано не было.
– Разве вы не можете оставить ее мысли в покое, чтобы они ушли вместе с ней в могилу?
Ситхи колебался несколько мгновений.
– Мне очень трудно. Я не хочу вам ничего навязывать, но считаю, что есть вещи, которые вы должны знать. – Джирики положил руку с тонкими пальцами Эолейру на плечо. – Я вам не враг, граф. Мы все стали заложниками капризов безумных сил. – Он опустил руку. – Я не стану утверждать, будто знаю наверняка, что Мегвин думала и чувствовала. Дорога Снов – тропы, которые открывают Свидетели, такие, как камень дварров, сейчас стали очень опасными, а порой и запутанными. Вы помните, что произошло, когда я прикоснулся к Осколку? Мне не хотелось ступать на Другие Дороги, но я чувствовал, что должен помочь, если был хоть какой-то шанс.
Такая самоотверженность в смертном не удивила бы Эолейра, но в словах ситхи он услышал почти пугающую искренность и почувствовал, что его гнев начал отступать.
– В путанице мыслей и образов, – продолжал Джирики, – я понял две вещи, точнее, совершенно уверен, что понял: в самом конце безумие Мегвин отступило. Я не знал ту Мегвин, которую знали вы, а потому, конечно, могу ошибаться, но ее мысли показались мне ясными и чистыми. Она думала о вас, и я уловил очень сильное чувство.
Эолейр сделал шаг назад.
– Правда? Вы это говорите не для того, чтобы меня утешить, как поступил бы родитель с ребенком?
На гладком лице ситхи на мгновение промелькнуло удивление:
– Иными словами, я совершенно сознательно сказал вам то, что не является правдой? Нет, Эолейр. Мы так не поступаем.
– Она думала обо мне? Бедняжка! А я ничего не смог для нее сделать. – Граф почувствовал, как возвращаются слезы, но даже не попытался их скрыть. – Ваши слова меня не обрадовали, Джирики.
– Это и не входило в мои намерения. Просто вы заслужили знать. А теперь я должен задать вам вопрос. Некий молодой смертный, которого зовут Сеоман, связан с Джошуа. Вы с ним встречались? Но самое главное, была ли Мегвин с ним знакома?
– Сеоман? – Эолейра удивила смена темы разговора, и он на мгновение задумался. – Я припоминаю молодого рыцаря по имени Саймон, высокий, рыжеволосый… вы его имеете в виду? Кажется, я слышал, как его называли сэр Сеоман.
– Да, это он.
– Я очень сомневаюсь, что Мегвин его знала. Она никогда не бывала в Эркинланде, я думаю, именно там жил юноша до того, как сбежал, чтобы служить Джошуа. А что? – Эолейр покачал головой. – Я ничего не понимаю.
– Я тоже. И боюсь того, что это может означать. Но у меня сложилось впечатление, что в свои последние мгновения Мегвин думала также и про молодого Сеомана, причем так, будто его видела или с ним говорила. – Джирики нахмурился. – К нашему огромному сожалению, Дорога Снов сейчас стала невероятно туманной и неприветливой. Несмотря на все попытки, мне удалось узнать только это. Однако в Асу’а что-то происходит – в Хейхолте, – и, судя по всему, Сеоман находится именно там. Я боюсь за него, граф Эолейр. Он… имеет для меня огромное значение.
– Но вы же в любом случае туда направляетесь. Наверное, это хорошо. – Эолейр больше не хотел ни о чем думать. – Я желаю вам удачи в поисках.
– А вы? Даже если Сеоман что-то значил для Мегвин? Если у нее имелось какое-то сообщение от него – или для него?
– Я с этим покончил – как и она. Я отвезу ее в Эркинланд, чтобы похоронить на горе рядом с отцом и братом. Чтобы восстановить нашу страну, нужно очень много сделать, а я слишком долго отсутствовал.
– Как я могу вам помочь? – спросил Джирики.
– Мне больше не нужна помощь, – ответил Эолейр резче, чем намеревался. – Мы, смертные, прекрасно умеем хоронить наших мертвых.
Он отвернулся и зашагал прочь, кутаясь в плащ, чтобы защититься от снегопада.
Изгримнур вышел на палубу, хромая и проклиная отчаянно болевшее тело, которое не желало двигаться, как ему полагалось. Он не заметил окутанную тенями фигуру, пока буквально на нее не налетел.
– Приветствую вас, герцог Изгримнур. – Адиту повернулась и несколько мгновений на него смотрела. – Разве для представителей вашего народа сейчас не слишком холодная и ветреная погода?
Изгримнур принялся старательно поправлять перчатки, чтобы скрыть удивление.
– Возможно, для южан вроде Тиамака. Но я риммер, миледи. Мы привыкли к холоду.
– Разве я ваша леди? – поинтересовалась она, улыбнувшись. – Я не обладаю никаким титулом смертных. И не поверю, что герцогиня Гутрун одобрила бы любой другой смысл.
Изгримнур поморщился, неожиданно обрадовавшись, что от холодного ветра у него покраснели щеки.
– Это всего лишь вежливость, мил… – Он предпринял новую попытку. – Мне сложно называть по имени того, кто…
– Старше вас? – Адиту мелодично рассмеялась. – Еще одна проблема, в которой следует винить меня. Поверьте, в мою задачу вовсе не входит смущать вас, смертных.
– Это правда? Вы действительно старше меня? – Изгримнур сомневался, что задал приличный вопрос, но, в конце концов, она сама начала.
– Думаю, да… хотя по меркам нашего народа мы с моим братом Джирики считаемся довольно молодыми. Мы оба дети Ссылки и родились после того, как пал Асу’а. Для некоторых, включая нашего дядю Кендрайа’аро, мы еще не стали настоящими, а потому нам нельзя доверять ответственные дела. – Она снова рассмеялась. – Бедный дядя, в последнее время ему довелось стать свидетелем такого количества возмутительных событий: смертный оказался в Джао э-Тинукайи, нарушен Договор, зида’я и смертные снова сражаются бок о бок. Боюсь, он выполнит свой долг перед моей матерью и Домом Ежегодного танца, а затем просто позволит себе умереть. Иногда самые сильные оказываются наиболее ранимыми и хрупкими. Вы со мной не согласны?
Изгримнур кивнул, впервые поняв, что имела в виду ситхи:
– Мне довелось такое видеть. Порой те, кто кажется самым сильным, оказываются самыми напуганными.
– Вы очень мудрый человек, герцог Изгримнур, – улыбнувшись, сказала Адиту.
Герцог закашлялся, слова ситхи его смутили.
– Я очень старый смертный, у которого все ужасно болит. – Он посмотрел на неспокойный залив. – А завтра мы высадимся на берег. Я рад, что нам удалось укрыться в Кинслаге – вряд ли большинство из нас смогли бы вынести новые шторма и стаи килпа в открытом море. Бог тому свидетель, я ненавижу лодки, но все равно не понимаю, почему Элиас даже пальцем не пошевелил, чтобы защититься.
– Еще не пошевелил, – сказала Адиту. – Возможно, он считает стены Хейхолта надежной и достаточной защитой.
– Может быть. Или он ждет союзников – таких же, что помогли ему в Наглимунде. – Изгримнур произнес вслух опасения многих.
– Такое тоже возможно. Ваш и мой народы потратили много времени, пытаясь понять, что нас ждет. – Адиту пожала плечами, получился изящный жест, который вполне мог быть одним из элементов ритуального танца. – Скоро это уже не будет иметь значения. Как вы сказали, мы все узнаем лично.
Оба замолчали. Дул не слишком сильный, но пронзительно холодный ветер. И, несмотря на свое происхождение, Изгримнур поплотнее затянул шарф на шее.
– А что происходит с теми из вашего народа, кто стареет? – неожиданно спросил он. – Они становятся мудрее или глупыми и слезливыми, как некоторые представители моего?
– Как вам известно, «старый» для нас имеет несколько иное значение, – ответила Адиту. – Но я вам скажу так: ответов столько же, сколько есть зида’я, что, вне всякого сомнения, верно и для вас, смертных. Одни становятся более отстраненными, ни с кем не разговаривают и живут, полностью погрузившись в собственные мысли. Другие начинают страстно любить то, что остальные считают незначительным и неважным. А некоторые возвращаются в своих мыслях в прошлое и целыми днями размышляют об обидах, старой боли и упущенных возможностях.
Самая старая из всех нас, та, кого вы называете Королева норнов, именно такая. Когда-то она славилась мудростью, красотой и безмерной добротой. Но что-то у нее внутри сломалось и наполнило злобой. По мере того как проходили бесчисленные годы, все в ней, что когда-то вызывало восхищение, ушло и превратилось в жестокость. – Неожиданно Адиту стала такой серьезной, какой Изгримнур никогда не видел ее прежде. – Наверное, самая большая боль нашего народа – это то, что гибель миру могут принести двое из великих Садорожденных.
– Двое? – Изгримнур попытался увязать истории, которые слышал о королеве льда и мрака, что постоянно носит серебряную маску, с описанием Адиту.