нится. Уже слишком поздно. И всегда было слишком поздно. Мир, зеленые поля Светлого Арда, люди на всех его землях… обречены. Я это знал с того самого момента, как встретил вас. – Он умоляюще на нее посмотрел. – Конечно, я полон горечи, Мириамель. Конечно, я почти безумен. Потому что не сомневаюсь – надежды нет.
Саймон, которому снились невнятные, хаотичные сны, проснулся в полной темноте. Кто-то стонал рядом. Все его тело пульсировало от боли, и он едва мог пошевелить запястьями и щиколотками. Несколько долгих мгновений он не сомневался, что его поймали и заточили в темницу, но потом вспомнил, где находится.
– Гутвульф? – прохрипел он.
Стоны продолжались без изменений.
Саймон перевернулся на живот и пополз на звук. Когда его распухшие пальцы на что-то наткнулись, он через некоторое время сообразил, что это бородатое лицо графа. Слепец горел от лихорадки.
– Граф Гутвульф. Это Саймон, ты спас меня с колеса.
– Их дом горит! – Голос Гутвульфа был полон ужаса. – Они не могут бежать – у ворот чужаки с черным железом!
– У тебя есть вода? Или что-то съестное?
Он почувствовал, как Гутвульф попытался сесть.
– Кто здесь? Ты не можешь его взять! Он поет для меня. Для меня! – Гутвульф ухватился за что-то, и Саймон ощутил прикосновение холодного металла, который Гутвульф протащил рядом с его рукой.
Он почувствовал боль, выругался, поднес руку ко рту и понял, что на ней кровь.
– Сияющий Коготь. – Как же невозможно странно! – У этого страдающего от лихорадки человека оказался Сияющий Коготь.
Он раздумывал, не вырвать ли меч из ослабевших рук Гутвульфа – в конце концов, разве нужда безумца могла сравниться с благополучием многих народов? Но еще больше, чем мысль о воровстве у больного человека, спасшего ему жизнь, Саймона пугало то, что он не сможет самостоятельно передвигаться в темных туннелях под Хейхолтом. Если только по какой-то необъяснимой причине слепой граф не припрятал где-то факел или фонарь, без знаний Гутвульфа ему не выбраться из темного лабиринта. И какой тогда будет прок от Сияющего Когтя?
– Гутвульф, у тебя есть факел? Кремень и огниво?
Граф снова принялся что-то бормотать, но Саймон не сумел уловить ничего полезного. Он повернулся и принялся изучать пещеру на ощупь, морщась и вскрикивая от боли при каждом движении.
Убежище Гутвульфа оказалось совсем маленьким, шириной не более дюжины шагов, если Саймон поднимался на ноги – во всех направлениях. В трещинах он обнаружил мох, оторвал немного и понюхал, он отличался от того, который он нашел под Асу’а. Когда Саймон попробовал его на вкус, мох оказался еще более отвратительным, чем в разрушенных залах древнего замка. Однако желудок у него так сильно болел от голода, что Саймон понимал: пройдет немного времени, и ему придется повторить попытку.
Если не считать тряпок, разбросанных по неровному каменному полу, у Гутвульфа почти ничего не было. Саймон нашел нож со сломанным лезвием, а когда попытался засунуть его за ремень, вдруг сообразил, что у него нет ремня. Более того, он обнаружил, что на нем вообще нет никакой одежды.
Голый и заблудившийся в темноте. У Саймона ничего не осталось, кроме Саймона.
На него брызнула кровь дракона, но он остался Саймоном. Он видел Джао э-Тинукай’и, участвовал в большом сражении, его целовала принцесса – но он по-прежнему был не более чем кухонным мальчишкой. А теперь у него отняли все, но все еще имелось то, с чем он начинал.
Саймон рассмеялся – получились сухие, хриплые звуки. Была некая свобода в обладании такой малостью. Если он проживет следующий час, это будет настоящей победой. Он сумел спастись с колеса. Что еще с ним могли сделать?
Саймон положил сломанный нож рядом со стеной, чтобы потом снова его найти, и продолжил поиски. Он наткнулся на несколько предметов, но не понял, что это такое, камни странной, слишком необычной формы, чтобы быть природными, куски битой посуды и щепок, скелеты каких-то мелких животных, и только в дальней части пещеры ему удалось обнаружить нечто действительно полезное.
Его окоченевшие и онемевшие пальцы коснулись чего-то влажного. Он отдернул руку, но потом снова осторожно потянулся вперед. Это была каменная чашка, наполовину полная воды. На земле рядом с ней, как чудо из книги Эйдона, он обнаружил кусок черствого хлеба.
Саймон схватил хлеб, но вспомнил про Гутвульфа. Он колебался, в животе у него урчало. Оторвав маленький кусок, Саймон размочил его и быстро проглотил. Потом съел еще два, осторожно взял чашку в нывшую руку и подполз к Гутвульфу. Окунув в нее пальцы, поднес их к губам графа, затем осторожно направил струйку ему в рот и услышал, как слепой граф стал жадно глотать. Намочив кусочек хлеба, Саймон положил его в открытый рот Гутвульфа, но тот не стал его закрывать и даже не пытался жевать. Тогда Саймон вытащил кусочек и съел сам. Он чувствовал, как на него наваливается усталость.
– Позднее, – сказал он Гутвульфу. – Позднее ты поешь. Ты поправишься, как и я. И тогда мы отсюда уйдем.
И тогда я отнесу Сияющий Коготь в башню. Для этого я вернул свою жизнь.
– Ведьмино дерево горит, пылает сад… – Граф вертелся и дергался. Саймон отодвинул чашку в сторону, мысль о том, что он мог ее перевернуть, внушала ему ужас. Гутвульф застонал: – Руакка, руакка Асу’а!
Даже с расстояния Саймон чувствовал волны шедшего от него жара.
Мужчина лежал, прижимаясь лицом к камню. Его одежда и кожа были такими грязными, что он почти с ним сливался.
– Это все, хозяин. Я клянусь!
– Вставай. – Прайрат ударил его ногой по ребрам, но не слишком сильно, чтобы ничего не сломать. – Я с трудом тебя понимаю.
Мужчина присел на корточки, усатый рот дрожал от страха.
– Это все, хозяин. Они убежали. Вдоль канала.
– Я знаю, глупец.
Алхимик не давал солдатам новых указаний с тех пор, как они вернулись после бесплодных поисков, и теперь они стояли, с тревогой глядя на Прайрата. Останки Инча сняли с цепей, которые поворачивали верхнюю часть башни, и они лежали отвратительной кучей у канала. Не вызывало сомнений, что большинство солдат хотели бы накрыть их, но они не получили соответствующего приказа от Прайрата и просто отводили глаза в сторону.
– И вы не знаете, что это были за люди? – спросил Прайрат.
– Там был слепец, хозяин. Его тут видели, но никто не сумел поймать. Иногда он брал какие-то вещи.
Слепец, живущий в пещерах. Прайрат улыбнулся. Он догадался, кто это мог быть.
– А другой? Тот, кого наказал Инч, насколько я понял?
– Да, так и было, хозяин. Но Инч называл его как-то странно.
– Как-то странно? Я не понимаю?
Лицо мужчины исказилось от ужаса.
– Я не помню, – прошептал он.
Прайрат наклонился, и его лишенное волос лицо оказалось на расстоянии ладони от носа мужчины.
– Я могу заставить тебя вспомнить.
Мужчина застыл, как лягушка под взглядом змеи.
– Я пытаюсь, хозяин, – взвизгнул он. – Да, Кухонный мальчишка! Доктор Инч назвал его Кухонным мальчишкой.
Прайрат выпрямился. Мужчина опустил голову, его грудь тяжело вздымалась.
– Кухонный мальчишка, – задумчиво проговорил священник. – Может ли такое быть? – Внезапно он хрипло рассмеялся. – Превосходно. Конечно, так и есть. – Он повернулся к солдатам: – Здесь нам больше нечего делать. В нас нуждается король.
Помощник Инча смотрел в спину алхимика:
– Хозяин?
Прайрат медленно к нему повернулся:
– Что?
– Теперь… когда доктор Инч мертв… ну, кто-то должен быть здесь главным? В королевской кузнице?
Священник мрачно посмотрел на седого, почерневшего от сажи мужчину.
– Решите сами. – Он указал на замерших в ожидании солдат и выбрал из них около десятка. – Вы останетесь здесь. Вам нет нужды защищать друзей Инча – мне не следовало позволять ему так долго быть здесь главным. Мне требуется только одно – колесо должно оставаться в воде. От этого зависит слишком много важных вещей. И помните: если колесо снова остановится, я заставлю вас очень сильно пожалеть.
Назначенные солдаты заняли позиции вдоль канала и колеса, остальные покинули кузницу. Прайрат остановился в дверях и оглянулся. Под равнодушными взглядами солдат, главного помощника Инча окружал круг мрачных рабочих кузницы. Прайрат тихо рассмеялся и со скрипом закрыл за собой дверь.
Джошуа сел и удивленно огляделся по сторонам. Яростно завывал ветер, у входа в палатку кто-то стоял, отбрасывая гигантскую тень.
– Кто там?
Изгримнур изумленно фыркнул и потянулся к рукояти Квалнира.
– Я больше не могу терпеть. – Сэр Камарис раскачивался у входа, точно дерево на сильном ветру. – Да спасет меня Господь… теперь я слышу его, даже когда бодрствую. И в темноте он продолжает меня преследовать.
– Я вас не понимаю. – Джошуа встал и подошел к входу в палатку. – Вы не здоровы, сэр Камарис. Присядьте у огня. Сейчас слишком плохая погода, чтобы оставаться под открытым небом.
Камарис потряс головой:
– Я должен уйти. Время пришло. Я так ясно слышу его песню. Время пришло.
– Для чего пришло время? – спросил принц. – Куда уйти? Изгримнур, иди сюда и помоги мне.
Герцог поднялся на ноги, застонав от боли в затекших мышцах и все еще нывших ребрах. Он взял Камариса за руку и обнаружил, что все мускулы у него натянуты, как мокрые узлы.
Он в ужасе! Клянусь Спасителем, что с ним сделали?
– Заходите и садитесь. – Джошуа попытался подвести старого рыцаря к стулу. – Расскажите нам, что вас тревожит.
Камарис резко высвободился и сделал несколько шагов наружу, в снег. Длинные ножны Шипа ударили его по ноге.
– Они меня зовут, каждый из них. Они в нужде. Клинок пойдет туда, куда пойдет. Время пришло.
Джошуа вышел на склон холма вслед за старым рыцарем. Удивленный и встревоженный Изгримнур, хромая, последовал за ними, кутаясь в плащ под холодным ветром. Внизу раскинулся Кинслаг, темная лента за белым покрывалом снега.