Они находились так высоко, стены лестничного колодца, казалось, наклонялись внутрь, смыкаясь вокруг, точно глотка, собравшаяся ее проглотить. Мириамель покачнулась, подумав о том, что, если оглушительный удар колокола раздастся в четвертый раз, она потеряет равновесие и покатится вниз по лестнице. И падение будет бесконечным.
– Мы почти пришли, – прошептал Бинабик.
– Я понимаю. – Она чувствовала: нечто ждет их где-то совсем рядом: даже воздух дрожал. – Только я не знаю, смогу ли я туда войти…
Тролль взял ее за руку.
– Я тоже боюсь. – Мириамель едва его слышала за воем ветра. – Внутри твой дядя, Камарис уже принес туда свой меч. И Прайрат там.
– И мой отец.
Бинабик кивнул.
Мириамель сделала глубокий вдох и посмотрела вверх, где из-за поворота лестницы сочился алый свет. Впереди их ждала смерть или нечто и того хуже. Она знала, что должна идти, но также с пронзительной ясностью понимала, что после того, как она сделает следующий шаг, мир, каким она его знала, перестанет существовать.
Она провела руками по вспотевшему лицу.
– Я готова.
Дымный свет пульсировал там, где лестница выходила в следующее помещение. Снаружи грохотал гром. Мириамель сжала ладонь Бинабика, потом нашла на поясе кинжал, который взяла из холодной руки одного из солдат Изорна. Затем вытащила стрелу из сумки и наложила ее на тетиву. Один раз ей удалось ранить Прайрата – и, даже если она не в силах его убить, быть может, сумеет его отвлечь.
Они вошли в кровавое сияние.
Первое, что увидела Мириамель, – худые ноги Тиамака. Вранн неподвижно лежал у стены, плащ задрался выше колен. Она подавила крик и сглотнула, затем сделала еще шаг, и в лицо ей ударил ледяной ветер.
Темные тучи закрывали небо за высокими окнами, их края горели лихорадочным красным светом Звезды Завоевателя. Хлопья снега кружились, точно пепел, под потолком, где висели огромные колокола. Чувство ожидания – весь мир застыл – было очень сильным. Мириамель попыталась сделать вдох.
Она услышала, как Бинабик издал негромкий звук. Камарис стоял на коленях на полу под зелеными колоколами, у него отчаянно дрожали плечи, он держал перед собой черный Шип, точно символ священного Дерева. В нескольких шагах от него находился Прайрат, красные одеяния которого развевались на сильном ветру. Но Мириамель не стала на них смотреть.
– Отец? – Ее голос был больше похож на шепот.
Король поднял голову, и это простое движение заняло у него много времени. Бледное лицо было туго обтянуто кожей, как у скелета, глаза глубоко запали и сияли, точно разбитые лампы. Он смотрел на нее, и она чувствовала, что ее сердце вот-вот превратится в мелкие осколки. Ей хотелось плакать, смеяться, подбежать к нему и помочь снова стать прежним. А другая ее часть, пойманная в ловушку и безмолвно кричавшая, смотрела на существо, которое притворялось ее отцом – нет, это не могло ее вырастить, – и мечтала лишь о том, чтобы отправить чудовище в темноту, откуда оно не смогло бы больше потревожить ее любовью или ужасом.
– Отец?! – теперь ее голос прозвучал достаточно громко.
Прайрат повернул голову в ее сторону, и на его блестевшем от пота лице появилось неудовольствие.
– Видите? Они не обращают внимания, ваше величество, – сказал Прайрат королю. – Они всегда идут туда, где им нет места. Стоит ли удивляться, что ваше правление доставляет вам столько хлопот.
Элиас пожал плечами – то ли гневно, то ли нетерпеливо. Однако его лицо оставалось застывшим.
– Отошли ее прочь, – сказал он.
– Отец, подожди! – закричала Мириамель и сделала шаг вперед. – Да поможет нам Бог, не делай этого! Я прошла по всему миру, чтобы с тобой поговорить! Не поступай так!
Прайрат поднял руки и произнес слова, которые Мириамель не расслышала. Внезапно ее подхватила невидимая сила, цепкая и обжигающая, и отбросила их с Бинабиком к стене. Сумка упала с плеча Мириамель, содержимое рассыпалось по полу, лук вылетел из руки и заскользил далеко в сторону. Мириамель пыталась бороться, но ей удавалось делать только очень медленные движения. Она практически не могла пошевелиться. Бинабик сражался рядом, но столь же безуспешно. Они были совершенно беспомощны.
– Отошли ее прочь, – повторил Элиас, на этот раз в его голосе появился гнев, но он даже не смотрел в ее сторону.
– Нет, ваше величество, – возразил священник, – пусть останется и смотрит. Из всех людей на свете ваш брат… – Он указал куда-то в сторону, но Мириамель не смогла понять, кто там находился, – который, к сожалению, сейчас ничего не сможет оценить, и ваша предательница-дочь, вынудили вас ступить на этот путь. – Прайрат глухо рассмеялся. – Но они не знали, что ваше решение сделает вас более великим, чем прежде.
– Ей больно? – резко спросил король. – Она больше не моя дочь, но я не потерплю, чтобы ты ее мучил.
– Никакой боли, ваше величество, – ответил священник. – Она и тролль просто будут… зрителями.
– Хорошо. – Король наконец посмотрел Мириамель в глаза, прищурившись, словно она находилась очень далеко. – Если бы ты только слушала, – холодно сказал он, – если бы подчинялась мне…
Прайрат положил руку Элиасу на плечо.
– Все только к лучшему, – сказал Красный священник.
Слишком поздно. Пустота и отчаяние Мириамель вырвались наружу и наполнили ее, как черная кровь. Она потеряла отца, она для него мертва. Риск и страдания оказались напрасными. Ее тоска росла, пока ей не начало казаться, что у нее вот-вот остановится сердце.
За окном полыхнула ветвистая молния. От раската грома загудели колокола.
– Ради… любви. – Мириамель заставила свои челюсти двигаться, сопротивляясь ядовитому заклинанию алхимика. Каждое слово эхом отдавалось у нее в ушах, словно она находилась на дне глубокого колодца. Она пыталась ему сказать, но было поздно, слишком поздно. – Ты… я… делали эти вещи… ради любви.
– Молчать! – прошипел король, и его лицо превратилось в костлявую маску ярости. – Любовь! Разве она остается после того, как черви прогрызли кости? Я не знаю такого слова.
Элиас медленно повернулся к Камарису. Старый рыцарь не двигался, продолжая оставаться на прежнем месте, но сейчас, словно на него повлияло внимание короля, подполз на несколько шагов ближе, Шип скрежетал по каменным плитам пола.
Голос короля стал на удивление мягким:
– Я не удивлен, что черный меч выбрал именно тебя, Камарис. Мне сказали, что ты вернулся в мир живых. И я знал, что, если легенды говорили правду, Шип тебя найдет. Теперь мы будем вместе защищать королевство столь любимого тобой Джона.
Глаза Мириамель широко раскрылись от ужаса – она увидела, кого закрывала фигура Камариса. Джошуа, раскинув руки и ноги, неподвижно лежал сбоку от ее отца. Лицо принца было отвернуто в сторону, но рубашка и плащ возле шеи пропитались алой кровью, которая собралась в лужу под головой. На глазах Мириамель появились слезы.
– Время пришло, ваше величество, – сказал Прайрат.
Король выставил перед собой Скорбь, точно серый язык, пока он почти не прикоснулся к старому рыцарю. Хотя Камарис явно боролся с собой, он начал поднимать Шип, чтобы его клинок встретился с окутанным тенями лезвием Скорби.
Он сражался с той же силой, что удерживала Мириамель, Бинабик издал сдавленный крик, пытаясь предотвратить неизбежное, но Шип продолжал подниматься в дрожавших руках старика.
– Да простит меня Господь, – отчаянно вскричал Камарис. – Это грешный мир… и я снова Тебя подвел.
Два меча встретились с тихим звоном, который наполнил все вокруг. Шум бури стал тише, и на мгновение Мириамель услышала горестный стон Камариса.
Там, где сошлись два клинка, появилась черная точка, которая начала пульсировать, словно мир был рассечен, и в него начала вливаться бесконечная пустота. Даже несмотря на узы заклинания алхимика, Мириамель почувствовала, что воздух в высокой башне внезапно становится твердым и одновременно хрупким. Похолодало. На арках окон и вдоль стен появились узоры льда, распространявшиеся, точно лесной пожар. Очень скоро почти все вокруг покрылось тонким покровом из кристаллов, мерцавших тысячами диковинных оттенков. На больших колоколах выросли сосульки, словно прозрачные клыки, сиявшие в свете красной звезды.
Прайрат победно вскинул руки вверх. Мириамель видела, что к его одеянию прилипли сверкающие блестки.
– Началось, – сказал он.
Темные гроздья колоколов на потолке не двигались, но большой колокол зазвонил снова – и у Мириамель заболели кости. Мелкая взвесь льда заполнила воздух, башня дрожала, словно стройное дерево под натиском штормового ветра.
Саймон дернул за ручку и тихо выругался. Нижнюю дверь заклинило – он не мог попасть в помещение, расположенное под исчезнувшим полом – и он снова услышал шум приближавшихся по лестнице шагов.
У Саймона все еще жутко болели все суставы, но он поднялся по ступеням вверх к следующей двери так быстро, как только мог, а потом вошел внутрь, стараясь остановиться сразу у порога, на кусочке пола, который раньше выдержал его вес. Ему пришлось отодвинуться подальше от двери после того, как она закрылась. Когда звук шагов стих, он осторожно вернулся к щели и выглянул наружу, но к тому моменту, когда там оказался, ему удалось увидеть лишь маленькую темную фигуру, исчезнувшую в лестничном колодце. Как ему показалось, она почему-то клонилась в сторону. Саймон подождал пару десятков ударов сердца, прислушиваясь, потом выбрался на лестницу и снял со стены один из зажженных факелов.
В его свете Саймон с огромным облегчением сумел разглядеть, что помещение внизу все же имеет пол, и, хотя часть его прогнила, в основном он не пострадал. Сияющий Коготь лежал на груде сломанной мебели, и Саймон ощутил острую боль, глядя на клинок, который походил на выброшенную в мусор драгоценность. Он знал, что должен вернуть Сияющий Коготь и подняться в башню. Даже с такого расстояния он чувствовал желание меча.