– Но вы довольно долго ее удерживали, – заметил Саймон. – И, насколько мне известно, вам пришлось заплатить очень высокую цену. Кто знает, что могло случиться, если бы Королю Бурь не пришлось ждать?
Джирики невесело улыбнулся:
– Из всех, кто сражался у Пруда, Ликимейя сумела понять многие мысли Утук’ку за то короткое время, что мы их касались. Моя мать очень медленно поправляется после битвы со своим предком, но она подтвердила большую часть того, что мы подозревали.
Мечи были практически живыми, и это поняли те, кому довелось вступить с ними в контакт. Существенная часть их могущества, как подозревал Бинабик из Минтахока, состояла в противоестественных силах, связанных Словами Творения. Но почти таким же эффектом обладали сами Слова. Каким-то образом мечи обрели собственную жизнь. Нет, они не являлись такими, как мы, – в них не было того, что могли бы понять люди или даже ситхи – однако они жили. Вот почему они стали много больше, чем любое другое оружие, а также практически неуправляемыми.
Их можно было призвать – желание быть вместе и высвободить энергию неизбежно привлекло бы их в башню, – но не принуждать. Часть ужасной магии, в которой нуждался Король Бурь для успешного осуществления своих планов, возможно, самая важная, состояла в том, что мечи должны были собраться в нужное время. И им предстояло самостоятельно выбрать своих владельцев.
Изгримнур видел, что Саймон тщательно обдумал свои следующие слова:
– Но Бинабик мне также сказал, что в ту ночь, когда мы с Мириамель покинули лагерь, норны пытались убить Камариса. Однако меч уже выбрал старого рыцаря – и очень давно! Так почему они на него напали?
– Возможно, у меня есть начало ответа на твой вопрос, – заговорил Стрэнгъярд, который оставался почти таким же робким, как несколько лет назад, когда Изгримнур с ним познакомился, но в последнее время в нем появилось немного смелости. – Когда мы бежали из Наглимунда, норны, которые преследовали нас, вели себя очень странно. Сэр Деорнот первым понял, что они… ой! – Архивариус удивленно поднял взгляд.
Серая тень влетела в тронный зал, огромными скачками преодолела расстояние до трона и сбила Саймона на пол. Он рассмеялся, погрузив пальцы в густую шерсть волчицы и пытаясь спрятать лицо от ее шершавого языка.
– Кантака очень рада тебя видеть, Саймон! – крикнул Бинабик, который, не в силах угнаться за волчицей, только сейчас появился в дверях. – Она давно хотела с тобой поздороваться. Я не подпускал ее к тебе, пока на твои раны накладывали свежие повязки. – Тролль поспешил вперед, рассеянно всех приветствуя, пока Саймон на полу боролся с Кантакой. Наконец волчица успокоилась и растянулась между Бинабиком и Саймоном, огромная и довольная. – Я думаю, ты будешь рад узнать, что сегодня днем я нашел твою лошадь, – сказал тролль юноше. – Она бродила в Кинсвуде.
– Искательница, – задумчиво произнес Саймон. – Спасибо тебе, Бинабик. Спасибо.
– Позднее я тебя к ней отведу, – обещал Бинабик.
Когда все снова расселись, Стрэнгъярд продолжал:
– Сэр Деорнот первым заметил, что норны не столько нас преследовали, сколько… куда-то вели. Они заставляли нас двигаться в определенном направлении, но не убивали, хотя у них имелась такая возможность. И отчаянно захотели остановить только после того, как мы свернули в чащу Альдхорта.
– В сторону Джао э-Тинукай’и, – тихо сказала Адиту.
– …И они убили Амерасу, когда она начала догадываться, в чем заключался план Инелуки, – задумчиво сказал Саймон. – Но я все еще не понимаю, почему они пытались расправиться с Камарисом.
– Их все устраивало, пока меч находился у тебя, Сеоман, – заговорил Джирики, – хотя я уверен, что Утук’ку была ужасно недовольна, когда Инген Джеггер рассказал ей, что тебя сопровождают Дети Рассвета. И все же они с Инелуки, вероятно, сомневались, что мы быстро поймем их замыслы, – и, как оказалось, не ошиблись. Только Первая Бабушка смогла проникнуть в их планы. Однако они ее убили и поселили хаос в наших рядах. Для тех, кто жил в Стормспайке, зида’я тогда не представляли серьезной угрозы. Они наверняка были уверены, что черный меч выберет тебя, или риммера Слудига, или еще кого-то. Джошуа придет за Сияющим Когтем, мечом своего отца, – и тогда они смогут провести последний ритуал.
– Но вернулся Камарис, – сказал Саймон. – Полагаю, они на это не рассчитывали: ведь он десятилетиями носил Шип. Так что не вызывало сомнений, что меч снова его выберет. Почему они его так боялись?
Стрэнгъярд откашлялся:
– Сэр Камарис, да упокоит Господь его беспокойную душу… – священник быстро сотворил знак Дерева, – признался мне на исповеди в том, о чем не мог рассказать другим. Его откровение уйдет в могилу вместе со мной. – Стрэнгъярд покачал головой. – Да хранит его Спаситель! Но причина, по которой он мне исповедовался, состояла в том, что Адиту и Джелой хотели знать, бывал ли он в Джао… и встречал ли Амерасу. Да, он там был.
– Я уверен, что он поделился с принцем Джошуа своим секретом, – пробормотал Изгримнур. Вспомнив ту ночь и ужасное выражение лица Джошуа, герцог снова попытался понять, какие слова вызвали у принца такую реакцию. – Но Джошуа также мертв. Да упокоит Господь его душу. Мы никогда не узнаем тайны Камариса.
– Но если отец Стрэнгъярд клянется, что секрет не имеет никакого отношения к нашему сражению здесь, – сказал Джирики, – складывается впечатление, что Утук’ку и ее союзник этого не знали. Королеве Наккиги было известно, что Амерасу встречалась с Камарисом, быть может, каким-то образом выяснила, когда шло состязание воли Первой Бабушки и ее. Если учесть внезапное появление на сцене Камариса, который мог обладать мудростью, полученной от Амерасу, а также его долгий опыт обращения с одним из Великих мечей… – Джирики покачал головой.
– Мы не можем знать, но складывается впечатление, что они испугались возможного риска. Вероятно, решили, что после смерти Камариса меч найдет другого хозяина, совладать с которым будет значительно проще. Не следует забывать, что Шип не обладал верностью, присущей волчице Бинабика.
Саймон откинулся назад и обратил взгляд в пустоту:
– Значит, все надежды, наши поиски мечей являлись ловушкой. И мы попались в нее, как малые дети. – Он нахмурился.
Изгримнур знал, что Саймон ругает себя.
– Это была дьявольски умная ловушка, – ответил герцог. – Должно быть, ее очень долго готовили. Но в конце концов они проиграли.
– Вы уверены? – Саймон повернулся к Джирики. – Мы точно знаем, что они потерпели поражение?
– Изгримнур рассказал, как бежали норны, когда башня рухнула, – те, что к тому моменту уцелели. Я не сожалею о том, что он не стал их преследовать, ведь их осталось совсем немного, а у нашего народа дети рождаются крайне редко. Многие умерли в Наглимунде или нашли гибель здесь. То, что они не стали сражаться до конца, означает, что они сломлены.
– Даже после того, как Утук’ку сумела отобрать у нас контроль над Прудом Трех глубин, – сказала Адиту, – мы продолжали с ней сражаться. И почувствовали, когда Инелуки начал переход. – Она сделала красноречивую паузу. – Это было ужасно. Но мы также поняли, когда его смертное тело – тело короля Элиаса – умерло. Инелуки покинул свое убежище в пустоте и рискнул сделать последний переход в мир живых. И потерпел поражение. От него ничего не осталось – тут нет ни малейших сомнений.
Саймон приподнял бровь:
– А Утук’ку?
– Она жива, но лишилась своего могущества. Королева норнов также очень рисковала, именно благодаря ее магии у сущности Инелуки появился шанс, когда Время обернулось вспять. Поражение уничтожило ее силу. – Адиту посмотрела на него янтарными глазами. – Я видела ее, Сеоман, в своих мыслях так же ясно, как если бы она стояла передо мной. Огни Стормспайка потемнели, залы опустели. Утук’ку осталась практически одна, ее серебряная маска разбита.
– Ты хочешь сказать, что видела ее? Видела лицо Утук’ку?
Адиту кивнула:
– Ужас перед собственной древностью давно заставил Утук’ку носить маску – но для тебя, Сеоман Снежная Прядь, она могла показаться обычной старой женщиной. Ее лицо покрылось морщинами, кожа испещрена пятнами. Утук’ку Сейт-Хамака – наша Старейшая, но ее мудрость много веков назад стала порочной из-за эгоизма и тщеславия. Она стыдилась того, что годы отпечатались на ее внешности. Теперь она больше не вызывает ужаса, а ее сила исчезла.
– Значит, с могуществом Стормспайка и Белых лис покончено, – сказал Изгримнур. – Мы понесли серьезные потери, но могли лишиться гораздо большего, Саймон, – потерять все. Нам следует за многое благодарить тебя и Бинабика.
– И Мириамель, – тихо сказал Саймон.
– И Мириамель, конечно, – кивнул герцог.
Саймон посмотрел на собравшихся в тронном зале друзей и снова повернулся к герцогу:
– Но я знаю, что вас привело сюда нечто более серьезное. Вы ответили на мои вопросы. Какими будут ваши?
Изгримнур не мог не заметить, насколько увереннее стал Саймон. Он все еще держался вежливо, но из его тона следовало, что он больше не пасует ни перед кем. Так и должно было быть. Однако Изгримнур чувствовал, что Саймоном владеет гнев. И это заставило герцога колебаться.
– Джирики говорил со мной о тебе, о твоем… происхождении. Должен признаться, я был удивлен, но не могу ему не верить, ведь его рассказ полностью совпадает с тем, что нам известно – о Джоне, ситхи и многом другом. Я думал, это станет для тебя новостью, но я вижу, что ты и сам все понял.
Губы Саймона изогнулись в странной полуулыбке.
– Да, так и есть, – не стал возражать он.
– Значит, тебе известно, что в твоих жилах течет кровь Эльстана Фискерна, – сказал герцог, – последнего короля Эркинланда, который жил за несколько столетий до Престера Джона.
– И основателя Ордена Манускрипта, – добавил Бинабик.
– И того, кто действительно убил дракона, – сухо сказал Саймон. – И что? – Несмотря на спокойствие, внутри у него происходило нечто глубокое и сильное.