– Что? – Мириамель пришлось схватить мех с водой, чтобы не подавиться сухим хлебом. – Что ты сказал? – потребовала она ответа, когда откашлялась. – Огненные танцоры?
– Нет, – ответил Саймон, его глаза были широко раскрыты, выражение лица оставалось серьезным. Однако он тут же усмехнулся. – Тем не менее я чудом спасся. Я возвращался сюда с соседнего поля, собирал там… цветы.
Мириамель вопросительно на него посмотрела:
– Цветы? А зачем тебе цветы?
Саймон продолжал, словно не слышал ее вопроса:
– Я услышал шум и поднял голову. На вершине холма стоял бык.
– Саймон!
– И он не выглядел дружелюбным. Костлявый, с красными глазами, на боках длинные царапины. – Саймон провел пальцами вдоль своих ребер, показывая. – Мы стояли и смотрели друг на друга несколько мгновений, а потом он опустил голову и начал фыркать. Я повернулся и пошел в противоположном направлении. Он помчался за мной вниз по склону, делая маленькие танцующие шаги, но постепенно набирая скорость.
– Саймон! Что ты сделал?
– Ну, я решил, что глупо бежать вниз по склону перед быком, поэтому бросил цветы и взобрался на первое попавшееся высокое дерево. Он остановился под ним – я успел поднять ноги в самый последний момент – и вдруг наклонил голову и ударил по стволу… – бум! – Саймон стукнул кулаком по открытой ладони. – Дерево затряслось, и я едва не упал на землю. Но потом мне удалось забраться повыше и удобно устроиться на толстой ветке. И очень вовремя – идиотский бык принялся снова и снова колотить головой ствол, пока не повредил кожу на лбу и его морду не начала заливать кровь.
– Какой ужас! Должно быть, несчастное животное сошло с ума.
– Несчастное животное! Замечательно! – В голосе Саймона появилось насмешливое отчаяние. – Он пытался убить твоего лучшего защитника, а ты называешь его «несчастным животным».
Мириамель улыбнулась:
– Я рада, что он тебя не убил. А что было дальше?
– В конце концов, он устал и ушел, – небрежно сказал Саймон. – Отправился вниз, в долину, и больше не стоял на моем пути вверх по склону. Тем не менее я побежал, и мне казалось, будто он мчится за мной.
– Ну, ты чудом спасся. – Мириамель не сумела сдержать зевок, и Саймон состроил гримасу. – Но я рада, что ты не стал убивать чудовище, – продолжала она, – пусть ты и рыцарь. Он не виноват в том, что безумен.
– Убить чудовище? Как? Голыми руками? – Саймон рассмеялся, но было видно, что он доволен. – Возможно, убить его стало бы лучшим для него исходом. Он выглядел так, что его уже невозможно спасти. Думаю, именно по этой причине его бросили.
– Или он сошел с ума из-за того, что его бросили, – медленно проговорила Мириамель, посмотрела на Саймона и увидела, что он услышал нечто необычное в ее голосе. – Я устала. Спасибо за хлеб.
– Но это еще не все. – Он засунул руку под плащ и вытащил маленькое зеленое яблоко. – Единственное, что мне удалось найти.
Некоторое время Мириамель с подозрением смотрела на яблоко, затем взяла его, фыркнула и откусила маленький кусочек. Оно было не сладким, а терпким, но Мириамель с удовольствием съела половину, другую – протянула Саймону.
– Это вкусно, – сказала она. – Очень вкусно. Но я все еще не могу много есть.
Саймон с удовольствием схрупал остаток. Мириамель нашла углубление, которое сделала для себя в сене, и забралась туда.
– Теперь я немного посплю, Саймон.
Он кивнул. Саймон смотрел на нее так пристально, что Мириамель пришлось отвернуться и накрыться плащом с головой. Сейчас у нее было недостаточно сил, чтобы выдерживать такое внимание.
Она проснулась заметно после полудня. Ее разбудил какой-то странный шум – глухой удар и свист, удар и свист. Немного испуганная и все еще очень слабая, Мириамель лежала неподвижно, пытаясь понять причину новых звуков – их кто-то ищет? Или вернулся бык Саймона, или это что-то другое, много хуже? Наконец она взяла себя в руки и тихонько поползла по сеновалу. Добравшись до края, она посмотрела вниз.
И увидела Саймона, который тренировался с мечом. Несмотря на то что день был достаточно холодным, он снял рубашку, и его бледная кожа блестела от пота. Мириамель увидела, как он оценил дистанцию перед собой, поднял меч двумя руками, держа его перпендикулярно к полу, и стал медленно опускать острие. Усыпанные веснушками плечи напряглись. Выпад, выпад – он ушел в сторону, двигаясь вокруг почти неподвижного меча, словно фиксировал им оружие противника. У него было серьезное, как у ребенка, лицо, кончик языка торчал изо рта. Саймон максимально сосредоточился на том, что делал.
Мириамель с трудом сдержала смех, но не могла не заметить, как кожа скользит по гладким мышцам, а подобные вееру лопатки и позвоночник бугрятся под молочно-белой кожей. Саймон застыл, неподвижно держа перед собой меч. Капелька пота соскользнула с носа и исчезла в рыжей бороде. Мириамель вдруг ужасно захотелось, чтобы он снова ее обнял, но, несмотря на желание, внутри у нее все сжалось от боли. Он многого не знал.
Мириамель отодвинулась от края сеновала, стараясь не шуметь, и вернулась в свое гнездышко в сене. Она попыталась снова заснуть, но не смогла и долго лежала на спине, смотрела на тени между потолочными балками, слушала шорох шагов Саймона, свист рассекавшего воздух клинка и приглушенный шум его дыхания.
Перед закатом Саймон отправился еще раз взглянуть на дом. Вернувшись, он рассказал, что там действительно пусто, хотя он обнаружил свежие следы на глиняном полу. Но больше ничего не нашел и решил, что их мог оставить случайный безвредный бродяга вроде старого пьяницы Хенвига. Они собрали свои вещи и спустились к дому. Сначала у Мириамель кружилась голова, и ей пришлось опираться на Саймона, чтобы не упасть, но после нескольких дюжин шагов ее движения стали более уверенными, однако он продолжал крепко держать ее за руку. Они шли очень медленно, и Саймон предупреждал Мириамель об особенно скользких местах.
Создавалось впечатление, что домик пустовал уже довольно давно, кроме того, как сказал Саймон, в соломенной крыше виднелись дыры, но амбар продувался еще сильнее, а в домике хотя бы имелся камин. Когда Саймон принес дрова, сложенные у стены снаружи, и попытался развести огонь, Мириамель, закутавшись в плащ, стала искать подходящее место для ночлега.
Те, кто здесь жил, оставили совсем немного вещей, из чего Мириамель сделала вывод, что хозяевам не пришлось покидать свое жилище в спешке. Из мебели имелся только стул со сломанной ножкой, стоявший рядом с камином, рядом валялись осколки миски – видимо, она разбилась, и ее тут бросили. Жесткий глиняный пол покрывал тростник, потемневший и сырой. Единственным признаком недавней жизни была бесконечная паутина во всех углах, но и она выглядела изношенной и печальной, словно еще не наступил сезон пауков.
– Готово, – сказал Саймон и встал. – Я разжег огонь. Теперь схожу за лошадьми.
Пока Саймона не было, Мириамель сидела перед огнем и искала в седельных сумках еду. Впервые за последние два дня она почувствовала голод и пожалела, что хозяева дома не оставили котелка – над горящим огнем висел голый крюк, – но делать нечего, приходилось довольствоваться тем, что есть. Мириамель подтолкнула в огонь пару камней, чтобы они нагрелись, и достала несколько оставшихся морковок и лук. Она решила сварить суп, когда камни станут достаточно горячими.
Мириамель придирчиво осмотрела потолок и разложила свою постель подальше от того места, где крыша протекала сильнее всего. После недолгих размышлений устроила на безопасном расстоянии постель Саймона, она предпочла бы, чтобы оно было больше, но дыры в потолке ограничивали ее возможности. Закончив, она нашла в седельной сумке нож и занялась овощами.
– Поднялся сильный ветер, – сказал вернувшийся Саймон. Его волосы торчали в разные стороны, но щеки покраснели, а на губах играла широкая улыбка. – Такую ночь приятно провести у огня.
– Я рада, что мы сюда перебрались, – сказала она. – Сегодня вечером я чувствую себя гораздо лучше. Думаю, завтра смогу ехать верхом.
– Если будешь готова. – Саймон направился к камину и по пути положил руку ей на плечо, а потом легко погладил волосы.
Мириамель ничего не ответила, продолжая молча нарезать морковь в глиняную миску.
Ужин оказался не из тех, о которых вспоминают с радостью, но Мириамель стала чувствовать себя лучше после того, как поела горячего супа. Она сполоснула тарелки и почистила их сухой веткой, а потом забралась в постель. Саймон еще немного повозился с камином и тоже улегся. Некоторое время они молча смотрели на огонь.
– В моей спальне в Мермунде был камин, – тихо сказала Мириамель. – Ночью, когда мне не удавалось заснуть, я любила смотреть, как танцует пламя, и видела в нем самые разные картины. А однажды, я тогда была совсем маленькой, мне показалось, будто там появилось лицо улыбавшегося мне Усириса.
– М-м-м-м, – пробормотал Саймон. – Значит, ты спала в собственной комнате?
– Я была единственным ребенком принца и наследницей, – серьезно сказала она. – Так бывает.
Саймон фыркнул:
– Но только не со мной. Я спал вместе с дюжиной других поварят. Один из них, Толстый Зебедая, так храпел, что казалось, будто бондарь пилит доски.
Мириамель захихикала:
– А в последний месяц, который я прожила в Хейхолте, Лелет ночевала в моей комнате, и мне это нравилось. Но в Мермунде я спала одна, а горничная находилась в соседней комнате.
– Звучит как-то… одиноко.
– Я даже не знаю. Наверное, так и было. – Мириамель вздохнула и рассмеялась одновременно, и необычный звук заставил Саймона поднять голову. – Однажды я никак не могла заснуть, пошла в комнату отца и сказала, что у меня под кроватью сидит кокиндрил, я хотела, чтобы он позволил мне спать с ним. Но это случилось после смерти моей матери, и он отправил со мной одну из своих собак. «Он охотник на кокиндрилов, Мири, – сказал он. – Я в него верю. Он не даст тебя в обиду». Отец всегда был плохим лжецом. Собака просто лежала