– Мегвин… здесь? – На мгновение Эолейру показалось, что северянин заговорил на другом языке. – Что ты имеешь в виду?
– Ровно то, что сказал. Я видел, как она бродила рядом с теми, кто сражался у цитадели. В тумане я почти ничего не смог рассмотреть как следует, но знал, что в последнее время она вела себя странно. Я поспешил к ней и увидел… где-то там… – Он поморщился от боли и указал в сторону дальнего угла цитадели. – Я попытался ее догнать. В этот момент сзади на меня напал гигант. И вот я лежу здесь. Уж не знаю, почему он меня не убил. – Несмотря на холод, на бледном лбу Изорна выступил пот. – Возможно, появились ситхи.
Эолейр встал.
– Я приведу помощь. Постарайся не двигаться.
Изорн попытался улыбнуться:
– А я собирался сегодня погулять в саду замка.
Граф накрыл друга своим плащом и побежал к передней части крепости, по дуге обходя продолжавшуюся схватку у входа в цитадель. У бреши во внешней стене он нашел эрнистирийцев, которые прятались, точно овцы от грома, и выбрал четверку самых крепких, приказав им отнести Изорна в лагерь. Как только он убедился, что они о нем позаботятся, Эолейр направился искать Мегвин, ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сначала позаботиться о раненом друге.
Он довольно скоро ее нашел. Она лежала на земле в дальней части крепости. Хотя он не видел на ней никаких ран, ее кожа оказалась смертельно холодной, когда Эолейр к ней прикоснулся. Если она и дышала, он этого не видел.
Когда Эолейр немного пришел в себя, он понял, что несет вялое тело Мегвин на руках в сторону лагеря, расположенного у подножия горы под Наглимундом. Он не помнил, как туда добрался. Люди смотрели на него, но выражение на их лицах значило для него не больше, чем блестящие глаза зверей.
– Кира’ату говорит, что она жива, но очень близка к смерти, – сказал Джирики. – Я сочувствую вам, Эолейр из Над-Муллаха.
Когда граф отвел взгляд от бледного, безжизненного лица Мегвин, целительница ситхи встала и мимо Джирики тихо вышла из палатки. Эолейр едва удержался, чтобы не позвать ее обратно, он знал, что в ней нуждаются другие, в том числе его собственные люди. Он понимал, что едва ли она сможет чем-то помочь, хотя не мог сказать, что именно сделала женщина ситхи с серебряными волосами; он слишком сильно был занят тем, что пытался заставить Мегвин жить дальше, сжимая холодную руку молодой женщины, словно рассчитывал передать ей хотя бы часть своего лихорадочного тепла.
На лице Джирики была кровь.
– Вы ранены, – сказал Эолейр.
– Царапина. – Джирики небрежно махнул рукой. – Ваши люди отважно сражались.
Эолейр повернулся, чтобы не вытягивать при разговоре шею, но продолжал сжимать пальцы Мегвин.
– Осада закончена?
Джирики ответил не сразу, и Эолейр, несмотря на глубину собственной боли, почувствовал страх.
– Мы не знаем, – наконец ответил ситхи.
– И что это значит? – спросил Эолейр.
Джирики и его соплеменники обладали удивительной способностью сохранять полную неподвижность, что во все времена отличало их от Эолейра и смертных людей, однако сейчас не вызывало сомнений, что ситхи встревожен.
– Они запечатали цитадель, и там до сих пор находится один из Красной Руки. Они спели великое Слово Изменения, и внутрь попасть невозможно.
– Нельзя попасть внутрь? Но разве такое может быть? – Эолейр представил, как огромные камни изнутри прижаты к входу. – Неужели нет способа взломать двери?
Ситхи сделал птичье движение головой – жест отрицания.
– Двери остались, но за ними нет цитадели. – Он нахмурился. – Нет, эти слова вводят в заблуждение. Вы посчитаете меня безумным, если я так скажу, – ведь крепость осталась на прежнем месте. – Ситхи криво улыбнулся. – Я не знаю, смогу ли я объяснить, граф. Ни в одном из языков смертных нет подходящих слов. – Он немного помолчал, и Эолейр с удивлением обнаружил, что ситхи выглядел таким смущенным, таким… человечным. – Они не могут выйти, а мы не можем войти. Пожалуй, это главное, что вы должны знать.
– Но вы сумели обрушить стены, – заметил Эолейр. – Неужели вы не можете так же поступить с камнями цитадели?
– Да, мы обрушили стены, но, если бы у хикеда’я было время, чтобы сделать с ними то, что они успели с цитаделью, они стояли бы до сих пор. Только какое-то очень важное дело помешало им защитить внешние стены до начала осады. Но даже если бы мы взяли каждый камень цитадели и унесли на тысячу лиг, мы не смогли бы до них добраться – и они все равно оставались бы внутри.
Эолейр в полном недоумении покачал головой:
– Я не понимаю, Джирики. Если они не могут выйти, а остальная часть Наглимунда принадлежит нам, значит, беспокоиться не о чем, верно? – Он перестал воспринимать невнятные объяснения Джирики.
Граф Над-Муллаха хотел лишь одного: чтобы его оставили наедине с умиравшей дочерью Ллута.
– Мне жаль, что все совсем не так. Мы до сих пор не понимаем, зачем они вообще сюда пришли – и весьма вероятно, что до тех пор, пока они смогут оставаться здесь, рядом с А-Дженей’асу’э, они будут в состоянии делать то, ради чего здесь появились.
– Значит, сражения оказались бесполезными? – Эолейр отпустил руку Мегвин и встал. В нем полыхала ярость. – Напрасными? Более полусотни отважных эрнистирийцев погибли, не говоря уже о ситхи, а Мегвин… – Он беспомощно махнул рукой, – …стала такой! И все зря? – Он подошел на несколько шагов и поднял руку, словно собирался ударить молчавшего бессмертного.
Джирики отреагировал так быстро, что Эолейр даже не заметил, как руки ситхи мягко, но так, что он не мог вырваться, сжали его запястья. Даже оставаясь в состоянии ярости, Эолейр не мог не восхищаться силой Джирики.
– Ваша скорбь вполне реальна. Как и моя, Эолейр. И нам не следует думать, что все жертвы были напрасны: мы помешали хикеда’я, пусть сами пока не понимаем, как именно. Конечно, теперь мы будем готовы к любым деяниям Детей Облаков и оставим здесь несколько наших самых старых и мудрых певцов.
Эолейр почувствовал, как гнев исчезает и на его место приходит беспомощность. Он расслабился, и Джирики отпустил его руки.
– Значит, они останутся здесь, – тихо сказал Эолейр. – А что станете делать вы? Вернетесь домой? – Какая-то его часть надеялась, что так и будет.
Пусть ситхи и их странная магия возвращаются в свои тайные убежища. Когда-то Эолейр сомневался в существовании бессмертных. Теперь он жил и сражался рядом с ними и испытал такой ужас и столько боли, какие прежде казались ему невозможными.
– Нет, мы не вернемся домой. Вот, смотрите. – Джирики отвел в сторону полог шатра. Ночное небо очистилось, и за лагерными кострами виднелся звездный полог. – Вон там, за Ночным сердцем, самой яркой звездой над верхним углом внешней стены Наглимунда.
Озадаченный и раздраженный Эолейр прищурился. Над звездой высоко в черном небе он увидел еще один источник света, красный, точно умирающий янтарь.
– Эта? – спросил он.
Джирики посмотрел в указанном направлении:
– Да, знамение невероятной силы и важности. Смертные называют ее Звездой Завоевателя.
Имя звезды показалось Эолейру знакомым, но скорбь и пустота помешали вспомнить то, что он знал.
– Да, я вижу. И что она означает?
Джирики повернулся. Его глаза стали холодными и далекими:
– Она показывает, что зида’я должны вернуться в Асу’а.
В первый момент граф не понял, что сказал ситхи.
– Вы отправляетесь в Хейхолт? – наконец спросил Эолейр. – Чтобы сражаться с Элиасом?
– Время пришло.
Граф снова повернулся к Мегвин. Ее губы стали совсем бледными, и между веками появилась тонкая белая линия.
– В таком случае вы пойдете без меня и моих людей. С меня хватит убийств. Я отвезу Мегвин домой, в Эрнистир, чтобы она могла там умереть.
Джирики поднял руку с длинными пальцами, словно хотел коснуться смертного союзника, но лишь повернулся и снова сдвинул в сторону полог шатра. Эолейр ожидал какого-то драматического жеста, но Джирики лишь сказал:
– Вы должны делать то, что считаете правильным, Эолейр. Вы уже немало отдали. – Он выскользнул из шатра, тень на фоне неба, залитого звездным светом, – и полог вернулся на прежнее место.
Эолейр сел рядом с постелью Мегвин, погрузившись в отчаяние и смятение. Он больше не мог думать. Прижавшись щекой к неподвижной руке, он позволил сну овладеть им.
– Как ты, старый друг?
Изгримнур застонал и открыл глаза. В голове у него что-то стучало и ныло, но боль в шее была куда более острой.
– Я умер. Почему вы меня не похоронили?
– Ты еще переживешь всех нас.
– Ну, если я буду испытывать такие же ощущения, то это сомнительный подарок. – Изгримнур немного приподнялся. – Что ты здесь делаешь? Стрэнгъярд сказал, что Вареллан должен сегодня сдаться.
– Он и сдался. А у меня дело в монастыре.
Герцог с подозрением посмотрел на Джошуа:
– Почему ты улыбаешься? На тебя это совсем не похоже.
Принц рассмеялся:
– Я стал отцом, Изгримнур.
– Воршева родила? – Риммер поднял мохнатую лапу и сжал руку Джошуа. – Замечательно, друг, замечательно! Мальчик или девочка?
Принц присел на кровать рядом с Изгримнуром.
– Мальчик и девочка.
– Сразу? – Взгляд Изгримнура снова стал подозрительным. – Что за чепуха? – Потом до него дошло: – Близнецы?
– Близнецы. – Джошуа едва сдерживал радостный смех. – Они в порядке, Изгримнур, – толстенькие и здоровые. Воршева была права, женщины тритинги очень сильные. Она даже почти не кричала, хотя они довольно долго выбирались на свет.
– Слава Эйдону, – сказал риммер и сотворил знак Дерева. – Оба ребенка и мать в порядке. Слава Эйдону. – В уголке его глаз появилась влага, и он быстро ее стер. – А ты, Джошуа, посмотри на себя. Ты практически танцуешь. Кто бы мог подумать, что тебе так пойдет отцовство?
Принц продолжал улыбаться, но его взгляд стал серьезным:
– Теперь у меня есть ради чего жить, Изгримнур. Я не думал, что все будет так. Им не должны причинить вред. Тебе нужно на них посмотреть – они безупречны, безупречны.