Прежние русла ручьев, в которых осталась лишь пыль, шли от одной комнаты к другой по разбитым полам, а через них были переброшены крошечные изящные мостики. Из высеченных в камне лиан и листьев, украшавших потолки, вниз свисали огромные канделябры в форме фантастических, небывалых цветов. Мириамель пожалела, что не может увидеть это великолепие в сиянии яркого света. Судя по остаткам красок в каменных рощах, дворец являлся настоящим садом разноцветия и сияния, не поддававшимся воображению.
Но, хотя одно помещение за другим поражали Мириамель своим великолепием, она ощущала в бесчисленных залах нечто такое, отчего ей становилось не по себе. Не вызывало сомнений, что эта красота предназначалась для тех, кто смотрел на вещи не так, как смертные: необычные углы и диковинная планировка почему-то вызывали тревогу. Некоторые залы со сводчатыми потолками казались слишком большими для мебели и отделки, другие почти пугали крошечными размерами из-за огромного количества орнаментов и украшений, и было трудно представить, что в таком месте могло находиться более одного человека.
Еще более странным казалось то, что развалины замка ситхи не выглядели полностью мертвыми. В дополнение к странным звукам, которые могли быть чьими-то голосами, ощущалось перемещение воздуха, что совершенно невозможно, когда нет ветра. Мириамель всюду видела неуловимое мерцание, намеки на движение, которое она улавливала краем глаза, словно ничто вокруг не было реальным. Она представляла, что стоит ей моргнуть, и она обнаружит, что Асу’а восстановлен, – или с тем же успехом увидеть пустые пещеры и грязь.
– Здесь нет Бога, – заявила она.
– Ты о чем? – спросил Бинабик.
Покончив с едой, они с сумками за плечами пошли дальше по галерее с высокими стенами и пересекли узкий мост, повисший над пустотой, подобно летящей стреле. Свет факелов не достигал дна бездны под мостом.
Мириамель смущенно подняла голову:
– Я не уверена. Я сказала: «Здесь нет Бога».
– Тебе здесь не нравится? – с улыбкой спросил Бинабик, сверкнув желтыми зубами. – Эти тени у меня также вызывают страх.
– Нет, точнее да, мне страшно. Но я имела в виду другое. – Она подняла факел повыше, глядя на резьбу на стене за темнотой. – Люди, которые здесь жили, были совсем не такие, как мы. Они не думали о нас. Трудно представить, что это тот же мир, который я знала прежде. Меня учили верить, что Бог всюду и за всем наблюдает. – Она покачала головой. – Мне сложно объяснить. У меня ощущение, будто Господь не видит Асу’а. А он – Его.
– И это пугает тебя еще сильнее? – спросил Бинабик.
– Пожалуй, да. Получается, что события, которые происходят здесь, не имеют ничего общего с тем, чему меня учили.
Бинабик серьезно кивнул. В желтом свете факелов он совсем не походил на ребенка, как бывало в другие моменты. В обрамлении теней его лицо казалось мрачным.
– Но кое-кто скажет, что здесь происходит именно то, что утверждает ваша церковь, – сражение между армиями добра и зла, – сказал он.
– Да, но это не может быть настолько просто, – решительно возразила Мириамель. – Инелуки был хорошим? Или плохим? Он пытался сделать то, что правильно и хорошо для его народа. Но теперь я уже не знаю, где правда.
Бинабик немного помолчал, потом его маленькая рука сжала ее тонкие пальцы.
– Ты задаешь умные вопросы, и я не считаю, что мы должны ненавидеть… нашего врага. Только не надо его называть, пожалуйста! – Он снова сжал ее пальцы, чтобы подчеркнуть важность своих слов. – И будь уверена в одном: кем бы он ни был прежде, сейчас он стал более опасным, чем все, что ты знаешь или о чем думаешь. Не забывай об этом! Я совершенно уверен, что он убьет нас и всех, кого мы любим, если его желания исполнятся.
А мой отец? – подумала Мириамель. – Неужели сейчас он только враг? Что, если после того, как я его найду, окажется, что в нем не осталось ничего из того, что я любила? Это же подобно смерти. И тогда мне будет все равно, что со мной произойдет потом.
И тут к ней пришел ответ. Дело было не в том, что Бог сюда не смотрел, просто ей больше никто не объяснит, что правильно, а что – нет; и она даже не получит утешение, делая то, что другие велят ей не делать. Она должна сама принять решения, а потом жить в соответствии с ними.
Мириамель немного подержала руку Бинабика в своей ладони, и они пошли дальше. И все же ты здесь вместе с другом, – подумала она. – А каково это – находиться в таком месте в одиночестве?
К тому моменту, когда они уже трижды поспали в развалинах Асу’а, его рассыпавшееся в прах великолепие больше не занимало Мириамель. Казалось, темные залы порождали воспоминания – незначительные картины из ее детства в Мермунде, дни плена в Хейхолте. Она чувствовала себя подвешенной между прошлым ситхи и событиями собственного детства.
Они вышли к широкой лестнице, которая вела наверх, с удобными пыльными ступенями и перилами в форме розовых кустов. Бинабик изучил карту и пришел к выводу, что им как раз туда и нужно, и Мириамель невероятно обрадовалась. После долгого пребывания под землей они поднимутся наверх!
Но после того, как они более часа шли по казавшимся бесконечными ступенькам, ее возбуждение стало отступать, и Мириамель снова начала отвлекаться.
Саймон исчез, а у меня даже не было шанса… по-настоящему с ним поговорить. Люблю ли я его? Неужели у нас ничего не может быть после того, как я рассказала ему про Аспитиса? Возможно, мы останемся друзьями. Но люблю ли я его?
Она посмотрела на свои обутые в сапоги ноги, потом на бесконечные ступени, подобные медленному водопаду.
Бессмысленно задавать такие вопросы… ну, предположим, я его люблю. – Как только она об этом подумала, Мириамель почувствовала, как нечто огромное и бесформенное у нее внутри начало рваться на поверхность, горе, грозившее перейти в безумие. Она подавила его, испугавшись силы собственных чувств. – О, господи, неужели так устроена жизнь? Иметь что-то драгоценное – и понять это только после того, как оно потеряно?
Она едва не налетела на Бинабика, который неожиданно остановился, и его голова оказалась почти на одном уровне с ней. Тролль поднес руку к ее губам, предупреждая о необходимости молчания.
Они только что миновали лестничную площадку, от которой отходило несколько коридоров, и сначала Мириамель решила, что негромкий шум доносится из одного из них, но Бинабик указал в сторону лестницы. Смысл его жеста не вызывал сомнений: кто-то еще на ней находился.
Созерцательное настроение Мириамель исчезло. Кто мог разгуливать по мертвым залам? Саймон? Это было бы слишком хорошо. Тогда кто бродит в мире теней? Не знающие успокоения мертвецы?
Пока они тихо отступали к лестничной площадке, Бинабик быстро разобрал свой посох на две части, высвободив клинок. Мириамель нащупала собственный нож – между тем шаги становились громче. Бинабик снял сумку со спины и беззвучно опустил ее к ногам Мириамель.
В темном лестничном колодце появился мужчина, который двигался медленно, но уверенно в свете факела. Мириамель почувствовала, как сердце у нее забилось сильнее, она его не знала. В глубине капюшона блестели глаза, словно он удивился или испугался, однако его губы изогнулись в странной улыбке.
Через мгновение Бинабик ахнул – он узнал спускавшегося по лестнице человека.
– Хенфиск!
– Ты его знаешь? – Голос Мириамель прозвучал жалобно, как у напуганной маленькой девочки.
Тролль держал перед собой нож, как священник, творящий знак святого Дерева.
– Что тебе нужно, риммер? – резко спросил Бинабик. – Ты заблудился?
Улыбавшийся мужчина не ответил, только широко расставил руки в стороны и сделал еще один шаг вниз. С ним явно что-то было не так.
– Убирайся! – крикнула Мириамель и невольно сделала шаг назад, в сторону коридора. – Бинабик, кто он такой?
– Я знаю, кем он был, – ответил тролль, выставив перед собой нож. – Но думаю, что сейчас превратился в кого-то другого…
Бинабик не успел договорить, когда мужчина с вытаращенными глазами бросился вперед и с ужасающей быстротой скатился вниз по лестнице. В мгновение ока он оказался рядом с троллем, схватил Бинабика за запястье руки с ножом, и оба покатились по ступенькам к лестничной площадке. Бинабик уронил факел, и тот упал вниз. Тролль застонал от боли, но его противник молчал.
Мириамель, разинув рот, смотрела на них, когда несколько больших рук из темного коридора обхватили ее сзади, сжали запястья и талию, пальцы показались ей шершавыми, но касались кожи с осторожностью. Она уронила собственный факел, едва успела набрать воздух, чтобы закричать, как ей на голову что-то накинули, перекрывая свет. Сладкий запах ударил в нос, и она почувствовала, что теряет сознание вместе с вопросами, которые не успела сформулировать.
– Подойди и сядь рядом со мной, – сказала Нессаланта, как избалованный ребенок, который не получил лакомства. – Я не говорила с тобой уже несколько дней.
Бенигарис отвернулся от перил сада на крыше. Внизу уже зажигались первые вечерние огни, и великий Наббан мерцал в лавандовом полумраке.
– Я был занят, мама. Быть может, ты не обратила внимания, но мы воюем.
– Мы и прежде воевали, – небрежно ответила она. – Милосердный Господь, такие вещи не меняются, Бенигарис. Ты хотел править. Тебе пора вырасти и принять бремя обязанностей взрослого человека.
– Вырасти, так вот в чем дело? – Бенигарис смотрел на нее, сжав кулаки. – Это ты так и осталась ребенком, мама. Неужели ты не понимаешь, что происходит? Неделю назад мы потеряли Ванстринский проход. Сегодня мне сообщили, что Аспитис Превес бежал, и провинция Эдна больше нам не принадлежит! Проклятье, мы проигрываем войну! Если бы я отправился туда сам, вместо того чтобы послать идиота брата…
– Тебе не следует порицать Вареллана, – прервала его Нессаланта. – Разве он виноват, что толпа суеверных крестьян поверила в призрака?