Эолейр смотрел, как пальцы Мегвин хватают одеяло, пытаясь найти там то, чего нет.
– Да, она говорила, но я не смог разобрать. Только невнятный лепет. Я не сумел понять ни единого слова.
Ситхи приподняла серебристую бровь.
– Мне показалось, что я слышала… – Она повернулась, чтобы посмотреть на свою подопечную, губы которой беззвучно двигались.
– Что вам показалось?
– Язык Сада. – Кира’ату развела руки в стороны, соединив все пальцы с большим. – Так вы называете речь ситхи.
– Возможно, она научилась каким-то словам за то время, что мы путешествовали и воевали вместе. – Его сердце дрогнуло, когда он посмотрел на беспокойные руки Мегвин.
– Да, такое возможно, – согласилась целительница. – Но у меня возникло впечатление, что она говорила как зида’я… почти.
– Я не понимаю. – Эолейр был смущен, кроме того, почувствовал сильное раздражение.
Кира’ату встала.
– Прошу меня простить, мне следовало сначала поговорить с Джирики и Ликимейей, прежде чем тревожить вас. В любом случае это не имеет существенного значения. Я сожалею, граф Эолейр. Я бы хотела сообщить вам более радостные новости.
Она села на землю рядом с Мегвин.
– Здесь нет вашей вины. Вы очень добры. – Эолейр протянул к Мегвин руку, но ее холодные пальцы тут же отодвинулись в сторону. – Пусть укусит меня Багба, чего она хочет?
– Был ли какой-то предмет, который Мегвин постоянно носила с собой или на шее? – спросила Кира’ату. – Амулет, что-то, дававшее ей утешение?
– Мне ничего в голову не приходит, – ответил Эолейр. – Возможно, ей нужна вода.
Ситхи покачала головой:
– Я регулярно даю ей пить.
Эолейр наклонился вперед и принялся рассеянно перебирать вещи Мегвин, лежавшие в седельных сумках, достал шарф из толстой шерсти и вложил ей в руки, но она подержала его несколько мгновений и оттолкнула. И вновь стала водить пальцами по одеялу, при этом она что-то тихонько и невнятно бормотала.
Отчаянно желая дать Мегвин хоть какое-то утешение, Эолейр начал по очереди вынимать из сумок другие предметы и вкладывать ей в руку – чашу, деревянную птицу, которую она принесла из Зала Резьбы в Таиге, и даже рукоять ножа в ножнах, хотя ему не хотелось давать ей оружие. Он боялся, что она, пока ее разум затуманен, могла себя поранить, и запретил брать его из Эрнисдарка. Очевидно, Мегвин нарушила приказ. Но ни одна из этих вещей, как и других небольших предметов, которые он ей давал, казалось, ее не успокаивала. Она отталкивала их, движения рук стали гневными и резкими, как у маленького ребенка, хотя лицо оставалось пустым.
Наконец пальцы Эолейра нащупали что-то тяжелое, он достал свою находку и увидел обломок облачного камня.
– Что это? – неожиданно резко спросила Кира’ату.
– Подарок дварров. – Эолейр поднял камень, чтобы ситхи смогла его разглядеть. – Смотрите, Йис-фидри выгравировал на нем имя Мегвин, во всяком случае, так она мне сказала.
Кира’ату взяла у него камень и принялась его вертеть в тонких пальцах.
– Да, тут действительно ее имя. Это руны тинукеда’я. Вы сказали, дварры?
Эолейр кивнул.
– Я привел Джирики в то место под землей, где они живут, – Мезуту’а. – Эолейр взял камень у ситхи и подержал, взвешивая в руке и глядя, как играют отблески огня в глубине. – Я не знал, что Мегвин взяла его с собой.
Мегвин внезапно застонала, неожиданно низкий звук заставил графа вздрогнуть, и он поспешно повернулся к постели. Мегвин издала еще один звук, и Эолейру показалось, что в нем были какие-то слова.
– Потерян, – прошептала Кира’ату, подходя ближе.
Сердце Эолейра сжалось.
– Что это значит? – быстро спросил он.
– Так она сказала. На языке Сада.
Граф посмотрел на нахмуренный лоб Мегвин. Ее губы снова пришли в движение, но она лишь шипела без слов, а голова металась по подушке. Внезапно она протянула руки и вцепилась в пальцы Эолейра. Когда он выпустил камень, чтобы взять их в свои, она моментально схватила подарок дварров и прижала к груди. Ее дыхание стало ровным, и Мегвин замолчала. Ее глаза оставались закрытыми, но теперь сон снова стал спокойным.
Эолейр, потерявший дар речи, молча смотрел на Мегвин. Кира’ату наклонилась над ней и потрогала лоб, потом понюхала дыхание.
– Она в порядке? – спросил Эолейр.
– Она не стала ближе к нам. Но нашла источник спокойствия. Я думаю, она искала именно этот камень.
– Но почему?
– Я не понимаю, – ответила Кира’ату. – Я поговорю с Ликимейей и ее сыном, а также со всеми, кто может что-то знать. Но на самом деле ничего не изменилось, Эолейр. Она остается прежней. Тем не менее, возможно, там, где она бродит на Дороге Снов или в других местах, она меньше боится. А это уже кое-что.
Она накрыла одеялом руки Мегвин, которые сжимали камень дварров так, словно он был ее частью.
– Вам также следует отдохнуть, граф Эолейр. – Ситхи направилась к выходу. – Вы не принесете ей пользы, если сами заболеете.
Она быстро вышла, и на Эолейра налетел порыв холодного воздуха.
Изгримнур смотрел, как Ликтор Веллигис вышел из тронного зала. Носилки с огромным мужчиной с трудом тащили восемь стражей с недовольными лицами, перед ними шествовали священники, которые несли ритуальные предметы и дымившиеся кадильницы. Изгримнур подумал, что они напоминают бродячую ярмарку, направляющуюся в очередную деревню. Ранения позволили ему не вставать на колени, и он наблюдал за спектаклем с новым Ликтором в главной роли, сидя на стоявшем у стены стуле.
Камарис, несмотря на свой благородный облик, испытывал неудобства, сидя на высоком герцогском троне. Джошуа, опустившийся на колени рядом со своим креслом, пока Ликтор Веллигис раздавал благословения, поднялся на ноги.
– Итак, – сказал принц, отряхивая рукой колени. – Мать Церковь признала нашу победу.
– А какой выбор был у Матери Церкви? – прорычал Изгримнур. – Мы победили. Веллигис из тех, кто всегда ставит на фаворита – любого.
– Он Ликтор, герцог Изгримнур, – сурово сказал Камарис. – И представляет Господа на земле.
– Камарис прав. Кем бы он ни был прежде, теперь он избран Ликтором. И заслуживает нашего уважения, – сказал Джошуа.
Изгримнур презрительно фыркнул:
– Я стар, у меня все болит, и я знаю то, что знаю. Я могу уважать Ликтора, но не любить человека. Неужели твой брат стал хорошим королем, когда занял Трон из костей дракона?
– Никто и никогда не говорил, что трон делает короля непогрешимым, – спокойно ответил Джошуа.
– Попробуй, скажи это большинству королей, – фыркнул Изгримнур.
– Пожалуйста. – Камарис поднял руку. – Прекратите. День был тяжелым, а нам еще много нужно сделать.
Изгримнур посмотрел на старого рыцаря. Он действительно выглядел усталым – более того, таким герцог его никогда не видел. Казалось бы, освобождение Наббана от убийцы его брата должно было принести Камарису радость, но складывалось впечатление, что жизнь медленно его покидала.
Как если бы он сделал что-то одно из того, что должен был, – только одно. Он хочет отдохнуть, но пока не может. – Однако герцог понял кое-что еще. – Я удивлялся, почему он такой странный, такой отстраненный. Он не хочет жить. Он здесь только потому, что знает: Господь хочет, чтобы он завершил все свои дела на земле. – Естественно, Камарис никогда не ставил под сомнение желания Бога, в том числе непогрешимость Ликтора. – Он считает себя мертвецом. – Изгримнур с трудом сдержал дрожь. Одно дело желать отдыха и освобождения, а другое – чувствовать себя мертвым. Герцог вдруг подумал, что Камарис, возможно, понимает Короля Бурь лучше, чем любой из них.
– Хорошо, – между тем заговорил Джошуа. – Нам осталось принять еще одного человека. Я буду говорить с ним, Камарис, если ты не против. Я уже некоторое время об этом думаю.
Старый рыцарь небрежно махнул рукой. Его глаза под густыми бровями напоминали осколки льда.
Джошуа подал сигнал пажу, и двери распахнулись. Когда в зал внесли графа Стриве, Изгримнур откинулся на спинку стула, взял кружку с пивом, которую спрятал за креслом, и сделал большой глоток. До заката оставалось еще много времени, но высокие окна зала были закрыты, чтобы защитить помещение от шторма, который бушевал над морем внизу, и на стенах горели факелы. Изгримнур знал, что зал выкрашен в мягкие цвета моря, песка и неба, но в тусклом свете факелов все казалось серым и нечетким.
Стриве подняли из носилок и усадили в кресло, которое поставили перед троном. Граф улыбнулся и склонил голову:
– Герцог Камарис. Добро пожаловать в дом, принадлежащий вам по праву. Нам вас очень не хватало, милорд. – Он повернул седую голову. – Принц Джошуа и герцог Изгримнур. Приглашение в вашу благородную компанию для меня честь.
– Я не герцог, граф Стриве, – сказал Камарис. – Я не взял никакого титула, лишь отомстил за смерть брата.
Джошуа выступил вперед:
– Только не принимайте всерьез его скромность, граф. Здесь правит Камарис, – заверил графа принц.
Улыбка Стриве стала еще шире, а морщины вокруг глаз глубже. Изгримнур подумал, что граф похож на самого чудесного дедушку из всех дедушек на свете. Интересно, – задал Изгримнур себе вопрос, – тренируется ли Стриве перед зеркалом.
– Я рад, что вы воспользовались моим советом, принц Джошуа. Как видите, многие были недовольны правлением Бенигариса. Теперь в Наббан пришла радость. Когда я направлялся сюда из доков, я видел, как люди танцевали на площадях.
Джошуа пожал плечами:
– Это во многом связано с тем, что бароны Серридан и другие отправили своих солдат в город, выдав им деньги на расходы. Наббан не так уж сильно пострадал от правления Бенигариса, несмотря на трудные времена. Отцеубийство или нет, правил он неплохо.
Некоторое время граф на него смотрел, а потом решил, что ему следует сменить подход. Изгримнур обнаружил, что наслаждается спектаклем.
– Да, – медленно заговорил Стриве, – тут вы правы. А вам не кажется, что люди всегда