Ты не можешь поймать трех рыб двумя руками», – часто повторял тролль.
Мегвин колебалась, а потом ее сияние стало набирать силу:
– Я попытаюсь тебе показать.
В долине из стекла и теней, расположенной перед ними, что-то пришло в движение – новый свет, но если тот, который Мегвин держала у груди, был мягким и теплым, этот сиял ярко и агрессивно; прямо на глазах у Саймона вокруг него возникло четыре ослепительно сиявших точки. Через мгновение главный источник превратился в пламя, устремившееся вверх, – но по мере того, как оно росло, его цвет менялся, становился бледнее, пока не стал белым, точно иней; языки огня застыли в неподвижности, хотя продолжали тянуться к небу, и Саймон не мог отвести от них взгляда. В центре четырех источников света появилось Белое дерево, прекрасное и неземное. То самое, что так долго преследовало его в снах. Белое дерево. Пылавшая башня.
– Башня Зеленого Ангела, – пробормотал он.
– И место, куда стремятся все мысли призрака Наглимунда. – Голос Мегвин неожиданно стал усталым, словно, показав Саймону дерево, она истратила все силы. – У него внутри пылает идея, как огонь вокруг дерева. – Видение заколыхалось и исчезло, оставив лишь иллюзорный пейзаж, полный теней.
Башня Зеленого Ангела, – подумал Саймон. – Там должно что-то произойти.
– И еще одно. – Очертания Мегвин стали заметно менее четкими. – Он думает о Наглимунде как… о Четвертом доме. Ты понимаешь, что это значит?
У Саймона остались смутные воспоминания о том, что он слышал нечто похожее от Огненных танцоров на вершине холма в долине Асу, но в данный момент это не имело для него существенного значения. Его занимала мысль о Башне Зеленого Ангела, ведь она и ее зеркальный фантом – Белое дерево – преследовали его в снах в течение года. Башня оставалась последним творением ситхи в городе, местом, где Инелуки произнес жуткие слова, убившие тысячу смертных солдат и навсегда изгнавшие его из мира живых Светлого Арда. Если Король Бурь желал окончательной мести, возможно, передав часть своей ужасной власти своему смертному союзнику Элиасу, где еще это могло произойти, если не в башне?
Саймон почувствовал, как им овладевает ярость разочарования. Понять и наконец увидеть очертания главного плана Врага, но быть совершено беспомощным – это сводило с ума! Как никогда в жизни, он хотел действовать, однако был обречен скитаться, точно бездомный призрак, в то время как его тело висело бесполезным и покинутым грузом на колесе.
– Мегвин, я должен найти выход… из этого места. Мне необходимо как-то вернуться. Все, за что мы оба боролись, находится там. Башня Зеленого Ангела в Хейхолте и есть Белое дерево. Я должен вернуться!
Окутанная тенями Мегвин долго ему не отвечала.
– Ты хочешь вернуться к боли? К ужасным страданиям?
Саймон подумал о том, что уже случилось и могло случиться, о своем измученном теле на колесе и боли, от которой он сбежал сюда, но это не изменило его решимости.
– Да спасет меня Эйдон, я должен. А разве ты сама не хочешь вернуться?
– Нет. – По призрачному телу Мегвин пробежала дрожь. – Нет. У меня не осталось сил, Саймон. Если бы что-то не удерживало меня здесь, я бы давно отпустила все, что заставляет меня оставаться в этом мире. – Мегвин сделала, как показалось Саймону, глубокий вдох и заговорила снова, но теперь она с трудом сдерживала рыдания: – Там остались те, кого я любила, и теперь я знаю, что многие из них еще живы. В особенности один. – Она постаралась успокоиться. – Я любила его так сильно, что моя любовь превратилась в болезнь. Быть может, и он питал ко мне какие-то чувства, но я была постыдно горда и ничего не замечала… теперь это уже не имеет значения. – Ее голос стал хриплым. – Нет, неправда. Во всем мире живых нет ничего более важного, чем моя любовь, но ей уже не бывать. Я не вернусь назад, чтобы начать все снова, даже если бы могла.
Ее боль была так велика, что Саймон лишился дара речи. Он понял, что некоторые вещи нельзя исправить. А скорбь никогда не отступит.
– Но я считаю, что ты должен вернуться, – продолжала Мегвин. – Для тебя все иначе, Саймон. И я рада, что еще есть те, кто хочет жить в нашем мире. Никто не должен испытать такие же чувства, как я. Возвращайся, Саймон, спаси тех, кого ты любишь, если сможешь, – и тех, кого люблю я.
– Но я не могу. – Его упрямый гнев уступил место опустошению. Пути назад не существовало. Они с Мегвин останутся здесь и будут бесконечно обсуждать события своей жизни. – Я даже не знаю, почему я так сказал, потому что я действительно не могу. Я пытался. У меня нет сил вернуться в свое тело.
– Попытайся. Попробуй еще раз, – сказала Мегвин.
– Ты думаешь, я не пытался? Неужели ты сомневаешься, что я старался изо всех сил? Мое тело осталось за пределами моих возможностей!
– Если ты прав, тогда у нас впереди вечность, – заметила Мегвин.
Саймон, который уже не раз старался изо всех сил и потерпел неудачу, проглотил горькие слова. Мегвин была права. Если он хотел хоть как-то помочь друзьям, если существовали минимальные шансы отомстить за все, что перенесли он, Мегвин и тысячи других людей, он должен предпринять еще одну попытку – каким бы маловероятным ни представлялся успех.
Саймон постарался прогнать из своего сознания все страхи и мелочи, отвлекавшие внимание. Когда ему удалось немного успокоиться, он призвал образ водяного колеса и заставил его медленно вращаться, описывая над призрачной долиной окутанный дымкой круг. Потом он стал вспоминать собственное лицо, только свое и никакое другое, обращая особое внимание на то, что находилось за его чертами, сны, мысли и воспоминания, делавшие его Саймоном. Затем попытался оживить тень фигуры, привязанной к колесу, и наделить ее всеми свойствами Саймона, но почувствовал, что его силы находятся на пределе.
– Ты можешь мне помочь, Мегвин? – По мере того как колесо становилось материальнее, Мегвин тускнела и уже превратилась в слабо мерцавшую тень.
– Пытайся, – сказала Мегвин.
Саймон старался удержать колесо перед собой, вызвать боль, ужас и бесконечное одиночество, которые к нему прилагались. В какой-то момент он почувствовал, как грубое дерево царапает ему спину, услышал плеск воды и глухой звон цепей, но образ начал ускользать – он был так близко, но теперь начал отступать…
– Я здесь, Саймон.
Внезапно он почувствовал вокруг себя присутствие Мегвин – и даже каким-то необъяснимым образом внутри своей сущности. Она передала ему сияние, которое держала в руках, когда они разговаривали, и оно показалось ему теплым, как солнце.
– Я думаю, именно по этой причине она меня сюда перенесла – чтобы я ждала тебя. А теперь наступило время твоего возвращения.
Саймона наполнила сила Мегвин. Колесо, пещера с кузницей, грызущая боль живого тела, – все, что сейчас означало для него жизнь, было совсем рядом.
Но сама Мегвин находилась уже далеко, и ее следующие слова донеслись до него с огромного расстояния, тихие и быстро затухавшие:
– Я ухожу, Саймон. Возьми то, что я тебе отдала, и используй: мне больше не нужна моя жизнь. Сделай, что должен. Я молюсь, чтобы этого оказалось достаточно. Если встретишь Эолейра… нет, я скажу ему сама. Однажды. В другом месте…
Ее смелые слова не смогли спрятать страх, и Саймон чувствовал ее ужас, когда она позволила себе ускользнуть в темную неизвестность.
– Мегвин! Не надо!
Но она ушла. И теперь ее сияние стало частью Саймона. Она отдала ему единственное, чем обладала, – самый смелый и страшный дар.
Саймон сражался так, как не сражался никогда, полный решимости не позволить дару Мегвин пропасть. И, хотя мир живых теперь находился так близко, что он его чувствовал, тем не менее какой-то непонятный барьер отделял его от тела, которое он оставил, – но он не мог позволить себе потерпеть поражение. Используя силу, подаренную Мегвин, он двигался все дальше, к боли, страху и беспомощности, ко всему, что станет неизбежным, когда он вернется. Он ничего не мог сделать, лишь принять реальность. Он атаковал и ощущал, как разрушается барьер. Саймон не сдавался.
Тусклый серый туман превратился в черный, потом стал красным. Саймон с диким криком перешел из нижних пределов в реальный мир. Он испытывал боль. Она пронзала все его тело. Он родился в мир боли.
Бесконечный крик вырывался из пересохшего горла, слетал с растрескавшихся губ. Его рука горела, ее сжигала агония невероятной боли.
– Тихо! – испуганный голос прозвучал совсем рядом. – Я пытаюсь…
Саймон вернулся на колесо. В голове у него стучало, старое дерево терлось о спину. Но что не так с его рукой? У него возникло ощущение, что кто-то пытался оторвать ее от запястья раскаленными щипцами…
У него двигалась рука! Он мог ею шевелить!
И вновь он услышал дрожащий шепот:
– Голоса говорят, что я должен торопиться. Они скоро придут.
Левая рука Саймона была свободна. Когда он попытался ее согнуть, молния боли ударила в плечо – но рука двигалась. Он открыл глаза и ошеломленно осмотрелся по сторонам.
Перед ним кто-то висел вверх ногами, за спиной у него Саймон разглядел перевернутую пещеру. Окутанный тенями человек пилил что-то на его правой руке… что-то блестящее сверкнуло на мгновение в свете факелов, установленных на стене пещеры. Кто это? Что он делает? Саймон не мог заставить свои хромые мысли двигаться по порядку, одна за другой.
Теперь жуткая боль обожгла его правую руку. Что происходит?
– Ты приносил мне еду. Я… не мог тебя оставить. Но голоса говорят, что я должен спешить!
Саймон едва мог думать, когда обе его руки горели огнем, но постепенно начал понимать. Он висел головой вниз на колесе. Кто-то пытался его освободить. Кто-то…
– …Гутвульф?..
– Скоро остальные заметят. Они придут. Не двигайся – я не вижу и боюсь тебя порезать. – Слепой граф отчаянно торопился.
Саймон стиснул зубы, пытаясь подавить новый крик, когда кровь прилила к рукам. Он не представлял, что на свете бывает такая боль.