Через несколько месяцев после выхода «Убийства в Восточном экспрессе», весной 1934 года, детективы арестовали некоего Бруно (он же — Ричард или Рихард) Гауптманна, нелегала из Германии, попытавшегося обменять в банке крупную сумму «золотых сертификатов». Номера сертификатов совпали с номерами купюр, переданных в качестве выкупа. Несмотря на упорное отрицание Гауптманном своей вины (по его словам, деньги он получил от своего бизнес-партнера из Германии, некоего Изадора Сруля Фиша, который внезапно умер от инфаркта незадолго до ареста Гауптманна), он был признан виновным, приговорен к смертной казни и окончил жизнь свою в апреле 1936 года на электрическом стуле. Но это уже не могло войти в роман.
И тем не менее был еще один неожиданный аспект случившегося, который, как мне кажется, повлиял на сюжет в немалой степени. Аспект этот — обстоятельства преступления, описанного в романе. Убийства, совершенного в экзотической обстановке «Восточного экспресса» и раскрытого гениальным сыщиком Эркюлем Пуаро.
Итак, что же происходит в романе?
Ночью, когда «Восточный экспресс» вынужден остановиться, так как железнодорожные пути занесло снегом, кто-то убивает богатого американца по фамилии Рэтчетт, ехавшего в одном из купе первого класса в спальном вагоне. Убийство совершено чрезвычайно жестоко:
«…Убийца, должно быть, стоял тут и наносил ему удар за ударом. Сколько ран вы насчитали?
— Двенадцать. Одна или две совсем неглубокие, чуть ли не царапины. Зато три из них, напротив, смертельные»[190].
Выясняется, что следы преступления ведут в прошлое, так как убитый, настоящая фамилия которого Кассетти, был когда-то замешан в деле, связанном с похищением и убийством маленькой девочки, дочери полковника Армстронга. Разумеется, Пуаро раскрывает преступление, в которое замешаны все пассажиры экспресса — они связаны с семейством Армстронга и таким образом решили покарать ушедшего от правосудия злодея. Кассетти был усыплен подмешанным в питье наркотиком и затем получил по удару кинжалом от каждого из двенадцати мстителей.
Эркюля Пуаро наталкивает на разгадку этой жуткой истории не только связь каждого из подозреваемых с давней историей похищения и убийства ребенка, но и число их, совпадающее с числом присяжных в суде. Таким образом, двенадцать убийц рассматривают себя как двенадцать судей:
«…Тут уже просматривается не случай, а умысел. Я вспомнил слова полковника Арбэтнота о суде присяжных. Для суда присяжных нужно двенадцать человек — в вагоне едут двенадцать пассажиров. На теле Рэтчетта обнаружено двенадцать ножевых ран…
<...>
…И я представил себе… суд присяжных из двенадцати человек, которые приговорили Рэтчетта к смерти и вынуждены были сами привести приговор в исполнение. После этого все встало на свои места»[191].
Вот она! Вот она разгадка таинственных двенадцати ножевых ударов. Оказывается, «присяжные» — а присяжных было двенадцать, в полном соответствии с численностью так называемого «малого» жюри присяжных — именно таким образом как бы реализовали свое право принимать решение о виновности или невиновности «подсудимого».
Хотя… Позвольте, позвольте!
Разве присяжные — это судьи? Вроде бы они не приговаривают, а выносят вердикт: виновен подсудимый или невиновен. А приговаривает, то есть определяет наказание, — судья. Один, не двенадцать. А приводит в исполнение приговор — палач. Опять-таки, не двенадцать палачей.
Откуда же взялись двенадцать судей-палачей в романе?
На этом вопросе я и «завис» — тогда, в купе № 2 музейного экспоната-поезда. Почему? Откуда?
Даже в «Книге мертвых», воспоминание о которой пришло мне тогда в голову (Восточный экспресс — гробница Тутанхамона — суд в мире мертвых), боги, перед которыми оправдывается умерший, не выносят приговор, не награждают и не наказывают покойника. Выносит приговор «председатель» суда — Осирис, казнит (в случае обвинительного приговора) — чудовище с головой крокодила.
Кстати, «завис» не один я и не я первый. Точно так же «зависли» создатели знаменитого телесериала «Пуаро Агаты Кристи», точнее — четвертой серии 12-го сезона, представляющей экранизацию «Убийства в Восточном экспрессе». Сценаристу Стюарту Харкроуту и режиссеру-постановщику Филиппу Мартину пришлось внести некоторые изменения в сюжет, чтобы как-то прояснить эту странность. В фильм до начала основного действия включен эпизод, когда Пуаро в Стамбуле оказывается свидетелем казни женщины, — побивание камнями за измену мужу. Такой вид казни в прошлом как бы снимал ответственность с отдельных участников расправы, поскольку считалось, что нельзя с уверенностью определить, кто именно из палачей-добровольцев нанес роковой удар. Тем самым убийство в романе словно бы проясняется дополнительным убийством из пролога фильма. Я пишу «словно бы», потому что на самом деле ничуть не проясняется: показана стихийная расправа, без всяких присяжных и без всяких судей. Еще хуже (в смысле объяснения этой детали, только в этом смысле!) обстоит дело с экранизацией 2017 года, поставленной Кеннетом Браной (он же сыграл Эркюля Пуаро). У Браны введено несколько объясняющих (опять-таки — якобы объясняющих) эпизодов, а кроме того, в уста действующих лиц вложены несколько моральных сентенций, фактически дело лишь запутывающих, добавляющих тексту мнимой значительности и ложной глубокомысленности. Одно дополнение так и просто сводит на нет идею самой Кристи: княгиня Драгомирова в этом фильме, после разоблачения, вдруг говорит Эркюлю Пуаро, что это она придумала всё, это ей принадлежит идея инсценировки суда и коллективного убийства… Господа, но ведь это признание сводит на нет главную мысль — об анонимности, неопределенности убийцы. Если есть организатор — он-то (она) и будет нести ответственность, он-то (она) и будет главным обвиняемым. С ее признанием рушится вся символика романа: и без того весьма искусственная, она становится просто никчемной.
Конечно, можно сослаться на условность, на то, что суд был, по сути, мрачной инсценировкой, разыгранной мстителями. Но ведь это не единственный инсценированный судебный процесс в приключенческой литературе! Вот, если угодно, пример из классики:
«— Господин д’Артаньян, — начал Атос, — какого наказания требуете вы для этой женщины?
— Смертной казни, — ответил д’Артаньян.
— Милорд Винтер, какого наказания требуете вы для этой женщины?
— Смертной казни, — ответил лорд Винтер.
— Господин Портос и господин Арамис, вы судьи этой женщины: к какому наказанию присуждаете вы ее?
— К смертной казни, — глухим голосом ответили оба мушкетера.
Миледи испустила отчаянный вопль и на коленях проползла несколько шагов к своим судьям. Атос поднял руку.
— Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, — произнес он, — ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе. Если вы знаете какую-нибудь молитву, прочитайте ее, ибо вы осуждены и умрете…»[192]
Или такой пример — тоже из классики:
«Наконец, Эдит поняла свой долг: Деннин должен быть повешен. Ганс согласился с ней. Они вдвоем составляли большинство в своей маленькой группе. Деннин должен умереть, потому что такова воля группы. Эдит старалась, как могла, соблюсти установленную форму, но их группа была так мала, что им обоим приходилось одновременно исполнять роль свидетелей и судей, присяжных заседателей… и даже палачей.
…Эдит предъявила Майклу Деннину формальное обвинение в убийстве Дэтчи и Харки. Пленник, лежа на койке, выслушал показания свидетелей — сначала Ганса, потом Эдит. Сам он отказался говорить — не желал ни отрицать своей вины, ни признаваться в ней и на вопрос Эдит, что может он сказать в свое оправдание, ответил молчанием. Ганс и Эдит, не покидая мест, вынесли вердикт присяжных: Майкл Деннин был признан виновным в убийстве. Затем Эдит, теперь уже в роли судьи, огласила приговор. Голос ее дрожал, веки подергивались, левая рука тряслась, но она прочитала его до конца.
— Майкл Деннин, по приговору суда вы должны быть преданы смерти через повешение по истечении трех суток…»[193]
Еще подробнее процедура описана в романе немецкого писателя-романтика XIX века Фридриха Герштеккера «Регуляторы в Арканзасе» (в русском переводе роман выходил под названием «Луговые разбойники»):
«Из всех регуляторов выбрали двенадцать человек присяжных, причем каждому из подсудимых предоставлено было право отстранить двух из них и просить о замене их другими. Но никто не воспользовался этим правом…
— Господа! — обратился к присутствующим Браун. — Кто возьмет на себя роль защитника обвиняемых?
— Я, если позволите! — сказал чужак. — Меня зовут Уартон. Я — адвокат по профессии.
<...>
Регуляторы подвели Джонсона к дереву, и негр, исполнявший обязанности палача, влез на сук и укрепил веревку. Джонсона поставили на спину лошади и накинули на шею петлю…»[194]
Как видим, и герои Дюма, и героиня Джека Лондона тоже хотели придать своей расправе (своему преступлению с точки зрения закона) формальные признаки судебного процесса. Но их инсценировка все-таки больше походила на суд, чем спектакль с «судом присяжных» из «Убийства в Восточном экспрессе».
Так что ответ на «математическую загадку» (почему двенадцать? почему именно двенадцать?) лежит не в романе. Значит, ответ может быть только за пределами романного текста. А что мы имеем вне текста?
Во-первых, дело об убийстве Чарльза Линдберга-младшего.
Во-вторых — время создания романа.
Ничего более.
Во время расследования похищения и убийства Чарльза Линдберга-младшего в печати едва ли не каждый день