В самом деле, есть ли принципиальная разница между детективным и милицейским романом? Так ли уж важно, как зовут главного героя — Шерлок Холмс, сыщик-консультант Скотленд-Ярда, или Станислав Тихонов, следователь МУРа? Пусть с Петровки, а не с Бейкер-стрит, но ведь занят он тем же — расследует преступления, борется с преступниками, защищает невиновных, ловит убийц. Что не так?
Попробуем разобраться.
Первое и самое главное: герой классического детектива — это герой сказочный. Можем ли мы представить себе сказку, в которой за похищенной Кощеем царевной или за молодильными яблоками выезжает, по приказу царя, целая экспедиция или бригада специалистов? Да, у главного героя бывают помощники, причем наделенные особыми магическими свойствами, но герой все-таки один, один-единственный. И в книгах, следующих именно за каноном сказки, так и происходит. Вспомним типичный квазиисторический, а по сути, сказочный роман «Три мушкетера». За похищенными молодильными яблоками (алмазными подвесками), подаренными королеве королем, отправляется д’Артаньянушка-дурачок, а сопровождают его три волшебных помощника: Опивало (Атос), Объедало (Портос) и Хитрец (Арамис). Как видим, типичный вариант волшебной сказки — герой и чудесные помощники, да и вознаграждение получает герой; его друзья-помощники довольствуются в общем моральным удовлетворением от выполнения главных своих обязанностей.
Герой в детективе — всегда одиночка.
Тут читатель вправе возразить. Разве в милицейском детективе не так? Главный герой — следователь, инспектор, словом, сыщик, а прочие — его «волшебные» помощники: эксперт-криминалист, патологоанатом, напарник, начальник. Разве следователь Мазин у Павла Шестакова, Стас Тихонов у братьев Вайнеров, инспектор Денисов у Леонида Словина, полковник Костенко у Юлиана Семенова, в сущности, не одиночки, действующие примерно так же, как Шерлок Холмс или отец Браун, Ниро Вулф или Эркюль Пуаро у западных писателей? В каком-то смысле это верное наблюдение.
Может, проблема в профессии? Скажем, отец Браун — священник, следовательно, раскрытие преступлений для него — хобби. Лорд Питер Уимзи у Дороти Ли Сэйерс — аристократ без определенных занятий. Князь Залесский у Мэтью Шила — то же самое. Доктор Ботвинк из «Чисто английского убийства» Сирила Хейра — историк, специалист по истории европейского права.
Действительно, перечисленные персонажи — сыщики-дилетанты, любители, непрофессионалы. В то же время герои советских милицейских романов — только и исключительно профессионалы: следователи, сотрудники уголовного розыска, участковые милиционеры. Так?
И снова — не совсем так. Почти все герои детективов «золотого века» именно профессионалы. Перри Мэйсон — действующий адвокат. Эркюль Пуаро — бывший полицейский, с большим опытом. Майк Хаммер — тоже. И вряд ли безымянного оперативника из первых романов и рассказов Дэшила Хэммета можно назвать дилетантом потому лишь, что он работает не в полиции, а в частном детективном бюро «Континенталь» (прообразом которого послужило всемирно известное агентство Пинкертона). Инспектор Морс из романов Колина Декстера и инспектор Барнаби из книг Кэролайн Грин (оба сериала экранизированы британским телевидением) — действующие полицейские.
В то же время эти романы, несомненно, относятся не к полицейским историям (куда по формальным признакам они как будто просятся), а к тому жанру, о котором у нас идет речь.
Значит, и профессия героя (официальная, так сказать, «заявленная» автором) тоже не определяет в полной мере жанровую принадлежность произведения.
Но что же тогда?
Х. Л. Борхес определял детектив (классический, хотя это определение не совсем корректно) как жанр фантастический, предполагающий, что преступление раскрывается исключительно интеллектуальным путем.
Милицейский (или полицейский) роман не подпадает под определение Борхеса не из-за отсутствия героя-интеллектуала, а потому что это различные формы производственного романа: в нем преступления раскрываются в основном с помощью агентурной работы, наличия осведомителей, участия полицейских разных специализаций, криминалистических экспертиз и так далее и тому подобное. Иными словами, полицейский роман демонстрирует читателю работу по раскрытию преступлений во всей ее сложности, ближе всего (конечно, не до конца) подходя к реальной картине.
Герои классического детектива в принципе не нуждаются в технологических подпорках для разоблачения преступника. И поскольку, скажем, инспектор Барнаби из Мидсомера интересуется отпечатками пальцев, баллистическими экспертизами и сведениями от информа-торов-«стукачей» не больше, чем Эркюль Пуаро, мы и ставим его в один ряд с тщеславным бельгийцем, а не Стивом Кореллой из полицейской серии Эда Макбейна. Другой тип образа, и другие функции выполняет этот образ.
Оружие сыщика из классических детективов — наблюдательность, аналитические способности и жизненный опыт. Оружие сыщика из полицейского детектива — система правоохранительных и судебных органов, новейшие технологические разработки, лаборатории, полицейские архивы, институт агентов-осведомителей.
В советском идеологическом пространстве, с его воспеванием коллективизма и превращением понятия «индивидуализм» чуть ли не в ругательство (если «индивидуализм», то уж непременно «буржуазный»), жанр, ставящий в центр повествования героя-одиночку, гениального интеллектуала, просто не мог существовать. Тем более что к переводным детективам в обязательном порядке прилагалось предисловие или послесловие, в котором автора (и его героя) непременно порицали как раз за «буржуазный индивидуализм». В советском милицейском романе с преступностью борется государство, государственный аппарат, государственные правоохранительные органы. Если среди персонажей оказывается плохой милиционер, преступник, с ним борется не просто хороший милиционер, с ним борется вся милицейская система. Представить себе коррумпированную милицию и противостоящего ей сыщика-любителя в советском милицейском детективе невозможно.
По всем этим причинам (плюс некоторое количество менее значимых) классический детектив в советской литературе не существовал.
Что до героя милицейского романа, то, даже если созданный авторским воображением персонаж отличался именно теми чертами, какими должен отличаться герой волшебной сказки («классического детектива»), он не мог эти черты проявить, поскольку описываемая реальность, в которой ему приходилось действовать, не позволяла герою стать именно таким — единственным. Он действовал в мире, где, как уже было сказано, отсутствовала соответствующая детективу обстановка.
Поэтому тем советским писателям, которым очень хотелось написать «настоящий детектив», приходилось проявлять куда большую изобретательность, чем того требовал жанр от их зарубежных коллег. В первую очередь, разумеется, необходимо было выбрать такое место действия, которое допускало бы «неофициальное» расследование. Без этого не могло проявиться то сочетание категорий Загадки и Тайны, которое и создает атмосферу настоящего детектива. Поэтому, придумав «Шерлока Холмса с Петровки, 38», сыщика, который может справиться с Загадкой, автор должен был придумать, куда этого «Шерлока» направить, в какой мир, где царит уже не только и не столько Загадка, сколько именно Тайна.
Проще всего было отправить своего героя в прошлое. Поступить так, как поступали, хотя и по иным причинам, западные классики жанра — Агата Кристи, Джон Диксон Карр, Лилиан де ла Торре. Поместить героя детектива, человека, способного раскрыть преступление «интеллектуальным путем», в другую историческую эпоху. Туда, где не было советского государства, где герой-одиночка мог противостоять государственному аппарату, не вызывая цензурных окриков. Если к тому же сделать его, этого героя, еще и борцом за освобождение угнетенных, то произведение вполне укладывалось в идеологические рамки, предписанные советской литературе, — и в то же время позволяло ввести в советскую литературу западный канон, уйти из производственного полицейского романа в разновидность классического детектива — исторический детектив. Так в 1964 году появился на свет первый советский исторический детектив, первый советский классический детектив — «Дикая охота короля Стаха» белорусского писателя Владимира Короткевича.
Так же как «Злой рок семьи Дарнуэй» Г. Честертона, эту книгу можно назвать оммажем писателя великому основоположнику Артуру Конану Дойлу: здесь тоже много параллелей с хрестоматийной «Собакой Баскервилей». В то же время, в отличие от «Злого рока семьи Дарнуэй», «Дикая охота короля Стаха» во многом противоположна английскому шедевру, причем противоположна по авторской идеологии.
Действие повести Короткевича разворачивается во второй половине XIX века. Рассказ ведется от лица молодого ученого-этнографа Андрея Белорицкого. Путешествуя по белорусским селам и местечкам, он собирает фольклор — народные сказания и легенды. В Болотных Ялинах, владении некогда знатного рода Яновских, живет последняя представительница рода, Надежда Яновская. Над родом, как и полагается в подобных историях, довлеет старинное, от 1602 года тянущееся проклятье, «проклятье короля Стаха». Некий молодой шляхтич по имени Стах Горский возглавил борьбу белорусского народа против литовского гетмана (белорусские земли входили в состав Великого княжества Литовского) за независимость и был объявлен белорусским королем. Богатый магнат Роман Яновский задумал предательство. Войдя в доверие к королю Стаху, однажды он заманил короля и его приближенных охотиться на болотную рысь и там, со своими людьми, убил Стаха и его охотничью команду:
«…они приторочили трупы и раненых, что жалобно стонали, к седлам и погнали коней, и кони помчались прямиком к Волотовой прорве, не разбирая дороги.
И никто не заметил, что в теле короля Стаха еще теплилась искра жизни. Кони летели в ночь, и слабый месяц освещал их длинные гривы, и где-то впереди бегали по кочкам синие огни.