Но есть ли людям в лавровых плодах польза?
Ни съесть, ни выпить, ни пощекотать ноздри!
А как вкусны оливки, если взять на зуб,
Как хорошо для притиранья их масло
И для купанья, — это сам Тезей знает!
Видать, и здесь олива — впереди лавра!
А что за ветвь просители в руках держат?
Оливковую! Лавру нет и здесь веры!»
Но полно их воронью болтовню слушать, —»
И как у них от вздора не болят клювы? —
На Делосе — и там мое в чести древо,
У чьих корней Латона родила сына...
Нет, как ни посмотри, а лавр во всем хуже!»
Так молвила олива; и от слов этих
Затосковал еще сильнее лавр скорбный.
Но тут терновник, чьи шипы язвят больно,
Заговорил (он рядом рос и все слышал):
«Несчастные, зачем нам затевать ссору?
Зачем должны мы ненавидеть друг друга,
Браниться злобно...?»
Но лавр на это, разъярясь, как бык дикий,
Сказал, свирепо глядя: «Жалкий куст мерзкий,
Что общего меж нами и тобой? Смолкни!
С тобою рядом нам и так дышать тошно...»
374. Жрец Кибелы и лев.
Зимней холодной порой, спасаясь от сильного снега,
Жрец Кибелы нашел в дальней пещере приют.
Кудри свои распустив, он стряхивал снежную влагу —
Вдруг в пещеру за ним лютый бросается лев.
Жрец, взмахнувши рукой, ударяет в свой бубен священный —
Катится грома раскат, гулом наполнился свод.
Зверь, обитатель лесов, святого не выдержал звука, —
В страхе он бросился прочь, в дебри лесистые гор.
Женоподобный меж тем посвящает служитель богини
Ей за спасенье свое платье и пряди волос.
375. Мышь и ракушка.
Мышка, что всюду снует и везде находит поживу,
Слизня увидела вдруг — ракушку, створки вразлет.
Только куснула она его за мясистую мякоть —
Вмиг над ее головой створки захлопнулись враз.
Больно сжался капкан, ни выхода нет, ни пощады:
Вот как залезла сама мышка в свой собственный гроб.
376. Сова и птицы.
Потому-то, думается мне, и Эзоп сочинил свою басню о том, как премудрая сова, когда стал расти дуб, советовала птицам: «Не давайте вырасти этому дубу, уничтожьте его так или иначе, потому что от него родится такая отрасль, которая всем вам будет пленом, — неизбежимая омела». И в другой раз, когда стали люди сеять лен, сова советовала птицам: «Выклюйте эти семена, не к добру вам они растут!» И в третий раз, увидев человека с луком, сова предупреждала их: «Этот человек настигнет вас вашими же перьями, он ходит по земле, но стрелы его крылаты!» И все же птицы не поверили ее речам, и думали, что она глупа, и говорили, что она безумна. И только когда все случилось по ее словам, изумились птицы и поверили в ее мудрость. Вот почему при появлении совы все птицы слетаются к ней, ко всезнающей; но она уже не дает им советов и только тоскует вслух.
377. Собаки-музыканты.
И вот еще какую рассказывал он басню об этих ваших кифаредах. Когда Орфей играл среди животных, то все они только наслаждались и дивовались, но подражать никто не решался. И только среди собак, породы бесстыдной и никчемной, нашлись такие, которые взялись за музыку и тотчас пустились сами промышлять этим искусством. Потом они даже превратились в людей, но занятие свое сохранили. Вот откуда пошла эта порода кифаредов, и вот почему никогда не могут кифареды совсем избавиться от своих наследственных свойств: кое-что в них осталось от уроков Орфея, но по большей части в их музыке так и слышно, что они из собачьего племени. Так шутил этот фригиец.
378. Глаза и рот.
С вами случилось то же, что и с глазами в басне Эзопа. Глаза полагали, что они лучше и выше всех, а все сласти доставались не им, а в рот, и даже самая сладкая из всех сластей — мед. Поэтому они были в обиде и сердились на человека. Но когда человек дал им меду, глаза стало щипать, слезить, и вместо сладости они почувствовали только горечь.
Так и вы не ищите услады в речах философии, как глаза — услады в меде: не то и вас будет щипать, и вам тоже станет горько, и вы тоже скажете, что никакого толку в философии нет, а все это одна хула и брань.
379. Сатир и огонь.
Когда сатир в первый раз увидел огонь, он бросился было его обнимать и целовать, но Прометей ему крикнул: «Эй, козел, пожалей свои щеки!» И впрямь, огонь жжет тех, кто его трогает, но тем, кто умеет им пользоваться, он дает и свет и тепло и помощь при всякой работе.
380. Дар скорби.
Говорят, что один древний философ пришел к царице Арсиное, которая оплакивала сына, и рассказал ей вот какую басню. Когда Зевс назначал божествам каждому свою почесть, то Скорбь опоздала и пришла, когда все назначения были уже сделаны. Она стала просить и ей что-нибудь пожаловать, а Зевс был в затруднении, так как все уже было роздано; наконец, он дал ей то, что оставалось для умерших — слезы и вздохи. И как все остальные божества любят каждое свой удел, так и Скорбь любит свой. Так вот, женщина, если ты лишишь Скорбь ее почестей, то не придет она к тебе; если же ты благочестиво почтишь ее назначенными ей почестями — стенаньями и вздохами, тогда она будет к тебе милостива и всегда будет с тобою, когда тебе случится воздавать ей эти почести.
381. Беглый раб.
Один человек увидел раба, давно от него убежавшего, и погнался за ним. Тот спрятался на мельнице. Хозяин сказал: «Где же, как не здесь, мне приятнее всего видеть тебя?»
382. Волк и пастухи.
Эзоп рассказал такую басню: увидел волк, как пастухи в своей палатке закусывают овечкой, подошел поближе и сказал: «А какой бы вы подняли шум, будь на вашем месте — я!».
383. Луна и ее мать.
Однажды луна попросила свою мать: «Сшей мне платье по фигуре!» Но мать сказала: «Да как же я сошью его по фигуре? Ведь сейчас ты полная, а скоро станешь худенькой, а потом изогнешься в другую сторону».
Так-то, милый Херсий, для человека пустого и неразумного нет никакой меры в жизни: из-за превратностей страстей и судьбы он во всем бывает сегодня такой, а завтра иной.
384. Собачий дом.
...Он подобен эзоповской собаке, которая зимой, ежась и сворачиваясь клубком от холода, захотела выстроить себе дом; но когда пришло лето и можно было спать, растянувшись во всю длину, то она рассудила, что слишком уж она велика для того, чтобы нуждаться в доме, да и построить такой большой дом будет нелегко.
385. Лиса и журавль.
Кто предлагает подобного рода предметы для рассуждения, тот в обществе ничуть не лучше, чем Эзоповы журавль да лиса. Лиса эта размазала по плоскому камню жидкую кашу, да и предложила ее журавлю — не столько для насыщения, сколько для посмеяния, потому что жидкую кашу узким клювом журавль ухватить никак не мог. Тогда в свою очередь пригласил журавль лисицу в гости и поднес ей угощение в кувшине с длинным и узким горлышком: сам он без труда просовывал туда клюв и лакомился, а лисица этого не могла, и так понесла заслуженное наказание.
Точно так же, когда на пиру философы начинают вдаваться в тонкие и хитроумные рассуждения, для большинства трудноуследимые и потому скучные, а остальные в свою очередь принимаются за пустые рассказы и песни, за пошлую площадную болтовню, тогда всякая радость совместной пирушки теряется, и Дионис преисполняется гневом.
386. Королек и орел.
У Эзопа птичка королек поднялась в небо на плечах орла, а потом взлетела и первая достигла цели.
387. Два дня праздника.
Первый день праздника и второй день праздника поссорились. Второй говорил первому: «Ты полон забот и хлопот, а я даю всем на покое насладиться приготовленным». — «Правда твоя, — ответил первый день, — но ведь не будь меня, не было бы и тебя».
388. Кукушка и птицы.
Эзоп говорит, что кукушка спрашивает мелких птичек, почему они улетают от нее прочь, а те отвечают: «Потому что ты когда-нибудь обратишься в ястреба».
389. Тень осла.
Однажды Демосфену в народном собрании афиняне не давали говорить. Тогда он объявил, что хочет сказать лишь несколько слов. Народ замолчал, и он начал: «Один молодой человек в летнюю пору нанял себе осла от Афин до Мегары. Был полдень, солнце пекло, и ездок и погонщик оба захотели укрыться в тени от осла. Тут началась у них ссора: один твердил, что другой заплатил только за осла, но не за его тень, другой уверял, что платил за все сразу». Рассказав это, Демосфен хотел уйти с трибуны; но афиняне его остановили и потребовали, чтобы он продолжал. «Так что же, — сказал Демосфен, — про тень осла вы готовы слушать, а о важных государственных делах не хотите?»